"Ал.Алтаев (Маргарита Ямщикова). Гроза на Москве " - читать интересную книгу автора

солнца; луна под ногами равна есть ангельскому существу. Души святые стоят
у престола Господня, яко..."
Услышав смех царицы, она засуетилась:
- Ахти, матушка, ахти мне бедной! Соснуть не изволишь! Али солнышко
помешало? - Старица встала, чтобы поправить штору, но гибкая рука в
запястьях удержала ее.
- Не надо, мать Агния, сиди! Сказка твоя надоедливая, расскажи
другую...
Царица зевнула и потянулась. Старица подняла веер с серебряной
позолоченной ручкой, усыпанной бирюзою, и замахала им над головою царицы.
- Лежи, лежи, матушка, почивай...
Но царица Марья потянулась и села. Две распущенные волнистые косы
упали ей на колени и скатились до самого пола, как две черные огромные
змеи. Она заломила над головою белые руки, гибкие, с ямочками на локтях и
еще детскою припухлостью на тонких пальцах. Из-под опущенных ресниц
глядели большие черные глаза, бархатные и нежные, с влажным блеском;
смелым взмахом взметнулись над ними тонкие дуги бровей; трепетали и
раздувались нежные розовые ноздри, а из-под алых губ блестели белые,
ровные, как жемчуг, зубы. Распустилась ее верхняя сорочка, шитая жемчугом
и золотом, расстегнулась на груди запона и обнажила длинную лебединую шею.
На этой шее как-то странно было видеть золотой крест - сколько было дикой
удали и задора во всей едва сложившейся полудетской фигуре царицы.
Ей едва минуло двенадцать лет. До прошлого года жила она далеко от
Москвы, в княжестве Пятигорском, у своего отца князя Темрюка; с утра до
ночи носилась она на диких конях по горам, любовалась солнечным восходом
на белоснежных горных вершинах, слушала, как звучат серебряным звоном
колокольчики овец, пасшихся в степи, слушала дикие черкесские песни
родины, сама плясала с бубном, задыхаясь от счастья, и играла в куклы, и
стреляла из лука, - и вдруг ей сказали, что она поедет в Москву. Ее одели
в странное платье с длинными рукавами, падавшими до самой земли, в котором
она не могла повернуться, ей надели на голову тяжелую повязку, всю в
драгоценных камнях, разлучили с любимыми подругами, с горами, степью и
увезли. Ее окружили новыми людьми, которые глядели на нее с любопытством,
льстиво и угодливо говорили с нею, а за спиною осуждали ее.
Ее уже никто не звал ласково Лейла; грубо, сурово выговаривалось
новое имя царской невесты, а потом царицы - Мария. Она не знала, как
ступить, как сесть, как сказать слово; кругом шептались о том, будто бы в
царском дворце гнездится измена; она слышала от отца и брата Мамстрюка,
будто прежнюю царицу Анастасию злые вороги извели чарами и ядом, и
содрогалась, думая, что и ее может постигнуть та же участь. Чужд ей был
этот высокий с орлиным взглядом голубых проницательных глаз русский царь
Иван Васильевич. Сначала ее прочили в невесты турецкому султану, что был
одной веры с ней и чтил свято великого пророка Мухаммеда, и рассказывали
ей о причудливых садах в гареме турецкого султана, о драгоценных камнях в
ларцах его жен, о фонтанах, что поют день и ночь сладкие песни, - и тогда
у нее замирало сердце от восторга. Но судьба распорядилась иначе. Лейлу
увезли в Москву как дочь покоренного русским царем князя. Она видела, как
склонялся отец ее, гордый Темрюк, к ногам русского царя; она видела, как
сильный могучий брат ее Мамстрюк должен был бросить своих жен и приехать
покорным рабом в Москву; она видела, как он, брат ее, отрекался от пророка