"Михаил Анчаров. Теория Невероятности" - читать интересную книгу автора

меня бьют...
- Хороша сказка, - говорит Шурка. - Алеша, не слушай, иди картошечки
дам...
Дед поворачивается и смотрит на меня.
- Тебе чего? Картошки или про коня? - спрашивает он.
- Про коня...
Шурка садится в угол и надевает наушники знакомого детекторного
приемника, который перекочевал сюда.
- Ну, вот значит... вздули меня раз шибче прежнего. Угостился я
монопольской и пошел домой на Благушу... Дорога длинная, ночь морозная.
Иду - думаю, куда иду, зачем живу на свете, сам не пойму. И тут приключилась
со мной странность.
- Чего? - спрашиваю я.
- Случай, значит... Всю жизнь мою перевернул. Иду я один, луна светит,
снег скрипит - скрип-скрип... Лабазы черкизовские длинные. За заборами псы
брешут купеческие. Им ухи стригли. Огорчали для лютости... И вижу, следы на
снегу проложены. А место разбойное было, я и усумнился. Гляжу - человек не
человек, а вроде фигура. Исхилилась на бочок и вроде лежит. Ну, думаю,
пошалил кто. Подхожу, смотрю, шуба-шапка не сняты, лицо башлыком повязано.
"Эй, - говорю, - живой?" Смотрю, шевелится. Стал я его поднимать, и так мне
это легко показалось. Вот, думаю, водочка-матушка силу оказывает. Поднял я
его на закорки, и, слышу, шепчет: "Милый человек, посошок мой захвати, вон
на снегу..." Эх, думаю, будешь ли еще живой-то. Однако посошок взял. Ну,
значит, понес я его сюда, на квартиру, на табурет посадил, лампу-"молнию"
засветил, стал башлык с него разматывать. Водочки приготовил. С него-то
шапку снял, а своя с головы свалилась... Тут я и сомлел... Вроде искрой по
комнате ударило...
- Элек... электрической? - спрашиваю я.
- Чего?... Нет... Тут был я пронзен в душу от того часу и до скончания
дней моих, когда уйду, где несть же ни печали, ни воздыхания, как сказано.
Как я стоял с той шапкой в руке, так и сомлел и сел на табуретку. А почему?
А потому, что на стуле моем, извиняюсь, паршивом откинулась девица непонятно
прекрасная. Исключительно неслыханной красоты девица, какие только в сказке
бывают, и описать кою не в силах человеческих, разве что болярину Александру
Сергеевичу Пушкину, невинно убиенному... Я в ту зиму грамоте выучился, все
его читал... Ветер по морю гуляеть... и кораблик под-гоняеть... Он летать
себе в волнах... На раздутых парусах... Царствие ему небесное, мученику...
- Дед, хватит тебе... Дальше что? - спрашивает Шурка.
Радионаушники давно лежат на столе.
- Дальше протер я глаза - нет, сидит, не исчезла. А я думал, это с
пьяных глаз мне явление. И так я сижу не дыша некоторое долгое время и
думаю: "Боже мой, вот оно, что всю жизнь искал и по ночам звал! Боже мой,
как я дальше буду!..." А она погодя глаза открыла и все мысли, которые были,
и те отняла. "Не пугайся, - говорит. - И спасибо тебе. А что водочки мне
приготовил, то мне не надобно. Я и так отогрелась". А я охрип весь и чуть
говорю: "Да кто же ты и каким языком говорить с тобой позволишь?" Она мне
отвечает: "Говорить со мною надо просто. Потому что я знаешь кто? Я -
простая красота..." Боже мой! Ну, тут я заплакал, и она спрашивает: "Ты
почему плачешь?" А я ей в ответ, что плачу, мол, вспоминая ее по снегам
ночное хождение и как она обиду принять могла. "Не плачь, - говорит, - я, -