"Анатолий Ананьев. Малый заслон " - читать интересную книгу автора

картошку чистить. А ты, Опенька, вот что, предупреди всех разведчиков, чтобы
не расходились. Сейчас из хозчасти придет парикмахер, пострижет вас, а
потом - в баню все. Понял?
- Понял, товарищ старшина!
Ухватов пошел через двор на огороды: там солдаты второго огневого
взвода топили баню. Опенька и Карпухин привели Силка под навес, где сидели
теперь разведчики. Санитар держал в руке сапог (сумку он по забывчивости
оставил возле Майи), нога его была перевязана бинтами.
Разведчики дружно засмеялись, увидев в таком виде Ивана Ивановича,
кто-то спросил:
- Это чем она тебя - сумкой или поленом?
- Мы вот шутили, а человек, можно сказать, и в самом деле подвиг
совершил, - сказал Опенька, и голосом, и выражением лица давая понять, что
говорит вполне серьезно. - Оказывается, такую мозоль натер на ноге, ай да
ну, и молчал.
- А кто виноват?
- Кто бы ни был виноват, а человек молчал, терпел и с поля боя не ушел.
Ради нас же.
Карпухин, стоявший у входа под навес, неожиданно крикнул:
- Воздух!..
Разведчики смолкли, и в тишине отчетливо послышались звуки моторов.
Карпухин вышел из-под навеса и стал смотреть в небо. Все с напряжением
следили за ним и ждали, что он скажет.
- Наши.
Снова задвигались под навесом разведчики: кто-то принялся дописывать
неоконченное письмо родным, кто-то просил химический карандаш, чтобы
написать адрес на треугольнике; некоторые лежали молча, думая о своем самом
сокровенном, чему, может быть, никогда не суждено свершиться; но большинство
бойцов вели оживленный разговор, вспоминая разные истории из боевой жизни,
смешные и не смешные, остряки сыпали анекдоты - в общем, так или иначе, всем
было весело, у всех было хорошее, приподнятое настроение. Трудности позади,
а впереди - отдых, пусть двух-трехмесячный, но отдых. А что будет потом -
бои, бои?.. Но это будет потом, и когда придет - встретят, переживут,
вынесут, и сейчас об этом "потом" никто не думал. Но оживленно и весело было
не только потому, что уходили на отдых - на батарее появилась женщина, и это
событие вызвало разные толки среди бойцов. Никто ничего по-настоящему не
знал, но догадок было много. Кто-то сказал, что она жена какого-то погибшего
командира танковой роты, бывшего друга Ануприенко, и что у капитана будто бы
даже есть ее фотография с надписью. И еще один вопрос волновал бойцов:
останется ли она на батарее? Отвечали на него тоже по-разному. Щербаков
хмурил брови, он был явно недоволен и считал, что женщина на батарее не к
добру. Ничего хорошего от этого не будет.
Мало-помалу стали говорить вообще о женщинах, которых приходилось им
встречать в жизни или о которых слышали когда-либо от других; женщины почти
все оказывались плохими, даже учительница, о которой вспомнил Опенька, тоже
была не из приятных, но зато жены - хорошие. У каждого - смирная, работящая,
а главное, верная. Один только Щербаков ничего не говорил о своей, он
хмурился, исподлобья поглядывая на товарищей.
- Остапа Бендера сюда бы, - сказал он угрюмо.
- Кого? - переспросил Опенька. - Какого Астапа?