"Леонид Андреев. Баргамот и Гараська (авт. сб. Рассказы и повести)" - читать интересную книгу автора

"Потешный мальчик!" - ухмыльнулся Баргамот, чувствуя, как что-то вроде
родительской нежности поднимается со дна его души.
Но благодушие Баргамота было нарушено самым подлым образом. За углом
послышались неровные шаги и сиплое бормотанье. "Кого это несет нелегкая?"
-подумал Баргамот, заглянул за угол и всей душой оскорбился. Гараська! Сам
с своей собственной пьяной особой, - его только недоставало! Где он поспел
до свету наклюкаться, составляло его тайну, но что он наклюкался, было вне
всякого сомнения. Его поведение, загадочное для всякого постороннего
человека, для Баргамота, изучившего душу пушкаря вообще и подлую
Гараськину натуру в частности, было вполне ясно. Влекомый непреодолимой
силой, Гараська со средины улицы, по которой он имел обыкновение
шествовать, был притиснут к забору. Упершись обеими руками и
сосредоточенно-вопросительно вглядываясь в стену, Гараська покачивался,
собирая силы для новой борьбы с неожиданными препятствиями. После
непродолжительного напряженного размышления Гараська энергично отпихнулся
от стены, допятился задом до средины улицы и, сделав решительный поворот,
крупными шагами устремился в пространство, оказавшееся вовсе не таким
бесконечным, как о нем говорят, и в действительности ограниченное массой
фонарей. С первым же из них Гараська вступил в самые тесные отношения,
заключив его в дружеские и крепкие объятия.
- Фонарь. Тпру! - кратко констатировал Гараська совершившийся факт.
Вопреки обыкновению, Гараська был настроен чрезвычайно добродушно. Вместо
того чтобы обсыпать столб заслуженными ругательствами, Гараська обратился
к нему с кроткими упреками, носившими несколько фамильярный оттенок.
- Стой, дурашка, куда ты?! - бормотал он, откачиваясь от столба и снова
всей грудью припадая к нему и чуть не сплющивая носа об его холодную и
сыроватую поверхность. - Вот, вот!.. - Гараська, уже наполовину
скользнувший вдоль столба, успел удержаться и погрузился в задумчивость.
Баргамот с высоты своего роста, презрительно скосив губы, смотрел на
Гараську. Никто ему так не досаждал на Пушкарной, как этот пьянчужка. Так
посмотришь, - в чем душа держится, а скандалист первый на всей окраине. Не
человек, а язва. Пушкарь напьется, побуянит, переночует в участке - и все
это выходит у него по-благородному, а Гараська все исподтишка, с
язвительностью. И били-то его до полусмерти, и в части впроголодь держали,
а все не могли отучить от ругани, самой обидной и злоязычной. Станет под
окнами кого-нибудь из наиболее почетных лиц на Пушкарной и начнет костить,
без всякой причины, здорово живешь. Приказчики ловят Гараську и бьют, -
толпа хохочет, рекомендуя поддать жару. Самого Баргамота Гараська ругал
так фантастически реально, что тот, не понимая даже всей соли Гараськиных
острот, чувствовал, что он обижен более, чем если бы его выпороли, Чем
промышлял Гараська, оставалось для пушка-- рей одной из тайн, которыми
было облечено все его существование. Трезвым его не видел никто, даже та
нянька, которая в детстве ушибает ребят, после чего от них слышится
спиртный запах, - от Гараськи и до ушиба несло сивухой. Жил, то есть
ночевал, Гараська по огородам, по берегу, под кусточками. Зимой куда-то
исчезал, с первым дыханием весны появлялся. Что его привлекало на
Пушкарную, где его не бил только ленивый, - было опять-таки тайной
бездонной Гараськиной души, но выжить его ничем не могли. Предполагали, и
не без основания, что Гараська поворовывает, но поймать его не могли и
били лишь на основании косвенных улик.