"В мышеловке" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик)

Глава 3

Два дня Дональд пролежал в постели, и я своими глазами увидел, что такое прострация.

Нравилось это ему или нет, но теперь Дона пичкали успокоительными. Доктор приезжал утром и вечером, делал уколы и оставлял таблетки. Хотя я был скверной сиделкой и никудышным поваром, врач поручил мне ухаживать за Доном. Никого больше он бы не вынес.

- Только Чарльз, - сказал Дональд врачу. - Он не охает. Больше я никого не хочу.

Когда он бодрствовал, я почти все время сидел возле него и читал по лицу, как он борется со снотворными таблетками и как мучается, когда сознание просыпается и возвращается тот кошмар, в котором он живет. Дональд на глазах терял вес, мышцы на щеках ослабли, и кожа обвисла, контуры лица изменились, и это ярче слов говорило о тяжелой болезни. Серые тени под глазами стали угольно-черными и не проходили ни утром, ни вечером. Руки и ноги напоминали плети, бессильно болтавшиеся вдоль тела.

Я кормил нас обоих консервированным мясом и морожеными овощами из пакетов. Читал инструкции, как их сварить, и делал, как рекомендовали. Дональд каждый раз благодарил и ел, сколько мог, но вряд ли чувствовал вкус.

Когда Дональд спал, я рисовал. Обе картины. Печальный пейзаж не был больше печальным, а просто октябрьским. В поле за садом стояли три лошади, и одна из них щипала траву. Живописью такого рода я зарабатывал на жизнь. Вероятно, вполне удовлетворительная работа, а в рисовании лошадей меня вообще считали мастером. Такие пейзажи хорошо продавались, и в обычных обстоятельствах мой производственный цикл длился десять дней, и я выпускал товар, в котором только техника и ни капли души.

Портрет Реджины был лучшей работой, какую я сделал за последние месяцы. Она смеялась на холсте, веселая и счастливая - живая, или, по крайней мере, мне так казалось. Часто картины меняются, пока художник работает над ними, и в моем сознании день ото дня видение холста менялось. Кухня отходила на задний план, становилась темнее и не такой четкой, а центром теперь была яркая, сияющая Реджина. По-прежнему можно было догадаться, что она занята готовкой, но главной стала девушка, а не то, чем она занимается. В конце концов я решил нарисовать кухню только как впечатление, а девушка, которой уже не было, стала живой реальностью.

Если я не рисовал, то прятал картину в чемодан, потому что не хотел, чтобы Дональд неожиданно увидел лицо Реджины.

В среду вечером он спустился в кухню в домашнем халате, шатаясь от слабости, но пытаясь улыбаться и делать вид, будто пришел в себя. Он сел, выпил виски, наконец купленное в тот день, и стал наблюдать, как я мою кисти и чищу палитру.

- Ты всегда такой аккуратный, - заметил он.

- Краски штука очень дорогая.

Дрожащей от слабости рукой он показал на пейзаж с лошадьми, сохший на мольберте:

- Сколько стоит сделать такую картину?

- Исходные материалы около десяти фунтов. Отопление, свет, налоги, плата за квартиру, еда, виски, общая нагрузка на нервную систему - вот примерно та сумма, которую я мог бы заработать за неделю, если бы попрощался с живописью и вернулся к прежней профессии - продавать дома.

- Совсем немало, - серьезно сказал Дон.

- Я не жалею, - улыбнулся я.

- Да, я вижу.

Я вымыл кисти мылом, потом в теплой проточной воде из-под крана, стряхнул воду и поставил в кувшин сушиться. Хорошие кисти так же дороги, как и краски.

- После того как перерыли все бухгалтерские документы в офисе, - неожиданно заговорил Дональд, - они повезли меня в полицейский участок и пытались доказать, что на самом деле я убил ее сам.

- Не могу поверить!

- Они утверждали, что я вернулся домой во время ленча и сделал это. По их расчетам, времени бы хватило.

Взяв со стола виски, я налил большую порцию в стакан и добавил лед.

- Они, наверно, спятили, - сказал я.

- Кроме Фроста, там был еще один. Суперинтендант. По-моему, его фамилия Уолл. Худой мужчина со злыми глазами. Он ни разу не моргнул. Вытаращил глаза и повторял снова и снова, что мне пришлось ее убить: дескать, она вернулась домой и увидела организованный мной грабеж.

- Ради бога! - возмущенно воскликнул я. - Они забыли, что до половины третьего она не выходила из цветочного магазина.

- Теперь девушка из цветочного магазина говорит, что она точно до минуты не помнит, когда Реджина уехала. Помнит только, что вскоре после ленча. А я вернулся из кафе в офис около трех: поздно пошел на ленч, потому что все утро занимался с клиентом… - Дональд замолчал и схватился за стакан с виски, словно искал в нем поддержки. - Не могу передать тебе, как это было ужасно.

Равнодушие полиции, выдвинувшей такое дурацкое подозрение, по-моему, еще ухудшило его состояние.

- Они заявили, - добавил он, - что восемьдесят процентов убийств замужних женщин совершено их мужьями.

Эти цифры Фрост повторял мне раз двадцать.

- Они позволили мне вернуться домой, но не думаю… - Голос у него дрогнул, Дональд сглотнул, явно стараясь сохранить так тяжело давшееся ему спокойствие. - Не думаю, что они отстанут от меня.

Прошло всего пять дней с того момента, когда он вернулся домой и нашел Реджину убитой. На его разум обрушился страшный удар, и после этого еще пытка обвинением в убийстве, истощавшая его эмоциональные резервы. Пытка в таких обстоятельствах, когда обычная человечность предполагает доброту и сострадательную помощь. Просто чудо, что он еще не сошел с ума.

- А что они сделали, чтобы поймать воров? - спросил я.

- Не уверен, что они даже пытались. - Дональд слабо улыбнулся.

- Но ведь должны.

- Наверно, должны. Но они ничего не сказали. - Он отпил немного виски. - Понимаешь, ирония в том, что я всегда с уважением относился к полиции. Я не представлял, что они могут быть… такими, какие они есть.

Полиция в затруднительном положении, подумал я. Или они взваливают на человека подозрение, надеясь, что он сломается и все расскажет, или они задают вежливые вопросы и топчутся на месте. И получается, что единственный эффективный метод, каким они располагают, ведет к тому, что невинный страдает больше, чем виновный.

- Не вижу конца, - вздохнул Дональд. - Не вижу, чем это может кончиться.

До середины пятницы полиция приезжала еще дважды, но нарастание агонии в моем кузене вроде бы замедлилось. Он был по-прежнему страшно истощен, апатичен и напоминал сероватый дым, но создавалось впечатление, что он уже впитал выпавшее на его долю страдание и может поглотить еще немного. Тем не менее Фрост и его начальник сообщили, что расследование дальше пойдет без участия Дональда, а его больше беспокоить не будут.

- Ведь ты собирался рисовать чью-то лошадь? - неожиданно спросил Дональд, когда мы готовили ленч.

- Я сообщил, что приеду позже.

- Когда я просил тебя остаться у нас подольше, помню, ты говорил, что сможешь побыть до очередного заказа. - Дональд немного подумал. - До вторника. Тебя ждали в Йоркшире во вторник.

- Я позвонил и объяснил, что задержусь.

- Все равно. - Дональд покачал головой. - Тебе лучше поехать к ним.

Он уверял меня, что вполне справится сам, сейчас ему лучше, и благодарил за все. Он настаивал, чтобы я посмотрел расписание поездов, заказал такси и предупредил заказчиков, что еду к ним. В конце концов я понял, что и вправду пришло время, когда ему надо остаться одному, и стал готовиться к отъезду.

- По-моему, - застенчиво начал он, когда мы ждали такси, которое должно было отвезти меня к поезду, - ты никогда не рисуешь портреты. Я хотел сказать, людей. Не лошадей.

- Иногда рисую, - пробормотал я.

- Я просто подумал… Когда-нибудь ты бы мог… У меня есть очень хорошая фотография Реджины…

Я испытующе поглядел Дону в лицо. И понял, что это не принесет ему вреда. Тогда, раскрыв чемодан, я достал холст и протянул ему.

- Он еще не высох, - предупредил я. - И не вставлен в раму. И еще по меньшей мере полгода его нельзя покрывать лаком. Но можешь взять, если хочешь.

- Дай мне поглядеть.

Когда я развернул холст, он не отрывал от него глаз, но ничего не говорил. К парадной двери подъехало такси.

- До свидания, - сказал я, прислоняя холст к стене. Он кивнул, схватил меня за локоть, открыл дверь и помахал рукой. Все молча, потому что глаза у него были полны слез.

В Йоркшире я провел почти неделю, изо всех сил стараясь обессмертить старого терпеливого скакуна, потом вернулся домой в свою шумную квартиру возле лондонского аэропорта Хитроу, чтобы закончить этот портрет лошади.

В субботу я сложил кисти и поехал на скачки, считая, что слишком долго работал без отдыха.

Скачки с барьерами в Пламптоне. Знакомая волна возбуждения от стремительного движения лошадей окатила меня.

На картине невозможно передать момент, когда лошадь летит к финишу. Этот полет на холсте всегда будет вторичен.

Всю жизнь я мечтал участвовать в скачках, но мне не хватало ни практики, ни умения, ни, я бы сказал, куража. Как и у Дональда, мое детство прошло на частном предприятии среднего размера в Суссексе, где мой отец был аукционистом и сам у себя бухгалтером. Подростком я провел бесчисленные часы, наблюдая за тренировками лошадей на холмах вокруг Финдона, а начал рисовать их лет в шесть. Чтобы проехаться верхом, мне приходилось уговаривать тетушку, но такое счастье обычно не длилось больше часа. В детстве у меня никогда не было собственного пони. В художественной школе время прошло прекрасно, но в двадцать два года я остался один, оба родителя почти одновременно скончались, и я обнаружил, что человеку надо каждый день что-то есть. На время я решил стать агентом по торговле недвижимостью, но мне понравилось, и «время» продлилось на годы.

Наверно, половина художников Англии, рисовавших лошадей, собралась в Пламптоне. И неудивительно. Победитель Большого национального стипль-чеза прошлого года впервые в новом сезоне принимал участие в скачках. Коммерческий успех картины во многом зависит от названия. К примеру, картина «Нижинский на соревнованиях в Ньюмаркете» имеет гораздо больше шансов быть проданной, чем она же, но названная «Лошадь на соревнованиях в Ньюмаркете». «Победитель Большого национального стипль-чеза на старте» пойдет нарасхват, а «Участник соревнований в Пламптоне перед стартовой лентой» вообще не найдет покупателей. Экономический фактор жизни породил множество якобы Рембрандтов и целую индустрию, устанавливающую подлинность произведения.

- Тодд! - раздался у меня над ухом голос. - Вы мне должны пятнадцать долларов.

- Черт возьми? Разве?

- Вы сказали, что Сисоу обязательно будет в Аскоте.

- Никогда не даю информации незнакомым.

Билли Пайд громко расхохотатся и похлопал меня по плечу. Билли Пайд, один из тех, кого постоянно встречаешь на скачках, он приветствует тебя как закадычного друга, развязно приглашает выпить и надоедает до смерти. С тех пор как себя помню, я согни раз встречал Билли Пайда на скачках, и ни разу мне не удавалось от него отделаться без откровенной грубости. Обычные отговорки скатывались с его толстой кожи, как ртуть со стекла, и я предпочитал пойти с ним выпить и быстро ускользнуть, чем прятаться от него целый день.

Я ждал, когда он, как обычно, скажет: «Пойдем промочим горло».

- Пойдем промочим горло? - предложил он.

- М-м-м… ну что ж, - нехотя согласился я.

- Твой отец никогда бы не простил, если бы я забыл тебя, - в сотый раз повторил он. Они действительно были знакомы по бизнесу, но, как я подозревал, дружбу с отцом Билли Пайд выдумал уже после смерти моего родителя.

- Пойдем.

Что будет дальше, я знал наизусть. В баре, будто случайно, он встретит тетю Сэл, и, когда придет моя очередь, мне придется покупать им обоим выпивку. Для тети Сэл двойную порцию бренди с имбирным пивом.

- Бог мой, здесь тетя Сэл! - воскликнул Билли, входя в бар. И в самом деле, так удивительно.

Тетя Сэл в свои семьдесят лет не пропускала ни одних скачек, всегда с сигаретой, повисшей в углу рта, и пальцем, уставленным в программу соревнований.

- Что-нибудь известно про заезд в два тридцать? - спросила она.

- Привет, - сказал я.

- Что? А? Это вы. Привет. Как поживаете? Знаете что-нибудь про заезд в два тридцать?

- Ничего.

- М-м-м. - Она снова уставилась в программу. - Тритопс в хорошей форме, но разве можно доверять его ноге? - Тетя Сэл подняла голову и вдруг свободной рукой дернула за рукав племянника, который пытался привлечь внимание бармена. - Билли, закажи для миссис Мэтьюз.

- Для миссис…

- Мэтьюз. Мэйзи, что вы хотите? - Тетя Сэл обернулась к крупной женщине средних лет, стоявшей в тени у нее за спиной.

- О-о… Джин с тоником, спасибо.

- Слышал, Билли? Двойную порцию бренди с имбирным пивом для меня и джин с тоником для миссис Мэтьюз.

Платье на Мэйзи Мэтьюз было совершенно новое и дорогое, и все на ней - от прически до сумки из крокодиловой кожи и туфель с золотым бантом - кричало о деньгах. Руку, принявшую бокал, украшали браслет и кольцо с огромными опалами и бриллиантами. Но выражение ее мастерски раскрашенного лица совсем не говорило о счастье.

- Здравствуйте, - вежливо поздоровался я.

- Что? - удивилась тетя Сэл. - Ах да, Мэйзи, это Чарльз Тодд. Что вы думаете о Тритопсе?

- Весьма средняя лошадь.

Тетя Сэл опять озабоченно вытаращила глаза на программу, а Билли передал всем бокалы.

- За удачу, - сказала Мэйзи, хотя выглядела так, будто удача навсегда отвернулась от нее.

- Поехали! - воскликнул Билли.

- Мэйзи ужасно не везет, - вздохнула тетя Сэл.

- Миссис Мэтьюз ставит не на ту лошадь? - усмехнулся Билли.

- У нее дотла сгорел дом.

Легкий разговор замер, наткнувшись на шипы.

- Ох… Какое несчастье, - пробормотал Билли, испытывая неловкость за свой шутливый вопрос.

- Все потеряно, да, Мэйзи?

- Все, кроме того, что я ношу с собой, - хмуро подтвердила миссис Мэтьюз.

- Принести вам джин? - предложил я.

- Спасибо, дорогой.

Когда я вернулся с бокалом, Билли и тетя Сэл сочувственно слушали ее рассказ:

- …Меня, конечно, там не было, я гостила у сестры Бетти в Бирмингеме. И вдруг на пороге стоит полицейский и говорит, сколько им стоило трудов найти меня. Ну, к тому времени уже все сгорело, конечно. Когда я вернулась в Уортинг, то нашла гору пепла и в середине торчала печная труба. Ну, мне тоже пришлось потрудиться, чтобы узнать, что случилось. Полицейские сказали, что пожар начался где-то в середине дома, но они не знают, что загорелось, потому что в доме два дня никто не жил.

Она взяла бокал с джином, одарила меня моментальной небрежной улыбкой и снова вернулась к своей истории:

- Ну, должна вам сказать, я просто пришла в бешенство - потерять все из-за пожара! Я спросила у них, почему они не воспользовались водой из моря, ведь море буквально в двух шагах, сразу за тамариском уже прибрежная галька. Они, конечно, заявили, что не могли ничего спасти, потому что у них, видите ли, было мало воды. И этот пожарник, я на него пожаловалась, говорит мне, мол, морскую воду нельзя использовать, потому что их оборудование разъест ржавчина, и, во-вторых, насосы не могут качать вместе с водой песок, водоросли и все такое, и, кроме того, был отлив.

Мне с трудом удалось подавить неприличное желание расхохотаться, но она все равно почувствовала:

- Ну, дорогой, для вас, это, конечно, может быть, ужасно смешно, ведь вы не потеряли сокровища, которые собирали бог знает сколько лет.

- Простите, миссис Мэтьюз, безусловно, я не считаю, что это смешно. У меня всего лишь…

- Ладно, ладно, дорогой, конечно, вам могла показаться смешной вся эта история - рядом море, а у пожарных нет воды, чтобы погасить огонь, но, должна вам сказать, я просто пришла в бешенство.

- По-моему, надо немного поставить на Тритопса, - задумчиво проговорила тетя Сэл.

Мэйзи Мэтьюз недоумевающе посмотрела на тетю Сэл, а Билли Пайд, решив, что он уже отдал дань сочувствия чужому несчастью, с удовольствием переключился на роль заботливого покровителя и, хлопнув меня по плечу, сообщил, что пора идти смотреть следующий заезд.

Долг выполнен, с облегчением подумал я и поднялся на самую верхнюю трибуну, чтобы Билли не увидел и не докричался до меня.

Тритопс свалил пару барьеров и пришел, прихрамывая, к финишу последним. К большому неудовольствию своего владельца, тренера и тети Сэл. Я спустился вниз к парадному кругу, чтобы посмотреть на победителя Большого национального стипль-чеза перед скачкой, но я не собирался его рисовать. Он сейчас такой модный натурщик, что рынок будет затоварен его портретами.

День прошел, как всегда, быстро, я немного выиграл, немного проиграл и насытил свои глаза таким зрелищем, которое лучше денег. Во время последнего заезда я стоял на трибуне и вдруг заметил, что ко мне направляется Мэйзи Мэтьюз. Я не мог ошибиться: ярко-красное пальто, роскошный вид и большое, доброжелательное, открытое лицо. Она остановилась на ступеньке прямо подо мной и посмотрела вверх. Абсолютно уверенная в себе, хотя и с сомнением глядевшая на меня.

- Вы тот молодой человек, который был в компании Билли и Сэл.

- Да, вы правы.

- Я не была уверена, потому что здесь вы выглядите старше. - Теперь у нее на лице не оставалось сомнения.

- Другое освещение, - согласился я. Она тоже выглядела старше. Лет на десять. Теперь ей можно было дать пятьдесят. Освещение в баре всегда льстит посетителям.

- Они сказали, что вы художник. - В ее тоне проскользнуло их неодобрительное отношение к моей профессии.

- М-м-м, - промычал я, не спуская глаз с лошадей, галопировавших к финишу.

- За это не очень хорошо платят, дорогой?

Мне понравилась ее прямота.

- Все зависит от того, кто вы. Пикассо не жалуется, - улыбнулся я.

- Сколько вы возьмете, чтобы нарисовать для меня картину?

- Какого рода картину?

- Конечно, дорогой, вы скажете, что это звучит патологически, и я могу согласиться с вами, но утром, когда я ехала оттуда (это пепелище просто сводит меня с ума всякий раз, как я его вижу), так вот, когда я ехала оттуда, я подумала, какая будет умопомрачительная картина: обгоревшие развалины с трубой, торчащей к небу, обгорелые кусты и за ними море, - так вот, я подумала, что надо привезти местного фотографа, который снимает свадьбы, похороны и все такое, и пусть он сделает цветную фотографию сгоревшего дома, потому что, когда все расчистят и снова построят дом, никто не поверит, как ужасно это выглядело, а я хочу в новом доме повесить эту картину и всем показывать.

- Но…

- Так сколько вы возьмете за такую картину? Потому что, должна вам сказать, как вы сами видите, я не сижу с последним пенни, но если это будет стоить сотни фунтов, то я могу, конечно, с таким же успехом заказать ее и фотографу.

- Конечно, - хмуро согласился я. - Как вы посмотрите, если я поеду и посмотрю дом или то, что от него осталось, и потом назову вам цену?

- Правильно, дорогой. - Она не увидела ничего странного в моем предложении. - Очень правильное и деловое решение. Но это надо сделать быстро. Потому что, как только агенты страховой компании все там посмотрят, я приглашу рабочих расчистить землю для строительства.

- Что значит быстро?

- Ну, дорогой, поскольку вы сейчас на полпути от сгоревшего дома, не могли бы вы поехать туда сегодня?

Мы обсудили ее предложение. У меня нет машины, поэтому она отвезет меня на своем «Ягуаре», а из Уортинга я так же легко могу вернуться домой на поезде, как и из Пламптона.

Я согласился.

Человек делает важнейшие в жизни шаги, не подозревая об этом.

Руины выглядели очень живописно. По дороге Мэйзи Мэтьюз болтала почти без антрактов, рассказывала о своем покойном муже Арчи, который так красиво ухаживал за ней, понимаете, дорогой.

- Ну, надо сказать, я тоже ухаживала за ним, дорогой, и тоже хорошо, потому что ведь я была сиделкой. Не в больнице, конечно, а частной. Я была сиделкой его жены, все время, сколько она болела, рак у нее был, дорогой, и, когда она умерла, он, конечно, попросил меня еще немного остаться, чтобы ухаживать за ним, а потом, дорогой, он попросил меня остаться с ним на всю жизнь. И я, дорогой, осталась. Конечно, он был много старше и ушел из жизни больше десяти лет назад. Он ухаживал за мной, Арчи очень красиво ухаживал за мной.

Мэйзи Мэтьюз с нежностью посмотрела на огромный опал. Многие мужчины могли бы только мечтать, чтобы о них так тепло вспоминали.

- После того как он ушел и оставил мне столько всего, дорогой, было бы грешно не радоваться тому, что имеешь, и поэтому я продолжала делать то, что радовало нас, когда мы были вместе, эти несколько лет мы разъезжали повсюду, где аукционы вещей из знатных домов, потому что там можно найти такие интересные вещицы, и часто очень дешево, и, конечно, гораздо интереснее, когда вещи принадлежали кому-то хорошо известному или знаменитому. - Она прибавила скорость и резко, даже агрессивно, обогнала маленький безобидный грузовик. - И сейчас все эти вещи превратились в пепел, конечно, и все воспоминания об Арчи и о тех местах, где мы бывали вместе, и должна вам сказать, дорогой, это просто сводит меня с ума.

- Это действительно ужасно.

- Да, дорогой, это ужасно.

У меня мелькнула мысль, что уже второй раз за две недели я попадаю в роль утешителя, но ей я сочувствовал совсем не так, как Дональду.

Миссис Мэтьюз затормозила у развалин своего дома и поставила машину на стоянку. По состоятельности соседних зданий можно было судить, что собственность Мэйзи Мэтьюз тоже не выглядела трущобой. Но теперь все, что осталось, покрывал разлетавшийся повсюду удивительно черный пепел, он грудой лежал, показывая место, где была внешняя стена, и широкая кирпичная труба, как она говорила, смотрела прямо в небо. Какая ирония, подумал я, что место, где горел огонь, единственное пережило пламя.

- Вот мы и приехали, дорогой, - сказала Мэйзи. - Что вы думаете об этом?

- Очень жаркий огонь.

- Конечно, дорогой. - Она вскинула свои нарисованные карандашом брови. - Огонь всегда жаркий. Разве бывает холодный огонь? И конечно, здесь было много дерева. Большинство этих старых домов на берегу моря построены из дерева.

Еще раньше, чем мы вылезли из ее большой бледно-голубой машины, я почувствовал запах гари.

- Когда… - спросил я.

- В прошлый уик-энд, дорогой. В воскресенье.

Пока мы молча смотрели на руины, из-за трубы медленно вышел человек. Он сосредоточенно разглядывал землю. Сделав шаг, он нагнулся и лопаточкой поковырялся в пепле.

Мэйзи, несмотря на свою полноту и длинное ярко-красное пальто, оказалась очень проворной.

- Эй, - закричала она, отходя от машины и быстро направляясь к нему. - Что это вы тут делаете?

Человек выпрямился. Он явно опешил. Лет сорока, решил я, в плаще, в новой шляпе, с обвисшими усами.

- Я страховой агент, мадам. - Он вежливо приподнял шляпу.

- Я думала, вы приедете в понедельник.

- Я случайно оказался в этом районе. Лучше не терять времени, вы не согласны, мадам?

- Согласна. И надеюсь, ваша компания не собирается устраивать разные проволочки с выплатой денег, хотя, конечно, никто не вернет мои сокровища, и для меня лучше иметь их, чем любую сумму, потому что денег у меня и так хватает.

Страховой агент явно не привык к такому словесному напору.

- М-м-м, - растерянно пробормотал он. - О да, понимаю.

- Вы обнаружили, как начался пожар? - сердито спросила Мэйзи.

- Нет, мадам.

- А вообще что-нибудь нашли?

- Нет, мадам.

- Ну, скоро я смогу все тут расчистить?

- В любое время, мадам, как только захотите.

Стараясь обходить черные груды пепла, он осторожно зашагал мимо нас к дороге. Внимательные серые глаза и четко очерченный подбородок создавали впечатление интеллигентности.

- Как ваша фамилия? - спросила Мэйзи.

- Зеленн, мадам. - Немного помолчав, он добавил: - С двумя «н».

- Ну, мистер Зеленн с двумя «н», - добродушно пошутила Мэйзи, - я бы хотела, чтобы вы поскорее доложили обо всем, что увидели.

- Как только вернусь, - он наклонил голову, - сейчас же напишу рапорт.

Мэйзи сказала: «Хорошо», и мистер Зеленн, снова приподняв шляпу, пожелал ей счастливо оставаться и направился к белому «Форду», стоявшему невдалеке на обочине шоссе.

- Ну, все в порядке, - с удовлетворением заметила Мэйзи, глядя вслед мистеру Зеленну. - Сколько вы хотите за картину?

- Двести фунтов и оплата номера в местном отеле, двое суток.

- Дороговато, дорогой. Сто фунтов и двое суток в отеле. И результат должен мне понравиться, или я ничего не плачу.

- Нет жеребенка, нет гонорара, - улыбнулся я.

- Правильно, дорогой. - Ярко-красный рот расплылся в широкую добрую улыбку.

Мы договорились, что она заплатит сто пятьдесят, если картина понравится, и пятьдесят, если не понравится. Я должен начать работу в понедельник, даже если будет дождь.