"Маалуф Амин. Странствие Бульдасара " - читать интересную книгу автора

несмотря на мои колебания. Путешествие, из которого, как мне кажется
сегодня, я уже не вернусь.
Не потому ли я без опасений вывожу в своем новом дневнике эти первые
строки? В каком виде написать отчет об уже произошедших событиях и о тех,
что лишь надвигаются, я пока не знаю. Простое изложение фактов? Личный
дневник? Запись дорожных впечатлений? Завещание?
Быть может, прежде всего стоило бы рассказать о том, кто породил мои
тревоги, связанные с годом Зверя. Его звали Евдоким. Паломник из Московии,
постучавший в мою дверь семнадцать лет назад или около того. К чему говорить
"около того"? В моих торговых записях есть точная дата. Это было в двадцатый
день декабря 1648 года.
Я всегда все записывал, и прежде всего мелкие детали, которые так легко
забываются.
Перед тем как переступить порог моего дома, этот человек перекрестился
двумя перстами, потом наклонился, чтобы не задеть каменную арку. У него были
руки дровосека, толстые пальцы, густая светлая борода, но маленькие глазки и
узкий лоб. Одет он был в черный плащ.
Он направлялся в Святую Землю, поэтому он появился у меня не случайно.
Ему дали адрес в Константинополе, сказав, что именно здесь - и только
здесь - ему может повезти и он найдет то, что ищет.
- Я хотел бы поговорить с синьором Томмазо.
- Это мой отец, - сказал я. - Он скончался в июле.
- Да хранит его Господь в Царствии Своем!
- Да хранит Он также всех почивших святых вашей родины!
Обмен репликами шел на греческом, единственном нашем общем языке, хотя
ни он, ни я им свободно не владели. Запинающийся, неуверенный разговор - как
из-за траура, еще столь болезненного для меня и неожиданного для него, так и
по причине того, что он говорил с "папистом-отступником", а я с
"заблуждающимся схизматиком". Изо всех сил мы старались не произнести
неосторожного слова, которое могло бы ранить веру другого.
После краткого молчания он возобновил разговор:
- Я очень сожалею, что ваш отец нас покинул. Сказав это, он бросил
взгляд внутрь моего заведения, пытаясь разглядеть все эти нагромождения
книг, античных статуэток, посуды, раскрашенных ваз, соколиных чучел и
спрашивая про себя (но точно так же он мог бы осведомиться об этом вслух),
не окажу ли я ему некоторую услугу, раз моего отца теперь нет. Мне было
двадцать три года, но в моем круглом, чисто выбритом лице, вероятно,
проглядывало еще что-то детское. Я выпрямился, выпятив подбородок.
- Меня зовут Бальдасар, и именно я унаследовал дело отца.
Мой посетитель ни единым знаком не показал, что он меня понял. Он вновь
перевел взгляд на тысячи окружавших его чудесных вещей, взгляд со смесью
восхищения и тревоги. Из всех магазинов, торгующих редкостями, наш - вот уже
сотню лет - был самым богатым и наиболее известным на Востоке. К нам
приезжали отовсюду: из Марселя, из Лондона, Кельна, Анконы, так же как и из
Смирны [Смирна - древнегреческое название города Измир. - Примеч. пер.],
Каира и Исфахана [Исфахан - город на территории современного Ирана
(Персии). - Примеч. пер.].
Смерив меня взглядом с головы до ног в последний раз, мой русский,
должно быть, решился.
- Меня зовут Евдоким Николаевич, я родом из Воронежа. Мне очень хвалили