"Борис Александрович Алмазов. Считаю до трех (Повесть) " - читать интересную книгу автора

запустил уроки и часами крутил гантели. Что может быть приятнее сознания,
что ты сильнее всех, что даже враги твои вроде Монгола почтительно дают
тебе дорогу, когда ты возвращаешься с тренировки?
А когда Лёшка стал побеждать на соревнованиях, когда он услышал, как
зал, где были его сверстники и даже взрослые, встаёт и кричит: "Кусков!
Кусков! Молодец!" - он готов был и ночей не спать ради тренировок...
- Лёха! - сказал Штифт. - Ты извини, мне идти надо. Мать сейчас с
работы придёт...
Костёр почти погас, сизый дымок струился над багровыми углями, что
уже подёргивались белёсым пеплом.
- Иди! - сказал Кусков. - Иди.
- Лёш! - сказал Штифт. - Если тебе что-нибудь нужно будет, я того...
Я даже денег могу...
- Спасибо тебе, Штифт! - сказал Лёшка, пожимая товарищу руку, и вдруг
подумал, что знаком он с ним больше года, а так и не знает его имени. Он
посмотрел ещё на его щуплые плечи, на конопатый нос, на курточку, из
которой торчали худые руки, похожие на гусиные лапы.
"Как тебя на самом деле-то зовут?" - хотел спросить он Штифта, но не
решился.


Глава третья

Альберт Кусков - лишний человек!

Часа через два Кусков сидел на тонконогом табурете-грибе в баре и
тянул через пластмассовую соломинку фруктовый сок из высокого стакана. В
зеркальной стойке за пёстрыми бутылками отражалась его конопатая
физиономия, пустой зал и стулья, перевёрнутые на столики. В сумраке бара
их ножки напоминали щупальца диковинных животных, играла тихая музыка, и
хотелось думать о чём-нибудь иностранном.
Можно было даже глаза не закрывать, чтобы представить себя где-нибудь
в Чикаго или в Рио-де-Жанейро, где полно кольтов и гоночных автомобилей.
Сутулясь у стойки, Кусков воображал себя благородным гангстером. Он
смотрел все фильмы, где были вот такие усталые, молчаливые - настоящие
мужчины. Он и сам мог бы, как они, бросить последний доллар на стойку,
сказать "Прощай, малыш!" бармену и тах-тах из пистолета... Или - раз в
зубы, р-р-раз ногой!
Кусков даже имя себе новое подобрал, оно больше подходило к той
роскошной романтической жизни, о которой он мечтал в баре.
Сначала он потребовал от своих знакомых, чтобы его теперь называли
Аликом. Все согласились. Штифт не в счёт, с ним Кусков на эту тему не
разговаривал, и во дворе его звали по-прежнему: Лёха. Алёша - это
фактически и есть Лёха, а вот Алик - совсем другое дело, это уже Альберт!
Правда, Кусков никому ещё этого не говорил, но к себе иногда уже
обращался по-новому: "Не горюй, Альберт! Держись, Альберт!"
Больше всего на свете Кускову хотелось встретиться с таким человеком,
как в иностранных боевиках. Сильным, мужественным, с которым можно пойти в
огонь и в воду! Алёшка готов был бы ему ботинки чистить и от шальной пули
своим телом закрывать...