"Генрих Альтов. Создан для бури" - читать интересную книгу автора

- У нас есть головы, - поспешно отвечает Осоргин-младший.


От имени киностудии я послал три десятка запросов кораблестроителям - в
институты и конструкторские бюро: не согласитесь ли взяться за решение
нижеследующей задачи... Восемь ответов содержали корректное "нет". В
остальных, кроме "нет", были еще и эмоции. В наиболее темпераментной
бумаге прямо спрашивалось: "А вечный двигатель вам по сценарию не
нужен?.."
Задача была каверзная. По общепринятым представлениям, даже нерешимая.
Корабль субзвуковых скоростей - об этом и не мечтали. Конструкторы
старались либо поднять судно над водой, либо опустить под воду и заставить
двигаться в каверне, газовом "пузыре". Все это годилось только для
небольших кораблей. Впрочем, скорости все равно были невелики, - скажем,
сто километров в час. Рожденный плавать летать не может.
Я не кораблестроитель, моих знаний тут явно не хватало. И лишь чутье
науковеда подсказывало: если путь "вверх" и путь "вниз" исключаются,
значит, надо оставаться на воде. Рожденный плавать должен плавать!
Осоргины не звонили и не появлялись. Вопреки моим предположениям,
возникли осложнения и со второй задачей. Три попытки найти человека,
который взялся бы за решение, ни к чему не привели. Мне говорили:
безнадежно, нет смысла браться. Тогда я пригласил Михаила Семеновича
Каплинского.
Впервые я увидел Каплинского еще в университете, когда учился на втором
курсе. Однажды появилось объявление, с эпическим спокойствием
уведомлявшее, что на кафедре биохимии будет обсуждаться антиобщественное
поведение аспиранта Каплинского М.С., поставившего опыт на себе. Ниже
кто-то приписал карандашом: "Браво, аспирант!" И еще ниже: "Сбережем белых
мышей родному факультету!"
Обсуждение было многолюдное и бурное, потому что все сразу воспарили в
теоретические выси и стали наперебой выяснять философские, исторические и
психологические корни экспериментирования над собой. Каплинский добродушно
поглядывал на выступающих и улыбался. Меня поразила эта улыбка, я понял,
что Каплинский все время думает о чем-то своем и ничто происходящее вокруг
не останавливает идущие своим чередом мысли.
Впоследствии я еще несколько раз встречал Каплинского: в коридорах
университета, в столовой, на улице. Он с кем-то говорил, что-то ел,
куда-то шел, но за этим внешним, видимым угадывалась непрерывная и
напряженнейшая работа мысли.
Года через три Каплинский снова поставил эксперимент над собой. Без
долгих дискуссий ему предложили уйти из института биохимии. Он вернулся в
университет, и вскоре я услышал, что там состоялось новое обсуждение:
Каплинский упорно продолжал свои антиобщественные опыты. Впрочем, в нашем
добром старом университете обсуждение, как всегда, имело сугубо
теоретический характер.
Я не был знаком с Каплинским, хотя иногда встречал его в
филателистическом клубе. Насколько можно было судить со стороны, опыты не
вредили Каплинскому. Выглядел он превосходно. Вообще за эти годы Михаил
Семенович почти не изменился: такой кругленький, лысеющий, не совсем уже
молодой мальчик, благовоспитанно поглядывающий сквозь толстые стекла