"Михаил Анчаров. Теория Невероятности" - читать интересную книгу автора

говорит, - простая красота, а ты, - говорит, - святая простота... Ты думал,
что красота на крылушках порхает и где слаще живет? Ан нет. Я по земле хожу,
по людям, посошком подпираюсь. И тебе спасибо, что меня уважил и его с собой
захватил, потому я без него ходить не могу. Но теперь, - говорит она, - я в
твоей власти, и если ты посошок изломаешь, то я от тебя и вовсе не уйду".
Так сказала и этим сердце мое надорвала. Но я, сколь ни дурак был в те годы,
однако поклонился ей как мог и отвечал: "Прости меня, несказанная, но мало
как я не смею удержать тебя, а кроме ежели и другим покажешься ты и
откроешься, то великое просветление жизни может быть. Затем, что у кого
сердце есть, не устоит он перед тобою, и посошок твой ломать не стану". А
сам плачу, потому понимаю, лелею ее последние чудные мгновения, передо мной
явилась она как гений чистой красоты... Подумал я так, и почудилось мне, все
мои горшки, плошки алмазами играют. Ну, только я не присматривался... А она
мне еще в ответ: "Спасибо тебе в другой раз. Первая мысль душевная. Хотела я
тебя испытать и на тяготу и на совесть, и все испытания ты прошел и посошок
мой не изломал. А посох он не простой, посоху этому имя "правда". Понял
теперь? Ну, а теперь иди ко мне, я тебя поцелую". Обожгла меня на всю жизнь.
"И еще помни, беру я за все то тебя в помощники, дабы ты, как мог, про меня
людям пересказывал и изображал". Я ей хриплю: "Клянусь тебе, послужу..." А
она: "Не клянись. У тебя талант коней золотых лелеять... Не клянись, а
преклонись, да не забывай, а старайся". Поклонился я ей, а она поднялась и
тихо так вышла. Я и глаза закрыл... Открыл - нет ее... Только будто из-за
двери снегом кинуло.
- Шура, не плачь... - говорю я. Шура кладет голову щекой на стол. У
деда глаза совсем сонные.
- И сейчас не знаю... То ли была со мной странность, то есть
случайность... то ли водочка-матушка... то ли добрая душа пьяного
пожалела, - проговорил дед сонным голосом.
Шура поднимает лицо от стола и смотрит на деда блестящими глазами.
- Дед, а дед... Дед захрапел. Шура вытерла глаза.
- Наврал все... Ничего не было, - говорит она. - Идем, Алеша, домой.
Папа заругает.
Мы вышли. Снег блестит, как сахарный. Я прижимаю к груди деревянного
пучеглазого коня.
Снег скрипит - скрип-скрип. Луна светит. Мрачно сверкают глаза
Шурки-певицы. На крыльцо нашего дома выходит отец и вглядывается в темноту.
- Папа вышел... - говорю я.
- Ой, - отвечает Шурка и начинает хромать, - Алеша, иди. У меня нога
подвернулась.
Она сворачивает с тропинки и ложится в сугроб, раскинув руки, как
птица. Я смотрю на нее, потом бегу к отцу.
- Лешка, вот я тебе задам, - говорит отец.
- Папа, мне коня дали, а у Шурки-певицы нога подвернулась, видишь,
лежит? - радостно сообщаю я.
- Вот я вам сейчас задам, - обещает отец и сходит с крыльца.
Он идет по снегу, я "ковыляю за ним. Он подходит к сугробу, на котором
лежит Шура, и наклоняется. Лицо девушки освещено луной.
- Что... с вами?... - спрашивает он почему-то на "вы".
Шура молчит.
- Нога у нее! Нога! - ликую я непонятно почему.