"Михаил Анчаров. Записки странствующего энтузиаста" - читать интересную книгу автора

Через месяца полтора, когда мы поохладели друг к другу настолько, чтобы
можно уже было жениться, она сказала однажды:
- Что сделал Петр Первый?
- Он много чего сделал.
- Прорубил окно в Европу, - сказала она.
Ну, решили договориться с Кристаловной, что за мой счет ("Почему за
твой счет? За наш счет!") мы прорубим заднюю стенку моей (нашей!) комнаты и
сделаем окно.
- А зачем? - спросила Кристаловна. - Вам темно?
- Нет.
Это правда. Я возвращался с работы только ночью, она тоже.
- Вам душно?
- Нет.
После случая с жуликами и дверной ручкой я над дверью сделал
открывающуюся фрамугу.
- Так зачем же вам?
- Мы хотим прорубить окно в Европу! - заорал я. - Как Петр Первый!
- А что вы там ожидаете увидеть? - спросила Кристаловна.
- То же, что и Петр Первый. Белый свет.
- Не знаю, что увидел он, - сказала Кристаловна подчеркнуто. - Но вы
увидите света не больше, чем через фрамугу.
- Это почему же? - спросила мать моего ребенка, бессмертная обезьяна,
экспериментальная.
- Потому что там, где вы хотите сделать окно, вы увидите нужник, -
сказала Кристаловна.
- И клочок неба над ним. И весь белый свет вам покажется с овчинку,
которая не стоит выделки.
Она опять была права. За домом была наша уборная, мимо которой меня
однажды провезли.
- А если ее перенести?
- Откроется нужник соседей. Все застроено.
- Да, - сказал я. - Вся Европа обращена к нам своими нужниками.
- А мы к ней своими, - сказала мать моего ребенка.
- Стоит ли прорубать окно? - сказал я. Она кивнула.
- Вы его и не прорубите, - сказала Кристаловна. И пошла себе куда ей
надо.
- Все стало как-то символично, - сказала бессмертная,
экспериментальная. И легла на кровать. Я тоже.
Фрамуга потемнела. Неужели мы так долго молчали?
- Ах, - прошептала она. - Я так мечтала поглядеть, хоть бы в щелочку.
- А что нам мешает? - спросил я. - Проковыряем.
Я дотянулся и вытащил из-под кровати дрель. Я высвободился из милых
объятий, и, приставив дрель к стене, стал вращать ручку. Сверло легко прошло
обои, штукатурку и почти без скрипа вошло в бревно. Потом во что-то
уперлось. Это ясно, чересчур короткое сверло. Я как-то забыл про это.
- Погоди, - шепотом сказал я, - достану большой буравчик.
Дорогой дядя, я буравил и буравил, сначала там, где она мне показала,
потом рядом. Результат был один.
Дорогой дядя, где бы я ни сверлил, и бурав и сверло (я догадался, что
дело не в длине инструмента) упирались во что-то чересчур прочное для моих