"Павел Амнуэль. Простые числа" - читать интересную книгу автора

Парицкого не было вообще. Чушь.
- Чушь, - убежденно сказал я. - Не мог он покончить с собой. Тем более
так.
- Ага, - с удовлетворением произнес штатский и записал в свой блокнот
длинную фразу.
- Я тоже так думаю, - кивнул Веденеев. - Спасибо, Петр Романович, за
помощь, идите домой, на вас прямо лица нет.
- Да, - вспомнил он, когда я встал и на нетвердых ногах направился к
двери, - скажите, Петр Романович, вы ведь хорошо знали Парицкого... Кому
сообщить о его смерти? Я знаю, что у него была жена, верно?
- Лена, - кивнул я. - Она в Питере живет. Если хотите, я ей позвоню...
- Да-да, - с готовностью согласился Веденеев, - позвоните. Скажите, что
тело отвезли в Репино, пусть она обратится в тамошнее отделение милиции, вот
телефон, спросит майора Кандыбу, он ей объяснит, что дальше делать.
Я взял листок, положил в карман куртки и вышел из полумрака комнаты в
полумрак наступившего вечера. Звонить Лене мне не хотелось. Что я ей скажу?
Но еще меньше мне хотелось, чтобы Лене звонил Веденеев или этот в штатском.
Чужой голос и слова, которые не приведи Бог услышать... Лучше я сам.
Но почему, черт побери, Олег поперся, как выразился участковый, по льду
нашего пруда на противоположный берег?
Познакомились мы летом, я уже не помню точную дату, хотя Олег
Николаевич сказал бы, что запомнить ее очень легко, потому что если что-то
очень известное умножить на что-то, известное еще больше, то как раз это
число и получится - какие проблемы? У Парицкого с запоминанием чисел проблем
не было никогда, но ведь это профессиональное: так библиотекарь помнит по
фамилиям всех читателей (точно знаю, Софа моя почти полвека работала в
научной библиотеке обсерватории), а актер - текст длинной и неинтересной
пьесы. Олег Николаевич был по профессии математиком, диссертацию защищал по
теории чисел, название я здесь приводить не стану, хотя - в отличие от даты
нашего знакомства - прекрасно помню.
И помню, что день, когда мы познакомились, был очень теплым и
солнечным, я только что переселился в купленный довольно дешево домик, сын
помог с перевозкой вещей и сразу уехал в Пулково - не в обсерваторию,
конечно, а в аэропорт, но дорога шла мимо моей бывшей работы, и я хотел
проводить Вадика, чтобы по пути туда и обратно еще раз бросить взгляд на
знакомые с юности купола и вспомнить... "Нет, - сказал сын, - зачем тебе
лишний раз расстраиваться?" Тоже верно.
Вадик уехал, а я побродил по обеим пока еще не обжитым комнатам, стало
мне тоскливо, и я пошел в лес, благо до ближайших деревьев было ходу минут
десять, если не торопиться, а идти и думать о вечном.
Я и думал о вечном, когда увидел сидевшего на пне молодого мужчину -
лет тридцати или чуть больше - с узким лицом и широко расставленными
глазами, густыми бровями и распадавшейся на три потока каштановой шевелюрой.
Рост я сразу определить не смог - это потом, когда Парицкий встал,
представившись, я увидел, как он высок: больше метра восьмидесяти точно, на
голову выше меня.
- Вы сегодня переселились? - спросил он. - Астрофизик, да? Знаете, это
замечательно. А то ведь...
Он как-то неопределенно махнул рукой, а я, впустив наконец в сознание
названное им имя, воскликнул: