"Эдмондо Де Амичис. Сердце (Записки школьника) " - читать интересную книгу автора

дню большую пачку тетрадей, а ведь это целый вечер работы, и дать еще урок
арифметики одной лавочнице, и всё это за один вечер.
- Ну, Энрико, - спросила она меня, прощаясь, - теперь, когда ты
решаешь трудные задачи и пишешь длинные сочинения, любишь ли ты еще свою
первую учительницу?
Сойдя с лестницы, она поцеловала меня и прибавила:
- Никогда не забывай меня, Энрико!
Нет, я никогда не забуду тебя, моя дорогая первая учительница. Даже
когда стану совсем большим, я буду помнить тебя. И каждый раз, как мне
придется проходить мимо какой-нибудь школы и слышать голос учительницы, мне
будет казаться, что я слышу твой голос, и я вспомню тот год, который провел
у тебя в классе, где узнал столько нового, где столько раз видел тебя
больной и усталой, но всегда заботливой и приветливой.
Как ты огорчалась, когда кто-нибудь не мог научиться правильно держать
перо, как волновалась, когда нас опрашивали инспекторы, и как была
счастлива, если мы оказывались молодцами! Ты всегда была с нами ласкова и
любила нас, как настоящая мать. Нет, я никогда не забуду тебя, моя первая
учительница!


НА ЧЕРДАКЕ


Пятница, 28 октября

Вчера вечером мы с мамой и с моей сестрой Сильвией пошли к той бедной
женщине, о которой писали в газете.
Я нес пакет с бельем для нее, а Сильвия - газету, в которой был адрес и
инициалы бедной женщины. Мы поднялись под самую крышу старого дома и
оказались в длинном коридоре со множеством дверей. Мама постучала в
последнюю дверь, и нам открыла худенькая, еще молодая женщина со светлыми
волосами. Мне показалось, что я уже видел ее раньше, и даже в той же самой
синей косынке.
- Это о вас писали в газете? - спросила мама.
- Да, синьора, обо мне.
- Ну так вот, мы принесли вам немного белья.
Женщина стала благодарить нас, и всё благодарила и благодарила; а я тем
временем заметил в углу совершенно пустой и темной комнаты мальчика, который
стоял на коленях перед стулом, спинкой к нам и как будто что-то писал. Да,
он действительно писал: бумага лежала перед ним на стуле, а чернильница
стояла около него на полу. Как мог он писать в такой темноте?
Пока я раздумывал над этим, вдруг я узнал рыжие волосы и бумазейную
куртку Кросси, мальчика с больной рукой, сына зеленщицы. Я тихонько сказал
об этом маме, в то время как женщина убирала принесенные нами вещи.
- Тише! - ответила мне мама. - Он, может быть, стыдится, что ты, его
товарищ, принес милостыню его матери. Не окликай его.
Но в эту минуту Кросси повернул голову и, видя, что я стою со смущенным
видом, улыбнулся. Тогда мама подтолкнула меня, чтобы я подошел к нему, а он
поднялся и пожал мне руку.
- Да, я совсем одна с этим мальчиком, - говорила тем временем его мать