"Одиссея авианосца «Энтерпрайз»" - читать интересную книгу автора (Блон Жорж)

VII. Последний штурм

Давайте еще раз взглянем на карту Тихого океана времен второй мировой войны и обратим внимание на крупную надпись в левой ее части: «Японская империя». Теперь давайте отыщем там же другую надпись, поменьше: «Марианские острова». А рядом с нею — еще одну, выведенную совсем маленькими буквами: «Острова Волкано»[43]. В состав этой островной группы входит крохотный островок под названием Ио. Представьте себе совершенно плоский, едва выступающий на поверхности моря клочок суши, имеющий всего-навсего девять километров в длину и пять в ширину. Только на юго-западной оконечности Ио возвышается небольшой конусообразный холм, лишенный всякой растительности: это — потухший вулкан. В средней части острова зеленеют пальмовые рощи и заросли диких цветов, которые пестреют на фоне черного песка, сплошь покрывающего прибрежную полосу. Есть у Ио и другое название: остров Сульфур — от слова «сера». В иные дни моряки, оказавшиеся в водах Ио, наблюдают странную картину:  клубы удушливых испарений, которые поднимаются из глубин моря и стелются по его поверхности. Это — впечатляющее свидетельство того, что в сокрытых под громадной толщей океана недрах земли бурлит вулканическая деятельность. Временами земная кора не выдерживает давящей на нее изнутри силы, трескается, как скорлупа ореха, и из кипящих недр извергаются потоки огнедышащей лавы. Бывает и так, что на месте мощного подводного вулканического извержения вдруг вырастает целый остров; помаячит он какое-то время на поверхности моря, а после, глядишь, так же внезапно канет в клокочущую бездну. Нечто подобное, к примеру, было в 1914 году: из воды, неподалеку от Ио, поднялся дымящийся холм стодвадцатиметровой высоты. А через пару лет он исчез как не бывало — на его месте осталась только отмель двухсотметровой глубины. Однако таящая в себе постоянную угрозу бурная вулканическая деятельность в этом районе мирового океана не остановила японцев: стремясь к расширению жизненного пространства, они, среди прочего, прибрали к рукам и острова Волкано. Так, перед второй мировой войной на одном только Ио проживали одиннадцать тысяч человек гражданского населения.

Американцы знали, что за долгие годы оккупации японцы превратили остров в надежно укрепленную военно-морскую базу, что, впрочем, не помешало тем же американцам подвергнуть Ио ожесточенной бомбардировке, длившейся два дня подряд, — 15 и 16 июня 1944 года, когда к острову подошла их ударная авианосная группа. На аэрофотоснимках, сделанных тогда пилотами разведывательных самолетов, отчетливо виднелись светлые взлетно-посадочтше полосы, тянувшиеся от двух размещенных на острове аэродромов. Словом, Ио был обречен. Разложив у себя в кабинете оперативно-тактическую карту Тихого океана, адмирал Честер Нимиц провел длинную черту — один ее конец, увенчанный стрелкой, упирался в самое сердце Японии. В одном месте линия пересекала Ио. Больше того: по планам американского командования, этот островок должен был стать главным опорным пунктом — передовой позицией, откуда предполагалось нанести последний, решающий удар по Японии. Но это — потом. Сперва же надо было выкурить с острова японцев, сокрушив их незыблемый оборонительный оплот.

Начиная с 1 декабря Ио подвергся нескольким массированным ударам с воздуха. В налетах участвовали бомбардировщики В-29 (размах крыла этих «суперкрепостей» составлял 43 метра, весили они 50 тонн, а радиус их действий достигал аж 11 тысяч километров). Они поднимались в воздух с Марианских островов и отправлялись одним и тем же маршрутом. И так изо дня в день, без устали, из чего генерал Курибаяши, человек неглупый и прозорливый, заключил, что близок день, когда американцы двинутся на штурм Ио. А посему, решив не дожидаться, когда грянет гром, он приказал 8 декабря эвакуировать  все гражданское население острова и срочным порядком бросил силы местного гарнизона на строительство дополнительных укрепсооруже-ний. Хотя истребители, сопровождавшие бомбардировочные эскадрильи, уничтожили подчистую все системы ПВО заодно с самолетами, которых на острове, впрочем, не было так уж много, японцев столь прискорбный факт ничуть не обескуражил. Штурманы-наблюдатели, находившиеся на борту бомбардировщиков, к своему изумлению, видели, как японцы с упорством и усердием муравьев восстанавливали то, что было разрушено накануне. Больше того: они затеялись строить третий аэродром, вот только непонятно для чего. Ну что ж, вздыхали американские летчики, такие усилия достойны всяческого восхищения. Одна беда: затрачены они впустую, потому как уже 10 февраля американцы обрушили на остров всю свою огневую мощь.

В тот день с базы на атолле Улити выдвинулось 58-е ударное оперативное соединение под командованием контр-адмирала Марка Митчера. Но эта крупная эскадра, состоявшая из 11 тяжелых и 5 легких авианосцев (всего 1200 самолетов), 8 линкоров, 17 тяжелых и легких крейсеров и 81 эсминца, двинулась не к Ио, а в несколько ином направлении: для начала ей предстояло подавить аэродром, расположенный непосредственно на территории метрополии, чтобы японские ВВС не могли помешать высадке десанта на Ио.

12 февраля с Улити вышла ударная группа № 52–2, включавшая в себя 2 авианосца — «Энтерпрайз» и «Саратогу», — 12 конвойных авианосцев, 3 крейсера и 24 эсминца. Эта эскадра взяла курс прямо на Ио. А следом за нею, спустя несколько часов, выдвинулся дивизион кораблей «огневой поддержки», насчитывавший 6 линкоров сопровождения.

16 февраля, накануне штурма, была проведена предварительная бомбардировка. Вечером 18 августа к Ио подошли корабли 58-го ударного соединения — его самолеты перед тем атаковали неприятельские корабли, стоявшие уже не где-нибудь, а на рейде в Токийском заливе. Чуть погодя, тем же вечером, к ним присоединились войсковые и грузовые транспорты. Таким образом возле Ио собралось в обшей сложности восемьсот кораблей. В военных репортажах остров Ио предстает одинаково неприглядно — как «унылая скала, торчащая посреди океана». И в том была определенная доля истины: от тенистых пальмовых рощ и пышных цветников, еще недавно покрывавших центральную часть Ио, не осталось и следа. Да и чему тут удивляться: ведь на остров обрушилось 5800 тонн бомб и 2000 тонн снарядов.

Высадку десанта предполагалось провести на юго-западном берегу Ио — в районе Футатсуне. 19 февраля на рассвете бомбардировка возобновилась. В 7 часов 30 минут морские пехотинцы первого десантно-штурмового эшелона покинули транспорты и пересели в пехотно-десантные катера и плавающие бронетранспортеры — «аллигаторы». В  8 часов бомбардировка достигла апогея. Сбавив ход в тысяче метров от берега, корабли легли в дрейф и открыли по наземным целям огонь прямой наводкой. На борту одного из десантных катеров находился сержант морской пехоты Ричард Моусон. У него была совершенно особая задача: он обеспечивал прямую радиотелефонную связь сначала с катера, а после с борта баржи, которую буксировали вдоль берега на джипе. На американцев, даже тех, кто находился за тысячи миль от Ио, яркие прямые репортажи с места боевых действий, да еще под грохот канонады и взрывов, вой пикирующих бомбардировщиков и свист пуль, произвели поистине грандиозное, неизгладимое впечатление. Миллионы американских семей, сидя у себя дома, могли слышать голос Моусона, передававшийся на континент через сеть мощных ретрансляторов: «Говорит Ио. Справа к берегу подступает скала, а на ней торчит опаленный огнем и почерневший от копоти бетонный бункер, истыканный амбразурами. Наши снаряды рвутся всюду, вздымая столбы земли на огромную высотищу. А все, что расположено за песчаным пляжем, скрыто сплошной стеной огня и дыма...» Пляж в этом месте тянулся вдоль берега узкой полосой — шириной не более десяти-пятнадцати метров; сразу же за пляжем берег шел круто вверх, образуя двухметровой высоты террасу, от которой тянулся пологий склон, упиравшийся дальше в другую террасу. Эти возвышенности и бомбили пикирующие бомбардировщики: они пытались сравнять их, превратив в более или менее покатый склон, по которому вслед за тем смогли бы двигаться танки, тягачи и прочая передвижная техника. Тем временем истребители расстреливали прибрежную полосу из пулеметов, а пехотно-десантные катера — из минометов. В 8 часов 30 минут к берегу выдвинулись первые катера и бронетранспортеры, а через две минуты за ними последовали другие десантно-штурмовые эшелоны. Высадка проходила в следующем порядке: 1) бронетранспортеры-амфибии с 75-миллиметровыми минометами и крупнокалиберными пулеметами на борту; 2) десантные баржи; 3) танко-десантные баржи, на которые погрузили еще и бульдозеры; 4) малые десантные суда сопровождения и санитарные катера. В 8 часов 40 минут объединенными силами наземных бомбардировщиков В-29 и пикирующих, взлетавших с авианосцев, был нанесен массированный удар по всему юго-западному побережью острова, в то время как корабельная артиллерия обстреливала прибрежную полосу. В 8 часов 55 минут огонь корабельных орудий перенесли на 500 метров в глубь острова. Огненный смерч, пронесшийся над Ио, казалось, смел на своем пути все живое. Со стороны берега остров был затянут черно-серо-желтой пеленой дыма — теперь он и правда больше походил на безжизненную пустыню. Ровно в 9 часов на берег высадились первые штурмовые отряды морских пехотинцев. Выгрузив вооружение — минометы и пулеметы, — они двинулись вперед, утопая по щиколотку в мелком пепельно-черном,  словно сожженная мука, песке. А некоторое время спустя, покуда корабли и самолеты обстреливали и бомбили внутренние сектора острова, к берегу подоспели остальные десантные катера и бронетранспортеры с сотнями пехотинцев на борту. Словом, высадка прошла вполне благополучно — «как на учениях».

И вдруг в 10 часов со стороны моря прогремели взрывы — на воздух взлетели две или три баржи. Следом за тем задымился «аллигатор», а через мгновение-другое он ушел под воду. На берегу люди падали как подкошенные.

Вот оно что! Оказывается, остров не вымер. Японцы просто затаились, решив обождать, когда на берегу соберется как можно больше пехотинцев. А к тому времени их было там не менее двух тысяч. И тогда опаленная земля Ио принялась в буквальном смысле изрыгать смертельный огонь. Очевидно было и другое: бомбы и снаряды уничтожили все, что находилось на поверхности, — но не под нею. А под землей меж тем размещалась неуязвимая, широко разветвленная система оборонительных сооружений, напичканная зенитными орудиями и пулеметами. А там, где твердая как камень почва не позволяла проникнуть глубоко под землю, японцы вырыли мелкие, но достаточно широкие окопы ~ специально для танков. Их-то сокрушительный огонь и вырывался из-под перепаханной бомбами и снарядами земли, напоминавшей теперь поверхность какой-нибудь далекой враждебной планеты. Японские же зенитные орудия, развернутые жерлами во всех направлениях, принялись расстреливать передовые штурмовые отряды с тыла, поскольку те прошли мимо пещер, оборудованных под зенитные точки, и даже их не заметили; когда же пехотинцы, спохватившись, поворачивались лицом к противнику, японцы обстреливали их уже с флангов. В то же время прибрежная полоса и находившиеся в ней десантные катера, баржи и бронетранспортеры подверглись навесному огню неприятельских минометов. И первую партию танков и бульдозеров пришлось выгружать на берег под шквальным обстрелом танков, зениток и минометов противника. Но, несмотря ни на что, бульдозеры, едва съехав на берег, тут же отправились разравнивать склон, который после налета пикирующих бомбардировщиков был сплошь изрыт воронками и выбоинами, а местами он попросту обвалился. Ситуация осложнялась еще и тем, что корабли уже не могли обстреливать неприятельские позиции, поскольку многие из них были оцеплены десантно-штурмовыми батальонами. Таким образом, чтобы подавить огневые точки противника, пехотинцам приходилось подбираться к ним вплотную и забрасывать гранатами или же выжигать огнеметами через зиявшие на поверхности бойницы и амбразуры — в точности как когда-то на Тараве.

Иными словами, продвижение в глубь острова замедлилось, а потом и вовсе застопорилось. В самом деле, до тех пор, пока не будут подавлены  хорошо замаскированные оборонительные рубежи противника, в которые с ходу — и глубоко — вклинились передовые отряды и группы морских пехотинцев, о дальнейшем наступлении не могло быть и речи. Наиболее уязвимым был открытый прибрежный сектор — пляж и примыкавшая к нему часть акватории. Поэтому после полудня, когда японцы ужесточили обстрел этого сектора, было решено отвести танко-десантные корабли подальше от берега, а людей и боевую технику — доставлять к более или менее безопасным участкам побережья на специальных катерах-челноках.

На моряков, наблюдавших за происходящим в бинокли с верхних палуб кораблей и одновременно слышавших прямые «радиорепортажи» с места боевых действий, десантная операция на Ио произвела ничуть не меньшее впечатление, чем на Тараве и других островах и атоллах, захваченных ценой неисчислимых жертв, с той лишь разницей, что теперь на море стояло сильное волнение. И десантным катерам пришлось действительно туго: тяжело переваливаясь с волны на волну, то и дело зарываясь в воду и плохо слушаясь руля, они с большим трудом продвигались к берегу, рискуя в любую секунду опрокинуться вместе с людьми и техникой. На подходе к береговой черте, пока катера отчаянно маневрировали, стараясь удержаться на плаву, к ним бросались вплавь солдаты из разгрузочных команд. Они принимали с катеров буксирные концы и, навалившись на них всем скопом, подтягивали катера ближе к берегу, в то время как те, чтобы облегчить буксировку, слегка подрабатывали двигателями. Наконец сходни сброшены — и пехотинцы начинают осторожно выкатывать на берег орудия и передвижную технику. В это время вокруг них рвутся снаряды и мины, свистят осколки и пули. Пехотинцы тут же кидаются врассыпную, некоторые падают замертво в воду или на песок. А совсем неподалеку можно наблюдать другую картину: солдаты пытаются вытащить на ровное место завязшую в глубоком, рыхлом песке пушку, между тем как их товарищи переносят на руках тяжелые ящики со снарядами. Тем временем на соседних участках побережья высаживаются новоприбывшие десантно-штурмовые подразделения. Японцы переводят огонь в ту сторону, кося людей градом свинца. И люди падают — кто в воду, кто в черный песок; раненые пытаются укрыться за обломками или в воронках, которыми усыпано и изрыто все побережье...

По плану, на захват Ио отводилось пять дней. Однако к вечеру 19 февраля морские пехотинцы продвинулись в глубь острова не больше чем на четверть намеченного на тот день расстояния. При этом они понесли огромные потери: одних только раненых было эвакуировано с поля боя около тысячи семисот человек, а число убитых еще даже не успели подсчитать. Между тем на крохотном плацдарме — на юго-западном побережье острова высадилось около сорока тысяч солдат морской пехоты. Когда стемнело, корабли снова открыли огонь и вели его  всю ночь без перерыва. Однако снаряды рвались в глубине острова: стрелять по передовым позициям японцев было по-прежнему небезопасно — в темноте можно было ненароком накрыть «своих». На рассвете с авианосцев взлетели пикирующие бомбардировщики и отправились «зачищать» демаскированные позиции противника. Бомбардировка продолжалась весь день и закончилась лишь с наступлением ночи. Но несмотря на это в тот день морские пехотинцы продвинулись в глубь острова совсем незначительно — где на 200, а где не более чем на 100 метров. Часть передовых укрепсооружений противника, представлявших собой вросшие в землю бетонные бункеры, уцелела — подавить их можно было лишь с помощью огнеметов или полевой артиллерии, расстреливая чуть ли не в упор. Но пушки еще надо было доставить на берег. А как, если затаившиеся в бункерах японцы открывали огонь по берегу при первой же возможности? 21 февраля наступление в глубине острова опять застопорилось, тогда как на побережье обстановка более или менее стабилизировалась. Неприятельские орудия били все реже, и уже не так метко. И американцы весь день напролет занимались тем, что выгружали танки и прочую бронетехнику. Теперь совсем другое дело: при поддержке танков сопротивление противника наверняка будет сломлено. Во всяком случае, прибытие бронетехники и артиллерии ободрило морских пехотинцев... Все это время авианосцы держались на некотором удалении от южной оконечности Ио, что, однако, не мешало самолетам подниматься в воздух точно по расписанию, больше похожему на плотный бесперебойный график движения пригородных поездов. Около 17 часов на экранах корабельных РЛС высветились неопознанные цели. Однако вскоре контакт с ними по непонятным причинам был потерян. Всего лишь на несколько минут! А ровно в 17 часов на полетную палубу «Саратоги», точно гром среди ясного неба, обрушился первый «самолет-самоубийца».

В начале XIII века в Китае правил могущественный монгольский завоеватель Кубилай-Хан. Впрочем, границы его царства простирались много дальше — на север, юг и запад. На востоке же ему оставалось покорить только крохотную Японию. Добраться до нее можно было только морем. И Кубилай-Хан повелел строить корабли — много кораблей. Так много, что, по свидетельствам китайских поэтов, горы стенали, когда полчища монголов принялись вырубать на корню леса, густо покрывавшие горные склоны. По иным сведениям, флот Куби-лай-Хана насчитывал около 3500 кораблей. На них должны были отплыть на восток сто тысяч воинов, не считая многочисленной челяди. Первыми горькую весть о грядущем нашествии монголов принесли в Японию мореходы. По слухам, преувеличенным в десятки раз — соразмерно расстоянию, простиравшемуся между Китаем и Японией,  и воображению рассказчиков, выходило, что на Японию вот-вот обрушится великая беда. Однако японцы не дрогнули перед лицом неотвратимой угрозы. Покуда в храмах возносились молитвы и курился фимиам, воины ковали доспехи; потом они взяли в руки мечи, луки, пращи и выдвинулись к побережью — навстречу захватчикам. Но не успели они выйти к морю — а было это 14 августа 1281 года, — как близ берегов Японии пронесся жесточайший тайфун, каких в здешних водах никто отродясь не видывал. Несметную флотилию Кубилай-Хана разметало по морю а следом за тем она безвозвратно канула в клокочущую пучину. И лишь малому числу монголов повезло выбраться на японский берег — однако там их ожидало рабство. Само небо, казалось, заступилось за империю. «Преклони ж колени всякий пред лицем Божественного ветра Дзе, сокрушившего флот тартарский!» — предписал тогда император Комеи своим верноподданным... В память о том достославном событии в японских ВВС был создан отдельный корпус камикадзе — «божественный ветер». И цель у него была одна — любой ценой остановить наступление американского флота, вплоть до полного его уничтожения.

Мысль создать подразделение летчиков-смертников созрела в умах японских главнокомандующих еще до войны. И вовсе не ради того, чтобы воздать дань уважения современным военным традициям. Для любого японца из касты самураев, как, впрочем, и для большинства простолюдинов, добровольное самопожертвование во спасение родины издревле было самым желанным концом. А наградой за это служила вечная слава на этом свете и место в раю, среди досточтимейших предков. И японское командование, надо заметить, как нельзя более удачно, улучив момент, сыграло на патриотических чувствах своих сограждан, особенно, когда положение Японии в войне заметно ухудшилось.

Летчики из подразделения смертников — камикадзе неизменно следовали лозунгу: «За каждый самолет — один корабль!». Иными словами, летчик-смертник, обрушиваясь на палубу американского корабля, был обязан либо уничтожить его, либо, по крайней мере, вывести из строя, сделав небоеспособным. Таким образом, в двух словах, предполагалось нанести американцам значительные потери, сломать их боевой дух и вынудить к отказу от дальнейших боевых действий.

Число добровольцев, желавших поступить в корпус камикадзе, превысило все мыслимые ожидания. И уж если добровольца зачисляли в смертники, он тут же удостаивался самых высоких привилегий и почестей, и среди прочего — бессмертной славы для себя, своих предков и потомков. При жизни камикадзе почитались как национальные герои, а перед последней атакой им разрешалось облачаться в священные одежды самураев. Что же касается профессионально-технической подготовки добровольцев, она была упрощена до минимума: ведь главная  задача камикадзе заключалась в том, чтобы найти цель и, обрушившись прямо на нее, уничтожить. Бывало и так, что в корпус камикадзе принимали добровольцев из числа летчиков — но только никудышных. Хороших пилотов берегли для выполнения куда более сложных боевых задач. Вот почему до тех пор, пока обучение камикадзе летному мастерству качественно не улучшилось, первые атаки смертников были крайне не эффективны. Однако, как бы там ни было, такой способ атаки, и дальше мы это увидим, стал представлять для американских кораблей самую серьезную угрозу, особенно для авианосцев: ведь выполняя приказ, на них-то главным образом и нацеливались летчики-смертники.

21 февраля 1945 года около 17 часов на палубу тяжелого авианосца «Саратога» обрушились три самолета-самоубийца. И хотя повреждения оказались не очень серьезными, находиться в строю авианосец дольше не мог, а немного погодя двое камикадзе атаковали конвойный авианосец «Бисмарк-Си». В вечерних сумерках с других кораблей были отчетливо видны дымные шлейфы — черный посередине и белые по бокам, — тянувшиеся за обоими камикадзе. Они пикировали точно на цель, уже будучи сбитыми, угрожая унести с собой многие человеческие жизни. Авианосец озарили две яркие вспышки, а после еще одна, и еще... Ветер разнес по морю гулкие раскаты взрывов. Экипаж «Бисмарк-Си» стал спешно готовиться к тому, чтобы покинуть обреченный авианосец. Тот затонул спустя два часа и унес с собой жизни 350 моряков.

Других атак камикадзе близ Ио в тот день, похоже, больше не последовало. Ну а если смертники где и атаковали, то безуспешно.

День 23 февраля стал решающим в ходе операции по захвату Ио. Хотя японцы, засевшие в подземных бункерах, по-прежнему оказывали на редкость упорное сопротивление, американцы, перегруппировавшись, придумали новый способ, как подавить неуязвимую систему неприятельских укрепсооружений. Так, например, сто восемьдесят бункеров, расположенных у подножия вулканического конуса на юго-западной оконечности острова, были попросту наглухо завалены и укрывавшиеся там японцы оказались буквально замурованными заживо. Американцы заложили входы в пещеры бетонными блоками и засыпали сверху землей, разровняв бульдозерами. Впрочем, в иных местах японцам удалось-таки размуроваться. И тогда американцы начинали все сызнова. Поначалу они даже думали напустить в пещеры отравляющего газа, но, слава Богу, вовремя спохватились — иначе заодно с японцами были бы ненароком уничтожены попавшие к ним в плен морские пехотинцы. Словом, в тот день американцы замуровали сто восемьдесят пещер, оборудованных под огневые точки. Остальные же двести, оказавшиеся на поверку более или менее уязвимыми, были  уничтожены огнеметами, тротиловыми шашками, пушечными снарядами и реактивными бомбами. Главная трудность заключалась в том, что бункеры демаскировались не сразу, а постепенно — лишь когда затаившиеся внутри японцы открывали огонь. И американцы несли потери даже на так называемых зачищенных участках. Тогда-то и пришло в голову прибегнуть к газовой атаке...

24 февраля вперед двинулись танки. Однако многие из них подрывались на минах, даже не успев вступить в бой. В тот день главной целью был ближайший к побережью Фатутсина аэродром. Подступы к нему были опоясаны разветвленной системой оборонительных сооружений, располагавшихся на участке шириной девятьсот метров и насчитывавших около восьмисот огневых точек. Снаружи бункеры запирались на толстую стальную дверь, а внутри каждого из них находилось по одному откатному орудию. Улучив момент, японцы отворяли дверь, выкатывали пушку и открывали огонь. Затем они закатывали пушку обратно и задраивали дверь наглухо.

Единственным по-настоящему эффективным средством борьбы с подземными укреплениями противника были, пожалуй, только самолеты-ракетоносцы. Однако перед любой такой бомбардировкой летчиков приходилось наводить на цели — то есть указывать точное месторасположение каждого демаскированного бункера. А это, в свою очередь, требовало четких и бесперебойных связующих действий между берегом и конвойными авианосцами. Ударные же авианосцы из 58-го оперативного соединения покинули воды Ио и взяли обратный курс на Улити...

Короче говоря, передовой отряд морских пехотинцев вышел к противоположному северо-восточному берегу острова только 9 марта. Однако официальное заявление о захвате Ио последовало лишь 17 марта. Таким образом, американцам понадобилось в обшей сложности 26 дней, чтобы расчистить клочок суши длиной не больше девяти километров. В тот день адмирал Честер Нимиц наконец объявил во всеуслышание: «Битва за Ио завершилась. Хорошо организованная система обороны японцев подавлена. Между тем на острове еще осталось несколько недобитых группировок противника, укрывающихся в скалах. Однако части нашей морской пехоты уже приступили к их ликвидации. Битва за Ио длилась 26 дней. В ходе изнурительных боевых действий, не имевших себе равных за все время Тихоокеанской войны, японцы потеряли 21 тысячу человек убитыми, тогда как наши потери составили 4189 человек убитыми и 15 208 ранеными, при том что 411 человек числится пропавшим без вести». К сказанному можно прибавить и то, что на уничтожение 21 тысячи японцев американцы израсходовали 40 тысяч тонн бомб и снарядов. Что же касается практических результатов битвы за Ио, то, как явствует из двух последних фраз главнокомандующего Тихоокеанским флотом, они были таковы:  «С 16 марта вступил в действие заново отстроенный нами аэродром, расположенный в центральной части острова. Южный аэродром вот уже несколько дней как служит промежуточной базой для наших «суперкрепостей», дислоцированных на Марианских островах и регулярно вылетающих бомбить территорию Японии.

В начале марта 1945 года корабли 58-го ударного соединения бросили якорь в лагуне атолла Улити, похожего как две капли воды на другие крупные тихоокеанские атоллы, описанные выше. Словом — ничего особенного. Подобно Кваджалейну или, скажем, Маджуро, Улити служил тогда перевалочной военно-морской базой. Помимо всевозможных сооружений — для технического обслуживания, ремонта и снабжения кораблей, на атолле построили своего рода «дом отдыха» для моряков. Теперь там отдыхали экипажи кораблей 58-го оперативного соединения. По лазурной глади лагуны сновали туда-сюда катера и вельботы — они партиями переправляли моряков на берег, где их ждали уютные бары под навесами из пальмовых листьев, будто перенесенные сюда прямо со съемочных площадок Голливуда, с той лишь разницей, что спиртного здесь не отпускали, даже пиво. Да и о полуобнаженных танцовщиках, развлекающих публику во всех похожих заведениях на континенте, оставалось разве только мечтать. И все же моряков тянуло в эти дома призрачных наслаждений точно магнитом, лишь бы ощутить под ногами твердую землю — хоть на несколько часов. Так что дни отдыха особым разнообразием не отличались: солнечные ванны на открытой палубе корабля, три-четыре часа на берегу — в экзотическом антураже безалкогольных баров, а вечером — кино в корабельном кинозале. На отдыхе моряки старались не говорить о войне, однако не думать о ней они были не в силах, тем более, что скоро поползли слухи, будто на днях им снова предстоит выйти в море. Через несколько дней слухи подтвердились, да и цель нового похода уже ни у кого не вызывала сомнений — Окинава.

Вечером 10 марта на атолле Улити царили ставшие уже привычными мир и покой. Далекий западный горизонт был расцвечен огненно-красным заревом закатного солнца, которое мало-помалу тускнело, затягиваясь сумеречной дымкой. А потом, как это обыкновенно происходит в тропиках, мгновенно наступила ночь и на небе высыпали мириады сверкающих звезд. На суше, при свете прожекторов, продолжались работы, в то время как на борту кораблей палубные огни разом погасли. И только мерцающий свет кинопроекторов, пробиваясь наружу через проемы открытых межпалубных пространств, отсвечивал на окрасившейся в густо-чернильный цвет глади лагуны. На борту кораблей крутили кино — впрочем, не на всех. Но моряки этих кораблей, кроме вахтенных, тоже не остались в накладе: они отправились смотреть кино к своим товарищам на другие корабли... Ни в  одном военном документе, конечно же, не упоминается название фильма, который в тот вечер показывали, к примеру, на борту авианосца «Рэндолф», — известно только, что это был детектив. Нижняя ангарная палуба была битком набита людьми. И вдруг посреди фильма кинозрителям почудилось, что корабль содрогнулся, а через миг-другой голоса героев фильма заглушил раскатистый грохот взрывов. Моряки тотчас же повскакивали с мест, а киногерои знай себе продолжали выяснять меж собой хитро запутанные отношения. В следующую секунду тревожно взревели сирены — моряки кинулись к своим боевым постам. Полетная палуба была охвачена пламенем, в кормовой ее части один за другим громыхнули взрывы, правда, уже не такие громкие. Языки пламени разметались яркими пляшущими бликами, казалось, по всей глянцево-черной глади лагуны. По кораблям эхом разнесся слух, будто на «Рэндолфе» при неудачной посадке взорвался самолет. Судя по рокоту мотора, это был истребитель F-6-F. Говорили, что, когда он заходил на посадку, у него «кашлял» двигатель, а после, перед самым падением, он и вовсе заглох.

Пожар на «Рэндолфе» потушили довольно быстро — тревоге дали отбой. И только наутро, когда кормовая палуба остыла и можно было обследовать место крушения самолета, аварийная команда обнаружила застрявшие в межпалубном пространстве авианосца обломки японского самолета, а среди них — обгоревшее тело летчика. Это был камикадзе. Прилетел он не иначе как с островов Дайто, что в 800 милях к северу от Улити. И цель у него была одна — сокрушить любой американский авианосец, застигнув его врасплох, что называется, в тихой гавани.

14 марта в семь часов утра, при ясной погоде и спокойном море, корабли 58-го оперативного соединения снялись с якоря и единой кильватерной колонной, с эсминцами во главе, взяли курс на Окинаву. Теперь соединение состояло из 10 тяжелых и 6 легких авианосцев, 8 линкоров, 2 новеньких больших линейных крейсеров, 14 тяжелых и легких крейсеров и эсминцев. Управлять столь мощной эскадрой, понятно, было делом не из легких, тем более что на подходе к Окинаве ее предполагалось пополнить соединением десантных сил и силами бомбардировочной авиации. Так, к примеру, «Энтерпрайз», укомплектованный исключительно ночными истребителями и торпедоносцами (с РЛС ночного видения), в дневное время входил в состав ударной группы 58–4, а ночью он вместе с кораблями прикрытия уже действовал в составе ударной группы 58–5, переданной под командование контр-адмирала М. Гарднера. Главное же командование предстоящей операцией было поручено контр-адмиралу Реймонду Спрюэнсу, знаменитому человеку-роботу. Генеральный курс 58-го соединения лежал к островам Рюкю, входящим, в свою очередь, в архипелаг Окинава.

Ей надлежало нанести массированный бомбовый удар по аэродромам противника, расположенным на близлежащих островах, обеспечив таким образом десантным соединениям свободный подход к главному острову архипелага — Окинаве, а следом за тем — поддерживать десантную операцию с моря и воздуха.

По выходе в море экипажам объявили о цели похода уже совершенно официально. И тут же, по ходу дела, начались учения. Пикирующие бомбардировщики отрабатывали меткость бомбометания на мишенях, которые тащили за собой на буксире корабли; зенитчики оттачивали свое мастерство на конусах, которые тянули за собой самолеты. Моряки и лётчики относились к учениям очень серьезно: они не сомневались — захват Окинавы будет дорого стоить. К тому же японское радио изо дня в день твердило, что на подходе к берегам метрополии американцев ждет отпор, какой им прежде и не снился. И это была не пустая пропаганда. Уж кто-кто, а американцы на собственной шкуре испытали всю мощь сопротивления японцев и отдавали себе отчет в том, что такое система обороны противника. Ко всему прочему, теперь японским ВВС и ВМС предстояло вести боевые действия в непосредственной близости от своих баз, что значительно облегчало им задачу. Ну и, кроме того, из бравурных сообщений Токийского радио следовало, что против захватчиков будут брошены целые эскадрильи камикадзе.

Хотя Окинава лежит в 950 милях к югу от Токио и в 460 милях южнее Нагасаки, она входит в состав японской территории. Остров этот гористый, длина его составляет 180 километров, а ширина варьируется от 6 до 28 километров. До войны население Окинавы составляло 200 тысяч человек. На острове было два крупных города: в одном насчитывалось 60 тысяч жителей, в другом — 30 тысяч. По оценкам американцев, численность военного гарнизона Окинавы к марту 1945 года составляла 60 тысяч человек. Судя по аэроснимкам, полученным с борта разведывательных самолетов, на острове было оборудовано пять аэродромов.

16 марта корабли 58-го соединения встретились в условленном месте с танкерами и стали дозаправляться топливом. Небо в тот день было пасмурным, на море поднялось волнение. Моряки на танкерах переговаривались со своими товарищами на боевых кораблях и то и дело поглядывали на небо. Но вот дозаправка благополучно закончилась, и танкеры легли на обратный курс, а эскадра двинулась со скоростью 25 узлов дальше — к островам Рюкю. О чем же думали моряки, с каждым днем приближаясь к цели? Наверное, о том, обнаружит противник эскадру до того, как бомбардировщики успеют разбомбить японские аэродромы, или нет.

Цели, которые высвечивались на экранах РЛС, американцы называли зловещим словом «призраки». 17 марта в 21 час 40 минут в информационно-командном пункте «Энтерпрайза» затрещал громкоговоритель и донесшийся из репродуктора сухой, бесстрастный голос возвестил: «Внимание, «призраки»! Дистанция 142–72 мили». Телефонисты обозначили координаты надвигающихся «призраков», а дежурный телеграфист тотчас же принялся отстукивать полученную информацию на бесшумном телетайпе. Кто-то из офицеров покинул КП и вышел на открытую палубу. Снаружи стояла такая темень, что можно было едва различить ходовые огни ближайших кораблей. РЛС засекла три самолета: они неумолимо приближались в кромешной мгле и теперь уже были в 130 километрах от эскадры. Через несколько минут на экране РЛС высветились другие цели. Система опознавания «свой — чужой» определила, что это — неприятельские самолеты. Стало быть, эскадру обнаружили.

Согласно новому предписанию, «Энтерпрайз» перешел в ночной режим действия. Если в самом начале войны моряки «Энтерпрайза» и представить себе не могли, что когда-нибудь им придется увидеть, как в непроглядной ночи взлетают палубные истребители, то теперь это зрелище стало для них привычным, даже естественным... Часа через два истребители так же привычно — как ни в чем не бывало вернулись обратно. Они сбили пару двухмоторных японских истребителей. Остальные неприятельские самолеты улетели прочь.

Утро 18 марта выдалось пасмурным и унылым — солнце как будто не вставало вовсе. И небо окрасилось в грязно-серый цвет словно само собой. По морю шла крупная зыбь. Воздух был холодный и промозглый — словом, типичная японская погода. В 5 часов 45 минут в небо поднялись первые самолеты. Вскоре над эскадрой уже кружило целое авиационное соединение — в несколько вертикальных эшелонов, — куда входили ударные бомбардировщики и истребители прикрытия. Тем временем на борту кораблей вахтенные команды радиолокационного наблюдения неотрывно следили за незатухающими экранами радаров: «призраки» могли появиться снова, в любую минуту. А впередсмотрящие ощупывали пристальным взглядом окутанный сизой дымкой горизонт, но в их глазах уже не чувствовалось былой тревоги, зато ощущалась напряженность.

«Призраки» появились около семи утра. В 7 часов 37 минут из-за облаков вынырнул первый неприятельский одномоторный самолет. В это же время над морем громыхнули зенитные залпы. Японец вошел в пикирование. Неужели камикадзе?! Слава Богу, нет! От самолета отделилась бомба и, тускло сверкнув, со свистом полетела вниз. Самолет было взметнулся ввысь, но тут же был сбит и стал падать. Он рухнул в море следом за бомбой, которая даже не успела взорваться. В 8 часов 07 минут на авианосец «Интерпид» устремился японский двухмоторный  самолет. В него тоже угодил снаряд, и он взорвался прямо в воздухе. Японцы атаковали эскадру в течение всего дня — и поодиночке, и группами. Но ни один корабль серьезно не пострадал. Камикадзе в тот день так и не появились.

А между тем американские ударные эскадрильи уже вовсю бомбили военные объекты на острове Рюкю. Они готовились наткнуться на сопротивление, какое, по словам Токийского радио, им и не снилось, а на самом деле застигли японцев врасплох. На подлете к аэродрому противника, который должен был бы встретить их во всеоружии, тем более после того, как корабли 58-го соединения себя обнаружили, американские летчики увидели там самолеты, стоявшие в ряд возле ангаров, да метнувшихся было врассыпную солдат местного гарнизона. Однако бежать было поздно: всепожирающее пламя в мгновение ока охватило аэродром целиком. Оглушительные взрывы реактивных бомб, будто распускавшиеся гигантскими черно-красными бутонами, произвели на японцев ошеломляющее впечатление. И все же часть неприятельских самолетов успела подняться в воздух. Но толку-то: они тут же были сбиты в неравном бою. Всего же американские летчики уничтожили в тот день 375 японских самолетов: 275 — на земле и 100 — в воздухе. С этой доброй вестью они вернулись на борт своих авианосцев. А незадолго до их возвращения Митчеру передали донесение от одного из пилотов-разведчиков. Тот сообщал, что «наблюдал большое скопление неприятельских боевых кораблей в гавани Куре». Куре — крупнейший порт на северо-западном берегу Внутреннего японского моря или — если угодно — южном побережье Хонсю, главного острова Японского архипелага. «А что, если взять и нанести удар по Куре?» — подумал Митчер.

В самом деле, почему бы и нет? Ведь наносили же американские тяжелые бомбардировщики удары по Токио! И то верно: 10 марта на Токио обрушился двенадцатый по счету бомбовый удар. В тот день 300 «суперкрепостей», взлетевших с Гуама, сбросили на японскую столицу 1200 бомб. «Еще ни разу в жизни не доводилось мне наблюдать столь впечатляющее зрелище, как полыхающий Токио, — покинув кабину самолета, признался генерал Томас Пауэр. — Пожар охватил целые кварталы. В общей сложности огонь выжег подчистую 38 квадратных километров жилой площади города». А 13 марта налету тех же трехсот «суперкрепостей» подверглась Осака, второй по величине город Японии (три миллиона жителей). В результате было выжжено 8 квадратных километров жилой площади... Ну а летчикам 58-го оперативного соединения предстояла куда более сложная и ответственная задача — атаковать стоящие на рейде Куре боевые корабли противника, а уж они-то сумеют за себя постоять, как это было в битве при Лейте. Так оно и вышло: после налета на Куре эскадренные самолеты  недосчитались полсотни самолетов. Однако в ходе атаки американские летчики вывели из строя: 2 линкора, в том числе один авианесущий, 3 тяжелых авианосца, 1 легкий и 2 крейсера.

В тот день, 19 марта, японцы еще не раз атаковали американскую эскадру. В ходе одной такой атаки в авианосец «Франклин» угодили две бомбы. Со стороны — к примеру, с борта других кораблей — обычно трудно разглядеть, насколько серьезные повреждения получил авианосец. Последствия взрыва — или взрывов — могут быть либо совсем пустяковые, либо, напротив, катастрофические — все зависит даже не от того, куда попала бомба, а от того, где именно она взорвалась. Так, например, на борту «Франклина» в результате взрывов двух бомб вспыхнул сильнейший пожар, а он, в свою очередь, повлек за собой другие взрывы. Авианосец, слава Богу, не затонул, однако вышел из строя, и одному из крейсеров пришлось взять его на буксир. А еще через несколько минут бомба поразила авианосец «Уосп» — одна-единственная. Но последствия взрыва были не менее трагические, чем на «Франклине». К счастью, «Уосп» остался не только на плаву, но и на ходу. Так закончился тот злополучный день... После налета на Куре американская эскадра, которая, растянувшись в длинную линию, крейсировала все это время в водах островов Сикоку и Хонсю, снова перестроилась в походный порядок и взяла курс на юг.

Наступило 20 марта. Эскадра шла прежним курсом, делая не больше 15 узлов, чтобы не потерять из вида плетущийся в хвосте «Франклин», который тащил на буксире крейсер. Моряки с опаской поглядывали на север, удивляясь, что японцы до сих пор не предприняли ни одной воздушной атаки. Только около четырех часов пополудни палубные громкоговорители возвестили о том, что дальний радиолокационный дозор засек воздушные цели: «призраки», как и следовало ожидать, надвигались с севера. Для моряков то было сигналом тревоги — они стали готовиться к бою. В воздух тут же поднялись звенья истребителей прикрытия, но из-за сгустившейся облачности им удалось перехватить далеко не все самолеты противника. Многие из них благополучно прорвались через заслон и в 16 часов 30 минут атаковали «Франклин». Но авианосцу и в этот раз повезло. Зато серьезные повреждения получил другой авианосец. Как явствует из скупых — в данном случае — отчетов, «авианосец «Энтерпрайз» попал под обстрел нашей зенитной артиллерии, вследствие чего оказался непригоден для дальнейшего участия в воздушно-морских операциях». Вот так история! Воистину невероятно! Но как такое могло случиться? К сожалению, нам вряд ли удастся восстановить трагическую картину происшедшего, поскольку подробно о нем не упоминается ни в одном официальном документе: как говорится — военная тайна! Но что бы там ни было, вечером 20 марта «Энтерпрайз» в компании своих пострадавших  собратьев — «Франклина» и «Уоспа» покинул эскадру и двинулся на буксире по направлению к Улити, а часть его ночных истребителей перебазировалась на другие эскадренные авианосцы. Последуем же и мы за ними. Что же до «Большого Э.», то здесь мы с ним расстанемся — ненадолго, потому как очень скоро он вновь встанет встрой.

Согласно общему боевому приказу, удар по Окинаве предполагалось нанести сразу же после захвата островов Керама. Этот крохотный архипелаг расположен к западу от южной оконечности Окинавы и отстоит от нее на расстоянии от 16 до 72 километров. Все острова Керама обитаемые. Большую часть их населения в то время составляли мирные, трудолюбивые крестьяне. Ютились они в утлых хижинах, крытых черепичной кровлей, и с упорством муравьев обрабатывали свои скудные угодья. Архипелаг защищал всего лишь малочисленный гарнизон — человек восемьсот, и ни одного самолета. Поэтому представить себе, как прошло «вторжение» на острова архипелага, большого труда не составляет. Впрочем, с местными «захватчики» обходились вполне дружелюбно. Правда, прежде они уничтожили на корню все военные объекты. Но островитяне, не следует забывать, все как один были японцы, а для всякого японца понятие «чужеземные варвары» и демоны были суть одно и то же. Чудовищная военная мощь заокеанских пришельцев лишний раз подтвердила справедливость их убеждений, вследствие чего многие островитяне предпочли добровольно расстаться с жизнью, чем против воли принимать знаки дружбы от ненавистных иноземцев. Архипелаг в буквальном смысле слова охватила эпидемия самоубийств. К своему изумлению, американцы находили среди трупов взрослых и тела детей, которых, прежде чем покончить с собой, без всякой жалости убивали собственные родители.

А еще американцы обнаружили в прибрежных пещерах около трех сотен одноместных плоскодонок, и в носовой части каждой из них была заложена взрывчатка. Предназначение этих лодок не вызвало у американцев ни малейших сомнений: их предполагалось использовать в качестве торпед. О том же, сколько таких «снарядов» спрятано на Окинаве, оставалось только догадываться. Несомненно было одно: все они будут нацелены на американские корабли.

По своим масштабам штурм Окинавы во много раз превзошел десантные операции на Сицилии и даже, в некотором смысле, в Нормандии. И главная тому причина — огромное расстояние, которое американцам следовало преодолеть, прежде чем наконец выйти к цели. То же самое, впрочем, можно сказать о любой другой сверхдальней военной операции: тут уж, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров, в смысле — трудностей. День «Д» был назначен на 1 апреля. А  начиная с 21 марта Окинава подверглась непрерывным массированным бомбардировкам, в которых участвовали следующие силы: самолеты 58-го оперативного соединения; «суперкрепости» 20-й воздушной армии, дислоцированной на Марианских островах; «суперкрепости» 5-й воздушной армии, базирующейся на Лусоне[44]; «суперкрепости» 14-й воздушной армии, размещенной на американских базах в Китае. Удары наносились по всем хоть мало-мальски различимым на поверхности острова объектам — даже кладбищам. А численность войск вторжения в два раза превосходила количество сил, использовавшихся где бы то ни было прежде. Наземными войсками, куда входили подразделения морской пехоты и общевойсковые пехотные соединения, командовал генерал-лейтенант Саймон Боливар Бакнер — ему же было поручено верховное командование оккупационными силами, которым предстояло удерживать Окинаву после ее захвата. В то же время стратегическое командование всей Окинавской десантной операцией было возложено на контр-адмирала Спрюэнса. Таким образом накануне дня «Д» в водах Окинавы собралась огромная ударная флотилия, насчитывающая 1400 кораблей. Высадку десанта предполагалось произвести на юго-западном побережье острова.

Штурм Окинавы, начавшийся утром вдень «Д», можно представить себе только в общих чертах. Тем более что и сами его участники, за исключением главнокомандующих, имели о происходящем, если подразумевать общий масштаб, весьма относительное представление. Поскольку они видели лишь то, что творилось у них перед глазами, Ну а главными участниками штурма и очевидцами происходящего, как всегда, были морские пехотинцы: они первыми покинули транспорты и, разместившись в десантных катерах и бронетранспортерах-амфибиях, выдвинулись к неприятельскому берегу. Они продвигались вперед решительно и твердо, потому как ощущали у себя за спиной небывало мощную поддержку. Оглядываясь время от времени назад, они едва различали линию горизонта: ее скрывали от взоров растянувшиеся вширь и вглубь ударные эшелоны кораблей. От севера до юга — куда ни кинь взгляд — всюду громоздились похожие на плавучие крепости линкоры. Через равные промежутки времени, точно по часам они выстреливали огромные снаряды, и огненные вспышки, ежесекундно вырывавшиеся из широченных жерл корабельных орудий, отсвечивали на изломанной зыбью тускло-серой поверхности моря яркими отблесками. А в белесом небе, над головами морских пехотинцев, ревели самолеты. Они надвигались на побережье незыблемыми монолитными эшелонами, тогда как ряды десантных эшелонов из-за волнения на море слегка расстроились. Первое, что морские пехотинцы  увидели на подходе к берегу Окинавы, — сплошное нагромождение скал, увенчанных клубами дыма. Чуть погодя очертания береговой полосы проступили уже более четко. Сразу же за пляжем возвышалась трехметровая защитная стена — во многих местах она была пробита бомбами и снарядами. Надо было готовить штурмовые лестницы. Вот уже на берег выкатили тягачи-амфибии — и двинулись прямиком к стене. А пехотинцы, высадившиеся первыми, тем временем рассредоточились по всей береговой линии, чтобы прикрыть подходившие десантные баржи с лестницами. Между тем в какой-нибудь сотне метров от кромки прибоя земля Окинавы сотрясалась от непрерывных раскатистых взрывов бомб и снарядов. Пехотинцы взяли стену приступом — где через проломы, где по лестницам, — и довольно быстро. Дальше двинулись медленно и осторожно: разве они могли быть уверены, что после предварительной бомбардировки на Окинаве не осталось в живых ни одного японцам? Наверняка противник затаился и ждет случая, чтобы ринуться в контратаку: ведь такое уже было, и не раз. Покуда десантники из первых штурмовых эшелонов шаг за шагом продвигались в глубь острова, к берегу подтягивались артиллерия и танки. Позади стены простиралась широкая, открытая площадка наподобие террасы, — лучшего места для обстрела прямой наводкой из пушек и пулеметов не сыскать. Но ни тех, ни других поблизости не было — по крайней мере на первый взгляд. А что если это минное поле? Десантники пошли вперед еще медленнее, ступая еще более осторожно. Мин, к счастью, не было. Но от рвущихся неподалеку бомб и снарядов земля тряслась в них под ногами постоянно. Некоторое время спустя наступление пришлось ненадолго приостановить: надо было проложить через проемы в стене сходни и перетащить по ним танки и полевые орудия. Когда дело было сделано, наступление продолжилось... Простиравшаяся кругом местность, почерневшая от дыма и копоти, изрытая глубокими воронками и заваленная грудами обломков, производила на видавших виды пехотинцев не менее ужасающее впечатление, чем на других островах, которые им приходилось штурмовать прежде. Местность эта совсем не походила на географический ландшафт в привычном понимании слова: то была неведомая земля под названием зона смерти. И не знай пехотинцы наверное, в какой именно географической точке они находятся, догадаться об этом по чисто внешним признакам было бы просто невозможно. То тут, то там десантники натыкались на засыпанные землей, но почти не пострадавшие от бомбежек бетонные бункеры. Внутри — ни души. «Похоже, японцы дожидаются, когда на берегу скопится побольше людей и техники, — решили десантники. — Тогда-то они себя и обнаружат. Это уж как пить дать». Но уже было одиннадцать часов утра, а японцы так себя и не обнаружили. И за какие-нибудь три часа десантники из первых штурмовых эшелонов преодолели расстояние, какое они рассчитывали  пройти не раньше чем дня за три. Под вечер, к концу дня «Д», на Окинаве по-прежнему было все тихо — в том смысле, что американцы так и не встретили ни одного японского солдата. Таким образом, потери экспедиционного корпуса были сведены к минимуму: один пехотинец получил травму, а другой заболел.

И все же в тот день японцы дали-таки о себе знать — но не на земле, а в воздухе: в небе над Окинавой внезапно появились их самолеты. Они атаковали американскую эскадру с нескольких заходов, но без особых успехов: корабли стояли не скученно, а рассредоточившись вдоль всего юго-западного побережья острова. И на один корабль приходилось не больше дюжины атакующих, при том что камикадзе среди них не было. Словом, они не нанесли эскадре почти никакого ущерба. К большинству кораблей неприятельские самолеты даже не смогли приблизиться. Иначе говоря, японцы и тут дали маху — и худшие опасения американцев не оправдались: ведь они приготовились отражать воздушные атаки противника, что называется, во всеоружии.

В день «Д+1» на северном участке оперативной зоны высадился 3-й корпус морской пехоты, а на южном — 24-й армейский корпус. Перегруппировавшись в боевые порядки, морские пехотинцы двинулись на север, а общевойсковые подразделения — на юг. Но и они не встретили на своем пути ни одного японца. Однако нервы у американских солдат были напряжены: неожиданная тишина и поразительное спокойствие действовали на людей куда более угнетающе, чем грохот пальбы, к которому они уже давно привыкли. И не удивительно, что в день «Д+2», то есть 3 апреля, когда к востоку от аэродрома в Йонта-не пехотинцы наткнулись на несколько оборонительных позиций японцев, они даже вздохнули с облегчением. Обнаруженные укрепсоору-жения ничем не отличались от точно так же на Ио — те же бетонные бункеры и пещеры, оборудованные под огневые точки. Тактика японцев не поддавалась никакому объяснению: они совершенно беспрепятственно впустили американцев на остров — и ради чего? Ради того, чтобы оборонять какой-то там аэродром, который им уже никогда не придется использовать по назначению? В самом деле, американцы захватили его в считанные часы, расчистили от обломков, разровняли, переоборудовали — словом, к вечеру следующего дня он был готов к обслуживанию самолетов, только не японских, а американских... А к вечеру 4 апреля обстановка ничуть не изменилась: ни морские пехотинцы, ни солдаты из общевойсковых подразделений не встретили со стороны противника ни малейшего сопротивления, если не считать короткой стычки на подступах к аэродрому. Редкие воздушные атаки японцев были столь же неэффективны, как и в первый день. И наступление продвигалось все дальше, по мере доставки на остров новых средств огневой поддержки — танков и артиллерии. Таким образом  десантная операция опережала намеченные сроки на несколько дней. И только 5 апреля армейские части, наступавшие на юге, наконец наткнулись на передовой рубеж обороны противника.

По приказу своего командования японцы оставили северную часть Окинавы в тот день, когда американцы приступили к предварительной зачистке острова с моря и воздуха и когда стало ясно, что за этим непременно последует штурм. Так что девяносто семь процентов личного состава местного гарнизона, вместе с артиллерией, переместились на юг. Хуже того: военные угнали с собой и вооружили всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет из числа гражданского населения. План японского главного командования заключался в следующем: разбить на юге Окинавы надежно укрепленный лагерь и хотя бы на несколько недель сдержать наступление американцев, а тем временем уничтожить их корабли, лишив наземные войска всякой поддержки с моря и воздуха. Как же японские главнокомандующие намеревались уничтожить американскую эскадру? Очень просто: массированным ударом, который должны были нанести эскадрильи летчиков-смертников.

Камикадзе не заставили себя долго ждать: они появились уже 6 апреля. Небо в то утро было сплошь затянуто тучами. С севера дул свежий ветер: скорость его составляла порядка 8–10 метров в секунду. По морю с северо-запада шла крупная зыбь. Первые «призраки» высветились на экранах РЛС в 13 часов с минутами. Полетные палубы авианосцев вмиг опустели. В воздух сначала поднялись истребители.

Японские самолеты, числом от четырехсот до пятисот, взлетели с аэродромов, расположенных в северной части архипелага Рюкю и на острове Кюсю. И большинство из них — не все — действительно принадлежали к Специальному корпусу камикадзе. Среди самолетов, ведомых смертниками, было несколько скоростных двухмоторных бомбардировщиков и совсем новеньких «зеро» — их пилотировали куда более опытные летчики, которые были обязаны выжить во что бы то ни стало... На вооружении корпуса камикадзе состояли старенькие «зеро», пикирующие бомбардировщики 1937 года постройки, ветхие торпедоносцы да гидросамолеты. Для большинства пилотов этих допотопных «этажерок» полет к Окинаве должен был стать первым и последним в их жизни. «Избранников смерти», как еще называли камикадзе, натаскивали две-три недели, облачали в ритуальную униформу со специальной почетной эмблемой — и гнали на бойню, точно стадо баранов под присмотром матерых псов... А бойня тогда и впрямь была ужасная. Хотя для многих американских летчиков тот день — 6 апреля — стал знаменательным: они по праву заслужили высокое звание асов. В американских военных отчетах число потерь,  понесенных японцами в воздушных боях 6 апреля, варьируется от 307 до 506 самолетов. И даже если объективности ради мы с вами выведем из приведенных цифр некую среднюю величину или же возьмем наименьшую, она все равно не идет ни в какое сравнение с теми потерями, которые понесли американцы: два самолета, ни больше не меньше. Из тех же американских официальных документов явствует, что четыре истребителя «Йорктауна», атаковавшие одним звеном, сбили с полсотни камикадзе, а сами не получили ни единой царапины. И удивляться тут особенно нечему: ведь летчики-смертники не видели перед собой ничего, кроме цели, которую должны были поразить любой ценой. Они не могли, да и не умели ни маневрировать, ни отстреливаться. Больше того: у них и в мыслях-то не было уклоняться от ударов или вести ответный огонь. Так что до захода на цель камикадзе оставалось уповать только на «зеро», которые старались прикрывать их по мере сил и возможностей, но что толку: истребителей, сопровождавших «летающие гробы» камикадзе, было слишком мало. А тут еще мощный противовоздушный заслон, который выставили американские корабли. Но, несмотря ни на что, некоторым камикадзе удалось выполнить свою задачу, хотя и не главную, потому как их удар пришелся в основном на эсминцы. И вот почему. Американцы, памятуя о том, что их непременно будут атаковать камикадзе, решили предупредить налет заблаговременно С этой целью на подступах к северо-западному побережью Окинавы они выставили широким полукругом заслон из кораблей радиолокационного дозора. Это были эсминцы, оснащенные приборами дальнего воздушного наблюдения и опознавания. Обнаружив цели, они тотчас же оповестили штаб ВВС эскадры — и в воздух немедленно взмыли истребители. Таким образом 6 апреля благодаря четко отлаженной системе обнаружения и оповещения, американцы уничтожили больше половины летчиков-смертников еще на подлете к Окинаве. Те же камикадзе, которым удалось прорваться сквозь истребительный заслон, кидались, точно разъяренные ястребы, на первые попавшиеся корабли, то есть эсминцы. Несколько камикадзе сумели пробиться еще дальше — и от них пострадали уже куда более крупные корабли.

Мощная американская эскадра, рассредоточенная на огромном участке океана, была готова отразить любой удар — с любого направления. Вечером 6 апреля командир американской подводной лодки радиолокационного дозора, патрулировавшей в водах пролива Бунгол — между островами Кюсю и Сикоку, при входе во Внутреннее Японское море, — увидел на экране РЛС характерные цели: это были корабли противника. Через минуту в штабе эскадры получили следующее радиодонесение: «Видим неприятельский линкор и корабли сопровождения. Курс — 180». Иначе говоря, цели смешались к югу, а  это, в свою очередь, означало, что японцы бросили в бой последние остатки своих ВМС... По окончании войны на допросах японские адмиралы единодушно признались, что после битвы при Лейте у них уже не было ни малейших сомнений в превосходстве американцев на море. «Защищая наши территории, мы уповали только на солдат и летчиков, особенно камикадзе», — заявил Озава. А Йонаи, министр морского флота в правительстве Койсо, был более категоричен и краток в суждениях: «Я знал, конец близок»... Но, невзирая ни на что, японские корабли, жалкие остатки некогда могущественного императорского флота, все же вышли в море. «Мы либо погибнем, все до единого, либо спасем родину!» — таков был девиз японских моряков, избравших достойную смерть в последнем бою. Не исключено, что японское командование решило предпринять отчаянную попытку расчленить американскую эскадру и уничтожить ее корабли по отдельности, бросив в атаку камикадзе.

Но американцы даже не дрогнули. Ответные действия последовали незамедлительно. Получив донесение от дозорной подлодки, контрадмирал Митчер тут же приказал трем ударным авианосным группам 58-го оперативного соединения выдвинуться навстречу кораблям противника и сосредоточиться на северо-восточных подступах к Окинаве. 7 апреля, на рассвете, в разведывательный полет отправились сорок патрульных истребителей. В 8 часов 22 минуты неприятельские корабли обнаружило авиазвено с «Эссекса». Летчики доложили командованию: «Прямо по курсу — линкор класса «Ямато», крейсер и восемь эсминцев». С авианосцев тотчас взлетели ударные эскадрильи: 132 истребителя, 50 пикирующих бомбардировщиков и 98 торпедоносцев. Погода в тот день стояла пасмурная — неблагоприятная: высота облачного слоя — около тысячи метров; видимость — 5–8 миль; шквальный ветер. Через каких-нибудь полчаса самолеты были над целью. Линкором класса «Ямато» оказался сам «Ямато» — 63-тысячетонный корабль, вооруженный девятью 450-миллиметровыми орудиями. Похожий на громадную плавучую крепость, линкор шел своим курсом, обрамленный ореолом разноцветных огненных вспышек, изрыгавшихся из жерл его зенитных пушек. Между тем над ним не было ни одного самолета прикрытия. И что могли сделать его орудия против целого роя бомбардировщиков, которые с пронзительным воем устремились на него со всех сторон. И вот уже на палубу «Ямато» градом посыпались крупнокалиберные бомбы. Истребители, проносясь над линкором с шальной скоростью, расстреливали корабельные зенитные батареи из пулеметов. А по морю, рассекая волны, на него мчались десятки торпед. Тем временем в двухстах метрах от «Ямато» затонули два эсминца, а потерявший ход крейсер был окутан клубами дыма. Такое вот зрелище застали летчики второго атакующего эшелона, состоявшего из 88 истребителей, 75 пикирующих бомбардировщиков и 33 торпедоносцев.

Покуда командир эшелона отдавал приказу летчикам, распределяя между ними задачи, самолеты кружили над обреченным «Ямато», точно ястребы над застигнутым врасплох селезнем-подранком, возле которого маневрировали сородичи-эсминцы, тщетно пытавшиеся отвлечь удар на себя. Потом истребители и бомбардировщики вошли в крутое пикирование и ринулись в атаку сверху, в то время как торпедоносцы под прикрытием самолетов сопровождения атаковали на бреющем полете. Первой жертвой налета стал обездвиженный крейсер: в него угодили 12 бомб и 8 торпед. В результате корабль разнесло буквально на куски. Эсминцам тоже досталось изрядно: два из них мгновенно затонули, а третий потерял ход и загорелся. Остальные бомбы и торпеды обрушились на «Ямато». Линкор на ходу стал медленно заваливаться на один борт, и при этом он продолжал отчаянно отстреливаться. «Ямато», казалось, того и гляди опрокинется. Но ничего подобного не случилось. Он вдруг озарился ярко-оранжевым пламенем. Потом грянул взрыв и «Ямато» исчез прямо на глазах изумленных летчиков — ни обломков, ни человеческих останков. Линкора будто не было вовсе. Оставшиеся на ходу три эсминца на всех парах пустились наутек, но американские летчики даже не сочли нужным их преследовать — пусть дотянут до базы и пусть уцелевшие моряки расскажут своему командованию, каким страшным был конец последнего флагмана несокрушимого императорского флота.

В тот же день, 7 апреля, эскадрильи камикадзе нанесли второй массированный удар по сосредоточенным возле Окинавы кораблям поддержки. Как и накануне, летчиков-смертников опекали самолеты прикрытия. По официальным данным, неприятельские эскадрильи насчитывали в общей сложности 182 самолета. Из них полсотни были сбиты палубными истребителями, другие тридцать пять — корабельными зенитными орудиями. Лишь нескольким камикадзе удалось атаковать цели — впрочем, о точной цифре выведенных из строя американских кораблей в официальных отчетах не упоминается. В документах сказано только, что «число точных попаданий в цель было весьма незначительным; однако если бы подобные атаки продолжались и впредь, это могло бы привести к самым трагическим последствиям». В самом деле, за те два дня, когда камикадзе атаковали особенно часто, моральный дух американцев был здорово подорван. Что, если этим безумцами правда удастся уничтожить большую часть эскадры? С чем же тогда наступать? Американские главнокомандующие с каждым днем убеждались все больше: японцев не сломить никакими силами. Что же в таком случае остается? Уничтожить эту нацию целиком — подчистую? Ведь одно дело — сражаться с врагом, готовым стоять насмерть, и совсем иное — отбиваться от полчищ оголтелых безумцев, готовых убить себя только ради того, чтобы убить другого. Невероятная отрешенность  японцев подавляла психику даже самых стойких людей, прошедших, что называется, огонь и воду. Хотя в американских официальных документах не указано точное число кораблей, выведенных из строя летчиками-смертниками, эффективность налетов камикадзе можно оценить по крайней мере на фоне общих потерь, которые американская эскадра понесла у берегов Окинавы: 35 кораблей пошли ко дну, в том числе 3 эсминца, и 299 получили различной степени повреждения; из 10 тяжелых авианосцев пострадали 8. Так что, если бы камикадзе продолжали наносить столь же мощные удары в течение хотя бы еще нескольких дней подряд, американцам наверняка пришлось бы снять осаду с Окинавы и отступить. Однако атаковать ежедневно, притом большими силами, японцы уже не могли: у них не хватало на это самолетов, даже самых плохоньких. Что же касается массированных ударов, в которых участвовало от 100 до 300 самолетов, японцы наносили их раз в семь-десять дней, а то и реже. Остальное же время, пока на Окинаве разворачивалась десантная операция, японские самолеты атаковали малочисленными, разрозненными группами.

На суше дела обстояли совсем иначе. Морские пехотинцы, продвигавшиеся все дальше на север Окинавы, встречали на своем пути лишь слабое сопротивление отдельных подвижных отрядов противника. К 8 апреля пехотинцы преодолели половину пути, разделявшего юго-западное и северное побережье острова. Другими словами, на северную оконечность Окинавы предполагалось выйти не позднее 13 апреля.

Между тем войсковые подразделения, наступавшие на юге, вышли 5 апреля к передовым оборонительным рубежам главного опорного пункта противника. И тут наступление ненадолго застопорилось. Японские пехотинцы сражались не менее решительно, чем на Ио, при том что система подземных бункеров оказалась здесь куда более укрепленной. Неприятельские орудия, ловко замаскированные в складках местности, били без промаха. Пролетая над одним из участков оборонительного района противника, причем в каких-нибудь тридцати метрах от земли, американские летчики смогли разглядеть не более четырех-пяти бункеров, где, как впоследствии выяснилось, укрывались 5 тысяч японских солдат. Потом на Окинаву обрушился проливной ливень — он продолжался два дня кряду, 10 и 11 апреля, в результате чего земля превратилась в сплошное грязевое месиво. Использовать тяжелую бронетехнику в таких условиях было невозможно.

Некоторое время спустя американцы обнаружили на Окинаве несколько странных с виду снарядов, еще не использованных. И только рассмотрев их поближе, они наконец узнали тайну, которую пытались разгадать начиная с 21 марта: что за штуковины, наподобие маленьких вспомогательных крылышек, торчали на брюхе японских двухмоторных  самолетов, которые нет-нет да и появлялись в небе над Окинавой? Как после выяснилось, это было не что иное, как несущие поверхности планирующих управляемых бомб. В заостренной части каждой такой пятиметровой бомбы размещался тысячекилограммовый боевой заряд; за носовой частью располагалась кабина пилота с простенькой рычаговой системой управления; задняя часть бомбы была оснащена двойным аэродинамическим рулем и четырьмя реактивными трубками-соплами. В каждом таком планирующем снаряде мог разместиться один человек — пилот-смертник. По прикидкам американских инженеров, эти пилотируемые бомбы могли развивать скорость порядка 925 километров в час. Понятно, что столь нежданное открытие ввергло американцев в шок, ничуть не меньший, чем тот, что они испытали, когда обнаружили на островах Керама плоскодонки-торпеды. К счастью, ни одну из них японцам тогда так и не удалось пустить в ход. А вот как насчет пилотируемых бомб? Неужели противник ухитрится-таки их применить? И если да, то когда именно?..

12 апреля одна из таких бомб врезалась в эсминец «Абель», на который перед тем обрушился камикадзе. После второго удара эсминец раскололся пополам и затонул. Однако, как бы там ни было, надежды японцев на пилотируемые бомбы не оправдались: за все время, что длилась осада Окинавы, от них, кроме «Абели», пострадали всего лишь три корабля. А между тем, по сообщениям Токийского радио, в налетах на американскую эскадру было использовано не менее трехсот таких бомб.

С 5 по 19 июня бои на Окинаве велись в основном силами артиллерии. 19 июня на рассвете к южному побережью острова подошли ударные группы линкоров и крейсеров и обрушили на укрепленный лагерь противника мощный огненный шквал. Артобстрел продолжался не меньше часа, после чего в атаку пошли войсковые подразделения. На отдельных участках штурмовые пехотные батальоны продвинулись вперед на 500–800 метров. «По сути, это напоминало Верденскую операцию, — писал позднее генерал Брюс. — С точки зрения тактики, японцы, как и немцы, действовали в обороне четко и слаженно». Упорно прорываясь в глубину оборонительных позиций противника, отвоевывая у него буквально каждую пять земли, передовые отряды американских пехотинцев наконец взяли приступом один из холмов и, закрепившись на его вершине, уже было приготовились спускаться по противоположному склону, чтобы точно так же штурмовать следующую высоту. Однако с противоположной стороны склон холма был укреплен ничуть не хуже, чем с передней, — и спускаться было так же тяжело, как и подниматься. Неприятельские оборонительные сооружения, представлявшие собой густо разветвленную сеть подземных бункеров и отдельных огневых точек, напоминали линию Мажино, только в миниатюре. В бункерах и пещерах, оснащенных  осветительными и вентиляционными системами, размешались откатные орудия — они были так хорошо замаскированы, что не сразу и заметишь. Американцам и тут пришлось прорываться вперед шаг за шагом, подавляя на своем пути каждый бункер, каждую огневую точку. Огнеметчики оказались в тех условиях слишком уязвимыми, и вместо них пришлось пустить в бой огнеметные танки. А однажды японцы пошли в контратаку и чуть было не отбили у американцев аэродром. Наступление снова захлебнулось. Тогда было решено произвести перегруппировку сил, заменив 27-ю пехотную дивизию на 1-ю дивизию морской пехоты. По прибытии на новый участок боевых действий морские пехотинцы увидели, что обстановка на юге намного сложнее, чем на севере. Но это нисколько их не обескуражило — и они со всей решимостью ринулись в атаку. Однако теперь трудность заключалась в другом: время от времени наступление приходилось прерывать, оттого что боеприпасы пополнялись нерегулярно и в недостаточном количестве. И тому были свои причины: камикадзе потопили два грузовых судна, которые должны были доставить на южный берег Окинавы 30 тысяч тонн снарядов и патронов. Узнав о случившемся, контр-адмирал Спрюэнс тут же распорядился, чтобы боеприпасы доставили по воздуху с Филиппин. Да и вообще, в том, что касается расходов на довольствие, топливо и боеприпасы, десантная операция на Окинаве стала американцам на вес золота. Но к тому времени Соединенные Штаты уже вполне могли себе позволить не экономить на нуждах флота: ведь речь шла о войне до победного конца, который, как говорится, был не за горами. И не случайно 30 апреля генерал-лейтенант Бакнер, выступая на пресс-конференции, заявил журналистам, что теперь самое главное — беречь людей, невзирая ни на отсрочку окончания операции по захвату Окинавы, ни на сопряженные с этим дополнительные расходы...

7 мая на Окинаву снова обрушился ливень, и тяжелая бронетехника опять стала. 10 мая на борту всех кораблей эскадры, сосредоточенной в водах Окинавы, прозвучал торжественный салют в честь победы союзников в Европе. И тогда большинство офицеров из штаба Бакнера, воодушевленные этой вестью, предложили «пойти на решительный штурм», высадив морской десант в тылу противника. Но Бакнер на это не пошел, решив продолжать наступление в прежнем направлении. И 11 мая морские пехотинцы, подавив сопротивление противника в рукопашных боях, продвинулись вперед еще на 800 метров.

За первый месяц Окинавской кампании морские пехотинцы, наступавшие тогда на севере острова, потеряли только 95 человек убитыми, а всего лишь через пару недель, после того как их перебросили на юг, число потерь в их рядах увеличилось до 1046 человек. Общевойсковые подразделения потеряли за шесть недель штурма 2300 солдат.

Тогда же в состав эскадры вернулся «Энтерпрайз». Он снова был в строю! Рядом со своими собратьями, новенькими тяжелыми авианосцами, он выглядел изрядно постаревшим, точно убеленный сединами, иссеченный шрамами ветеран-гвардеец, занявший почетное место в ряду безусых, едва нюхнувших пороха гвардейцев. Моряки, все как один, встретили его восторженными возгласами: «Ура! «Большой Э.» снова с нами!» «Эптерпрайз» был для них настоящим, несокрушимым героем: ведь он прошел всю войну — от начала до конца. Больше того: моряки, народ по большей части суровый и чуждый сентиментальности, относились к «Большому Э.» с поистине трепетным благоговением — как к существу одушевленному. И ничего удивительного в этом нет, потому как моряков и корабли спокон веков объединяли узы некоего тайного братства. Наконец, «Большой Э.» был для американских моряков символом войны — знамением первых сокрушительных поражений и последовавших за ними славных, хотя и трудных побед. «Энтерпрайз», казалось, был насквозь пропитан стойким запахом гари, витавшим в каждом его отсеке; по его палубам, выдержавшим удары не одной тонны бомб, казалось, блуждали призраки с изможденными, обескровленными лицами — тени летчиков, сбитых в боях за Мидуэй; а корпус его, невзирая на свежую покраску, хранил на себе следы ожогов от адского пламени, бушевавшего на Гуадалканале и других островах и атоллах Тихого океана, подступы к которым он, как незыблемый страх, охранял с моря и воздуха. И вот теперь нескончаемый, запутанный кильватерный след «Энтерпрайза» пролегал по беспокойному океану к берегам Империи восходящего солнца, возомнившей себя непоколебимым оплотом безграничного могущества и нового порядка в Тихом океане. В начале мая 1945 года одни только самолеты «Энтерпрайза» потопили девяносто четыре неприятельских судна, не считая сотен кораблей, которые они отправили на дно, атаковав их вместе с самолетами других авианосцев. Собратья «Энтерпрайза», вступившие в войну в одно время с ним, уже давно покоились на океанском дне, равно как и его первые противники, в том числе последний японский авианосец-ветеран «Зуикаку», что затонул в водах Энгано. А «Энтерпрайз», не раз прошедший огонь и воду, вопреки неумолимо жестоким законам войны, остался на плаву и, как стойкий солдат, залечив раны, неизменно возвращался в боевой строй.

14 мая 1945 года, на рассвете, «Энтерпрайз», находившийся на траверзе южной оконечности острова Кюсю, следовал курсом 340. Хотя небо в то утро местами было затянуто облаками, погода, в общем, стояла хорошая. Полетная палуба авианосца почти опустела: большая часть его самолетов в составе ударных эскадрилий других авианосцев отправилась бомбить аэродромы, расположенные на Кюсю. На флагштоке «Энтерпрайза» развевался синий трехзвездный флаг Марка  Митчера — он уже стал вице-адмиралом и был назначен командующим ударной авианосной группой. Митчер прибыл на борт «Энтерпрайза» три дня назад, что называется с пустыми руками: все его личные веши, находившиеся во флагманской каюте на «Банкер-Хилле», сгорели во время пожара, который охватил авианосец после того, как его атаковали два камикадзе.

14 мая, в 6 часов, бортовые РЛС «Энтерпрайза» засекли пять неприятельских авиагрупп. В воздух тут же поднялись несколько звеньев истребителей прикрытия. И уже через каких-нибудь полчаса моряки, находившиеся на кормовой палубе авианосца, увидели, как далеко позади с неба один за другим, точно камни, стали сыпаться охваченные пламенем и дымом самолеты — высоко за облаками кипел воздушный бой.

В 6 часов 50 минут служба радиолокационного наблюдения засекла одиночного «призрака»: дистанция — 20 миль; курс — 200; высота — 2600 метров. Кормовые зенитные орудия мгновенно развернулись в указанном направлении, готовые открыть огонь по первому же сигналу. В 6 часов 54 минуты «призрак» уже был в пределах видимости: он быстро приближался. И вдруг он исчез в облаках. Потом показался снова — в шести километрах от авианосца, и круто пошел на снижение. Это был «зеро». Зенитчики открыли по нему огонь из 127-миллиметровых орудий. Японец опять взмыл за облака. Однако зенитчики продолжали стрелять. Пока служба радиолокационного дозора «вела» цель с помощью РЛС, остальные члены экипажа, стоявшие на боевых постах с 4 часов утра, неотрывно следили за облаками, за которыми скрылся японец. Тем временем авиамеханики слили топливо из не успевших подняться в воздух самолетов и завели их обратно в ангары.

Японец заходил с кормы под углом 150 градусов к правому кормовому борту, или 30 градусов по отношению к продольной оси корабля. Его пока не было видно: он все еще прятался за облаками. Но артиллеристы стреляли не переставая — по наводке РЛС управления огнем. А чуть погодя огонь открыли 40-миллиметровые зенитные пулеметы.

В 6 часов 56 минут «Энтерпрайз» лег на курс 345. Внезапно вынырнув из-за облаков под углом 170 градусов, японец стал заходить в пикирование.

Теперь его угол атаки составлял не больше 30 градусов, а скорость — порядка 450 километров в час. Ну конечно, это камикадзе, кто же еще! Но странное дело: в отличие от смертников, всегда прущих напролом, невзирая на заградительный огонь, и на шальной скорости, этот летел не очень быстро, как бы примеряясь к цели. При этом он довольно ловко маневрировал — круто уходил то вниз, то в сторону, — стараясь увернуться от снарядов и вместе с тем держать  как можно точнее на авианосец, который тоже лавировал, пытаясь уклониться от удара. Японца, казалось, уже ничем не остановить. Еще мгновение — и он рухнет на палубу авианосца. И все кончится!..

«Энтерпрайз» отстреливался из всех своих орудий — 127-миллиметровых пушек, 40– и 20-миллиметровых пулеметов. В ход пошли даже карабины. А японец подходил все ближе. Неужто он и правда неуязвим, как призрак!.. Но нет! Вот в него угодило сразу несколько снарядов, и за хвостом потянулся длинный шлейф дыма. Самолет качнуло раз-другой, но он все же выровнялся. Тут его насквозь прошило пулеметными очередями — и он вспыхнул, точно факел. Полетная палуба мигом опустела: при виде несущегося прямо на них огненного болида все моряки, кроме зенитчиков, кинулись врассыпную и попадали ничком кто где. В следующее мгновение болид с пронзительным воем пронесся рядом с «Островком» и с оглушительным грохотом обрушился на полетную палубу сразу же за носовым самолето-подъемником.

Раздался сильнейший взрыв. Корабль содрогнулся всем корпусом. Офицеры на мостике отпрянули назад и зажмурились, ослепленные яркой оранжевой вспышкой. Когда же они наконец открыли глаза, то увидели, как от полетной палубы, точно банановая кожура, оторвалась сорокаметровая полоса верхнего покрытия, а часть самолето-подъемника, по меньшей мере треть подъемной платформы, взлетела на воздух — метров на сто и, перевернувшись на лету несколько раз, словно громадная подстреленная птица рухнула в море. Не прошло и пяти минут, как к месту взрыва, откуда повалили густые клубы дыма, устремились пожарные в огнеупорных комбинезонах.

Взрывом бомбы, которую перед падением успел сбросить камикадзе, убило четырнадцать человек. Что же касается повреждений, они, как ни странно, оказались незначительными — пробоина в распоротой, точно громадным клинком, полетной палубе, разрушенный самолето-подъемник и обрыв в системе трубопроводов. Не менее удивительно и другое: бомба пробила насквозь две палубы и взорвалась в каптерке, доверху забитой рулонами туалетной бумаги, сыгравшими роль своего рода амортизаторов. Поэтому сила взрыва была направлена главным образом вверх, а не вниз, иначе последствия могли быть много хуже. Тем не менее в результате пожара полностью выгорели несколько самолетов, стоявших в ангарах рядом с местом взрыва, и расположенные по соседству две или три офицерские каюты. Но что бы там ни было, «Большому Э.» повезло в очередной раз, чего нельзя было сказать о двух других авианосцах — «Франклине» и «Банкер-Хилле»: камикадзе повредили их весьма основательно. Удушливый запах гари исходил от них обоих, даже когда их привели на буксире в док. Они являли собой столь жуткое зрелище, что все, кому случилось их увидеть, были потрясены до глубины души...

Между тем на борту «Энтерпрайза» моряки обследовали повреждения. Наткнулись они и на изуродованное тело летчика-смертника. Матросы осторожно извлекли его из кабины и уложили рядом с выгоревшими, почерневшими от копоти обломками самолета. Камикадзе был крепкого сложения, смугл; на месте правой руки у него торчал уродливый, обгоревший обрубок; голова почти не пострадала, хотя она едва держалась на сломанной шее и болталась, как у куклы; глаза были широко раскрыты. Моряки смотрели на «избранника смерти» как завороженные, не в силах проронить ни звука. И заворожили их не остекленевшие глаза летчика, а пуговицы на его обгоревшей форменке. Это были необычные пуговицы — с рельефным знаком камикадзе в виде трехлистного цветка сакуры. «Коль спросит кто тебя, так что же есть душа японца, — писал поэт Мотури, — ты ничего в ответ ему не говори, а просто покажи цвет дикой, озаренной солнцем вишни». Как гласит японская пословица, «самым первым из цветов распускается цветок сакуры, так и воин, подобно ему, есть первый из людей».

Между тем на Окинаве кипели куда более ожесточенные бои. 10 мая американцы захватили высоту, которую назвали про себя Пирамидой. И это был важный тактический успех. Окрыленные победой, они спешно оборудовали на высоте артиллерийские батареи на месте японских и при их поддержке приготовились развивать наступление дальше. Но не тут-то было: опять грянули проливные ливни — и тяжелая бронетехника снова оказалась бесполезной. Хуже того: в ночь с 24 на 25 мая японцы сбросили в районе аэродромов несколько парашютных десантов. И диверсанты обстреляли тылы застигнутых врасплох американцев из минометов, гранатометов и пулеметов. В результате американцы потеряли два или три десятка человек убитыми и семь самолетов. Японские главнокомандующие возлагали большие надежды на эту диверсионную акцию: главная ее цель заключалась в том, чтобы вывести из строя как можно больше американских самолетов, расчистив таким образом воздушное пространство для камикадзе. К тому времени японцы пустили в ход последние резервы своих ВВС, и хотя японские летчики явно уступали американским в численности и мастерстве, они действовали решительно и храбро, доставляя американцам немало хлопот и в небе, и на море. Американские летчики поднимались в воздух ежедневно, притом по несколько раз на дню. Так, например, пилоты ударной группы № 58–3 жили в таком напряженном режиме уже в течение семидесяти семи суток. Моряки также пребывали в постоянной боевой готовности. Авиамеханики и техники — тоже: ведь им приходилось обеспечивать боеготовность самолетов и днем, и ночью. И все же самые тяжкие испытания выпали на долю экипажей эсминцев радиолокационного дозора. Эти маленькие кораблики несли дежурство на переднем крае вахтовым методом — по трое суток через трое. И все это время их экипажам приходилось бодрствовать. Единственное,  что было позволено морякам, так это прилечь на полчасика прямо на боевом посту — на палубе или на полу в отсеке. Питались они одними сухими пайками, и когда придется — в основном в перерывах между авианалетами. А японцы атаковали довольно часто. Однажды один из дозорных эсминцев отразил пятьдесят воздушных атак подряд, и за день ему удалось сбить не меньше двух десятков камикадзе. Надо сказать, что некоторые дозорные корабли уцелели тогда лишь чудом. Эсминец «Лаффи», к примеру, сумел добраться до ремонтной базы своим ходом даже после того, как на него обрушились две бомбы и шесть камикадзе. Большинству же из них не повезло — они затонули. Последний массированный удар камикадзе нанесли 28 мая — их не остановил даже проливной дождь... В тот же день Спрюэнса на посту главнокомандующего всеми силами, сосредоточенными в районе Окинавы, сменил вице-адмирал Хелси, причем без всяких тому официальных объяснений! Американское верховное командование, видимо, простило ему трагические просчеты в битве при Лейте — скорее всего потому, что теперь требовалось действовать как никогда более решительно и напористо. Ну а решимости и напористости Хелси было не занимать. Но почему в таком случае командование наземными операциями оставили за генерал-лейтенантом Бакнером, человеком предельно осторожным и не привыкшим почем зря переть на рожон? Этого тоже никто не мог объяснить. После 28 мая позиции японцев пришли в движение. Как успели заметить американцы, противник оставил передний оборонительный рубеж и закрепился на втором. Но после проливных дождей земля Окинавы превратилась в труднопроходимое болото, и наступление продвигалось очень медленно. Японская артиллерия замолчала — и то слава Богу! Японцы, видно, лишились всех пушек, а может, у них просто вышли боеприпасы. Как бы то ни было, по оценкам американских стратегов, на крохотном оборонительном плацдарме в южной части Окинавы окопались 15 тысяч японцев, или около того. Так что последний штурм обещал быть не из легких.

10 июня, после очередной артподготовки с моря и бомбардировки с воздуха, наступление возобновилось по всему фронту — главный удар был нацелен на восьмикилометровой длины оборонительный рубеж, размещавшийся на гребне крутого ската высотой 150 метров. Неприятель встретил атакующих неожиданно мощным заградительным огнем полевой артиллерии. Наступление опять захлебнулось. Однако же изменить ход событий японцы уже были не в силах: еще день-два, от силы три — но так или иначе им пришел бы конец. Американские летчики забросали японцев листовками с требованием «достойно капитулировать». Генерал-лейтенант Бакнер отпустил им на размышление 36 часов. А пока суд да дело, морские пехотинцы 7-й и 97-й дивизий попытались было взять высоту приступом: они полезли по крутому  скату вверх, как заправские скалолазы, невзирая на то что с вершины их обстреливали японцы. 13 июня срок, данный противнику на размышление, истек, и поскольку японцы не дали никакого ответа, штурм возобновился по всему фронту. 17 июня Бакнер вновь обратился к противнику с требованием капитулировать — на сей раз обращение было передано по громкоговорителям, установленным на тягачах. На требование откликнулись только двенадцать японцев — они покинули свое логово и вышли к американцам с поднятыми руками. Через час американские орудия заговорили снова.

Завершающий этап боевых действий, перешедших повсеместно в рукопашные схватки, отличался доселе невиданными жестокостью и кровопролитием. В рядах противника сражались даже женщины. Кроме того, японцы стали применять совершенно новую — страшную тактику: обвязав себя гранатами, они выползали из своих убежищ и очертя голову кидались под американские танки. Остановить отчаянных самоубийц можно было лишь с помощью огнеметов. И американцы не преминули пустить их в ход по всему фронту. 18 июня генерал-лейтенант Саймон Бакнер прибыл на передовой командный пункт, чтобы руководить штурмом непосредственно с места боевых действий. Как раз в это время японцы открыли пушечный огонь, и один снаряд взорвался в двух шагах от генеральского КП. Бакнера тяжело ранило, и через несколько минут он скончался. Так жестокосердный бог войны отомстил генералу за его чрезмерную осторожность по отношению к ближним. Так Саймону Бакнеру было суждено стать первым американским генералом со времен Гражданской войны, погибшим на поле брани. А буквально на другой день столь же трагическая участь постигла бригадного генерала Козиуса Изли, помощника командира 96-й пехотной дивизии, также сражавшейся на Окинаве... И только 21 июня американцы смогли официально объявить о том, что сопротивление противника наконец сломлено.

Таким образом, операция по захвату Окинавы длилась в общей сложности 82 дня (вместо семидесяти запланированных). За это время американцы потеряли 6900 человек убитыми (солдат, моряков и летчиков), при том что 30 тысяч человек были ранены. Кроме того, они лишились 880 самолетов, при этом 266 из них были уничтожены на борту авианосцев. Потери американского флота, как уже говорилось, составили 334 боевых единицы: 35 кораблей затонули, а 299 получили серьезные повреждения. В свою очередь японцы потеряли 117 тысяч человек и 3800 самолетов.

Эти данные были опубликованы в Соединенных Штатах, что называется по горячим следам. Война в Европе к тому времени закончилась. Тихоокеанская кампания тоже близилась к концу — победа американцев уже ни у кого не вызывала сомнений. И американское верховное командование, предвосхищая великое торжество, решило  подготовить общественность к столь знаменательному событию заблаговременно, с тем чтобы, с одной стороны, поразить сограждан масштабами триумфа, а с другой — снискать почтение американцев за доблесть, мужество и стратегический талант, проявленные в решающей грандиозной битве. Но не тут-то было: преданные огласке цифры потерь вызвали в Соединенных Штатах бурю негодования. Надо же, почти семь тысяч убитых — просто невероятно! Тем более, если учесть, что американцы обладали подавляющим превосходством в живой силе и боевой технике. По тем же данным, американская корабельная артиллерия обрушила на Окинаву 35 тысяч тонн снарядов, а полевая — 66 тысяч тонн. И это — не считая общего веса сброшенных на остров авиабомб, который невозможно было определить даже приблизительно.

Почему же в таком случае не были стерты с лица земли оборонительные укрепления противника, который сумел не только сдержать наступление, но и уничтожить около семи тысяч солдат? И какими бы яркими и драматичными ни были репортажи военных корреспондентов с места боевых действий, они не давали точного представления о том, насколько яростным и стойким было сопротивление японцев. И не случайно ведущий американский журналист Дэвид Лоренс в своей обличительной статье от 4 июня спрашивает: «Почему от нас скрывают правду о сокрушительном провале военной операции на Окинаве? Почему же в правительстве не нашлось ни одного человека, который взял бы на себя мужество и ответственность признать, что тактические просчеты на Окинаве были под стать, если не хуже, ошибкам, приведшим к трагедии в Перл-Харборе?» На что главнокомандующий Тихоокеанским флотом адмирал Честер Нимиц счел необходимым дать письменный ответ — по его мнению, вполне исчерпывающий: «Я вылетел на Окинаву вместе со своим штабом, и в течение двух дней мы с генерал-лейтенантом Бакнером и другими командующими анализировали сложившуюся оперативную обстановку. Должен со всей ответственностью заявить, что операция по захвату острова была продумана и проведена самым тщательным образом, хотя при всем том высадка десанта на новых участках оказалась малоэффективной и себя не оправдала, поскольку для противника это уже не было неожиданностью. Не следует забывать и трудности, связанные со снабжением, — их приходилось преодолевать ежедневно, и ценой неимоверных усилий...» И лишь после того, как по всей стране показали документальные киноленты о том, что в действительности являл собой штурм Окинавы, особенно в завершающей части, американские граждане наконец поняли, какой страшной ценой далась победа.

«От исхода этой битвы будет зависеть судьба Империи: мы либо спасем ее, либо потеряем безвозвратно», — заявил 20 апреля адмирал  Тойода, главнокомандующий объединенными силами японского флота. В самом деле, битва за Окинаву во многом предопределила участь Японской империи. Американские моряки и летчики уже воспринимали войну не иначе, как большую колониальную экспедицию. В японских территориальных водах сосредоточились крупнейшие соединения американского и британского флотов — они крейсировали совершенно свободно, не встречая со стороны противника ни малейшего сопротивления. Даже танкеры, всегда старавшиеся держаться подальше от районов боевых действий, теперь без всяких опасений дозаправляли авианосцы и линкоры прямо в Токийском заливе. Корабли проводили учебные маневры уже в виду японских берегов, отрабатывая новые тактические приемы — например, ночные стрельбы по прибрежным секторам под прикрытием и при поддержке ночных истребителей. Однако все это проделывалось скорее забавы ради, вернее, для устрашения. 4 июля, в День независимости, американцы объявили, что на Японию была сброшена стотысячная тонна бомб. К этому времени многие крупные японские города полыхали огнем или же были обращены в пепел, а число погибших среди гражданского населения составило свыше миллиона. «Если Япония будет упорствовать и дальше, — ультимативным тоном объявил генерал Дулитл, — мы нанесем по ней удар силами не 2400 бомбардировщиков, как по Германии, а мощью трехтысячного соединения «летающих суперкрепостей». С учетом подразделений палубной авиации в распоряжении генерала Макартура теперь насчитывалось более 10 тысяч самолетов.. Оборонительные рубежи противника были подавлены повсеместно — железное кольцо осады стиснулось вокруг Японии еще плотнее и крепче. И 17 июля Честер Нимиц торжественно объявил по радио о том, что «американская тяжелая корабельная артиллерия открыла огонь по стратегическим объектам городов, расположенных на Хонсю и Хоккайдо, двух крупнейших островах Японского архипелага, ознаменовав тем самым начало новой эпохи в Тихоокеанском регионе». Американские моряки наблюдали с палуб кораблей, как сквозь сизую туманную пелену, затянувшую японские берега, в пасмурное небо поднимаются столбы дыма и пламени. На море тоже было неспокойно: сильное волнение не стихало вот уже много дней. Но это ничуть не мешало закаленным в боях и штормах летчикам регулярно подниматься в воздух и садиться на палубы авианосцев без малейших осложнений. Словом, четко отлаженный адский конвейер работал без перебоев. Теперь даже Токийское радио кричало на весь мир, что жизнь японцев превратилась в сущий кошмар. И чтобы в этом убедиться, достаточно окинуть беглым взглядом серое, унылое побережье Японии, охваченное от горизонта до горизонта пламенем незатухающего пожара... 26 июля Соединенные Штаты направили Японии знаменитый ультиматум, подписанный также Великобританией и Китаем: «Крупнейшие воздушные,  наземные и морские силы готовы обрушить на Японию последний удар. Использование всей нашей военной мощи, помноженной на непоколебимость нашего духа, приведет к полному уничтожению территории Японии». А это, в свою очередь, означало неминуемую гибель всего японского населения — разумеется, в том случае, если правительство Японии откажется принять ультиматум.

Итак, боевые действия закончились, а война, тем не менее, продолжалась. Вернее, то было затянувшееся противостояние, пронизанное непримиримым духом войны. Ультиматум был сделан 26 июля. Время шло — а ответа все не было. И тогда великий Белый человек зажег адский светоч. И пламя его полыхнуло над Землей, угрожая ослепить все человечество.