"Михаил Анчаров. Теория Невероятности" - читать интересную книгу автора

- Едва ли, - сказал Памфилий.
- Болтаете о творчестве, а сами подлизываетесь к физикам. Потеряли
проницательность, спорите с неучами.
Мы быстренько убирали остатки пира.
- Завтра прикажу сломать этот сарай, - сказал Ржановский и презрительно
оглядел всех. - Чтобы я вас больше здесь не видел. Алексей Николаевич,
вызовите мне Токарева.
Токарев - это Великий Электромонтер Сявый.
Я сговорился с Панфиловым встретиться у Кости Якушева и пошел провожать
Ржановского.
Мы идем к его "Чайке".
- Ходил на Благушу? - угрюмо спрашивает Ржановский.
- В общем да, - осторожно отвечаю я.
- В общем... - буркает Ржановский и идет лягать ботами передние
покрышки. Он правит сам, несмотря на то, что ему за семьдесят.
- Еще раз... - говорит он. - В лабораторию приходить запрещаю. Нечего
слоняться.
- А что же мне делать? - глупо спрашиваю я.
- Предавайся воспоминаниям.
- Я уже предавался.
- Ты же у нас мастак, - говорит Ржановский. - Кто этого не знает!
Только и слышишь от тебя: "А что же мне делать?" Терпеть не могу. Занимайся
личной жизнью.
- Я уже занимался, - говорю я. - Все утро занимался личной жизнью. А
как же!... Владимир Дмитриевич, я тут утром кое-что набросал.
Он отобрал у меня блокнот с утренними записями.
- Выбрось все из головы, - сказал Ржановский.
Он, презрительно сморщившись, сунул блокнот в карман пальто и, топая
ботами, полез в машину.
Машина укатила.
- Поздно уже сеять, поздно и пожинать. Долой школярство! Этот дылда
прав. В смысле Митя.
Надо знать Памфилия, чтобы понять, чего стоили ему эти слова.
Мы вернулись к себе и застали там нашего качающегося художника Костю да
Винчи, который, как всегда, сидел на стуле, упершись коленями о край стола,
и расшатывал задние ножки стула.
Он посмотрел на нас вызывающе и продолжал раскачиваться на стуле.
Памфилий ничего не сказал ему на этот раз, только махнул рукой как-то
странно и по-детски неуверенно, потом опустился на диван и, глядя на
художника исподлобья, растерянными глазами, тихо промолвил:
- Долой ликбез...
Во всем доме стояла мертвая тишина.
Художник опустил передние ножки стула, расставил колени, как сфинкс, и
положил на них ладони рук.
- Рыжик, что с ним? - спросил он, кивнув на Памфилия.
Мне было больно видеть, как жалко выглядел финал этой великой битвы, но
я мужественно сказал:
- Он струсил, Костя... он бесповоротно струсил.
Сказав это, я содрогнулся. Потому что Памфилий взял у меня из рук
газовую английскую зажигалку и вытащил папиросу из трубы усовершенствованной