"Михаил Анчаров. Голубая жилка Афродиты" - читать интересную книгу автора

елями и вдалеке увидел двух девушек в сатиновых спортивных шароварах и
майках. Одна, та, что справа, была обыкновенная, а вторая, та, что слева,
была необыкновенная.
Я это сразу заметил, хотя видел вдалеке только силуэты.
В необыкновенной все было необыкновенно. И тоненькая талия, и плечи
подростка, и тяжелые, приподнятые чуть-чуть волосы, кое-как заложенные в
пучок, и то как она шла в своих неуклюжих ситцевых длинных штанах пузырями.
Боже, как она шла! А как она шла? Фейхтвангер описывает, как император Тит
влюбился в принцессу Беренику только из-за походки. "Вот какие здесь
водятся", - подумал я. Когда я их догнал, я уже был совсем готов.
- Как пройти на дачу?.. - спросил я и назвал фамилию режиссера.
Она обернулась, нет, повернула голову на длинной шее, посмотрела на
меня чуть хмурыми глазами и сразу стала похожа на олененка.
Оказалось, что она живет у него на даче уже третий день и приехала
откуда-то с юга. Вот так та-ак!.. Я молол всякую чепуху, подруга смеялась, и
олененок шел, не поворачивая головы, а я думал: болван, ведь я мог увидеть
ее на три дня раньше.
Один раз только она обернула ко мне лицо. Это когда нас обогнал дядька,
у которого верхом на шее сидел трехлетний клоп, и дядька держал его за
сандалии.
Я сказал:
- А наверно, приятно, когда такой сидит у тебя на шее и держит тебя за
щеки.
Она вдруг обернула лицо и улыбнулась. Черт возьми, ей понравилось, что
я люблю детей, и она меня признала.
Мы пришли на дачу.
По двору ходила огромная непородистая собака. Режиссер был болен и
лежал на раскладушке.
- Сердце у меня болит, - сказал он.
Я рассказал ему, зачем я пришел.
- Хто вы такой? - спросил он меня с украинским акцентом.
Я рассказал ему, кто я и чем занимался за свою жизнь.
- Быстро не обесчаю, но через пять лет вы будете режиссером, - сказал
он. - Только режиссура может пожрать вашу энерхию.
У него был огромный лоб прекрасной лепки и седые волосы. Мы говорили,
пока не стемнело.
- Сейчас хто великий художник? - сказал он. - Тот. хто пишет великого
человека. А хто пишет человека помельче - тот художник помельче. А хто пишет
обыкновенного человека - тот художником почти не считается.
- Да, - сказал он. - вдохновение есть. Шо это такое, я не знаю, но это
не страшно. Страшно то, шо я не знаю, как его вызвать по желанию.
Все это время я видел ее в окно. Она теперь была в широкой клетчатой
юбке и сидела на траве, опираясь на отставленную вбок руку. Юбка раскинулась
веером.
- Вот кого надо снимать в кино. - сказал он. - Эти тонкие ручки, эту
грацию. Может быть, она не гениальна, но это благородная норма. А мы шо
снимаем?
Я провел у него на даче три дня. Мы с ней подружились.
Меня устроили ночевать на веранде, и мне приснилась солнечная паутинка.
Когда я проснулся, сон не исчез. Перед моими глазами сушились на