"Михаил Анчаров. Записки странствующего энтузиаста" - читать интересную книгу автора

И вот в очень большом городе Москве, на одной из бесчисленных улиц, в
одной из квартир, я когда-то родился...
И это очень важно, что я родился.
Можем ли мы назвать мое рождение случайным? Это зависит от точки
зрения. Если смотреть на мое рождение, стоя на голове, то да, это
Случайность. Если же на это будет глядеть человек, уже вставший на ноги, то
есть переставший быть самому себе антиподом, то для него факт рождения будет
выглядеть как симптом, признак, радостный вопль и улыбка гигантской, не
поддающейся пока что осмыслению, грохочущей в беззвучные трубы, ликующей
закономерности, которая выше всех остальных Закономерностей и называется -
Жизнь. В самом деле, дорогой дядя, закономерность и случайность.
Одни говорят, что Наполеон проиграл Ватерлоо из-за насморка, и потому
вся История Европы изменилась. Другие же, наоборот, говорят - нет, он
потерпел крах, потому что изменилась История Европы.
Но ведь насморк-то все же был, и Бонапарт действительно командовал
плохо? А все дело в том, что поскольку даже и у самой Истории есть своя
огромная причина -жизнь,то, чтобы История Европы изменилась, нужна была
битва при Ватерлоо, а чтобы сковырнуть Наполеона, понадобился всего лишь
насморк.
То есть Ватерлоо и насморк были не последствиями друг Друга, а были
последствиями общей для них причины, лежащей далеко за рамками пушечной
пальбы и императорских соплей.


17

Дорогой дядя!
Я даже вспомнить ни черта не могу из того, что я чувствовал, когда
сходил с ума от любви, а уж не то, чтобы испытать заново нечто подобное!
Нет, правда.
Каждый раз любовь куда-то уходила.
Конечно, любовь свободна, но мир почему-то она не чарует. Вот беда.
Иногда я встречал так называемых однолюбов с голодными глазами жуликов. У
одного любовь была якобы в прошлом, другой якобы ее ждет. А те, у кого она
якобы длится по сей день, в гостях играли спектакль, а оставшись наедине,
разгримировывались. Вы видели когда-нибудь, как возвращается из гостей пара
однолюбов? Если в лифте есть зеркало, поглядите на них. Лица такие, будто
каждый из них другого приговорил. Ладно. Теперь о приключении со мной.
История с обезьяной стала широко известна, меня стали заманивать, а я -
выкручиваться, и периодически мне предлагали попеть:
- Неужели вы больше не поете?
А я и не пел никогда. Поют певцы. А я делился чем бог послал. Они здесь
совершенно не понимают разницы.
Но все же я бывал, понимаете ли, бывал... И вот однажды, возвращаясь из
гостей, я увидел
в лифте эту девушку, ну ту самую, о которой я уже писал тебе.
Она была в чем-то осеннем с шапочкой.
У меня бешено заколотилось сердце, дядя, веришь ли!
Она подняла на меня глаза и сказала:
- Я хочу от вас ребенка.