"Леонид Андреев. Сашка Жигулев " - читать интересную книгу автора

представлялось. Скажите, Александр Николаевич, как, собственно, звали вашего
отца? - Николай...?
- Николай Евгеньевич.
- Эн Е, значит? Да, того-этого, так и тот офицер назван: Н. Е. Погодин.
Это я в одной старой газетке прочел про некий печальный случай: офицер Н. Е.
Погодин зарубил шашкой какого-то студентика. Лет двадцать назад, того-этого,
давно уж!
- Как это произошло?
- А так произошло, что стоял этот офицер в охране - особы, того-этого,
проезжали, - ну, и, конечно, толпа, и студентик этот выразился довольно
непочтительно, а он его шашкой. Насмерть, однако.
- Офицер был пьян?
- Нет, того-этого, не сказано. А студентик-то, действительно, был
выпивши, трезвый-то кто ж на охрану полезет. А может, и дурак был, а его за
пьяного приняли, не знаю, того-этого. Всяко бывает.
- Вы, наверное, помните его фамилию?
- Помню. Фамилия очень простая: Стеклов. Судя по вопросам вашим, не
видно, чтобы вы этот случай помнили или знали... может быть, того-этого, тут
просто совпадение? Всяко, говорю, бывает.
Саша взглянул на Колесникова и ответил со спокойной рассудительностью:
- Не думаю, чтобы совпадение. Да отчего же такому случаю и не быть?
Офицера судили?
- Нет.
- Да и не все ли равно, отец это или кто-нибудь другой? Не вам, Василий
Васильевич, удивляться таким случаям... да и не мне, пожалуй, хоть я на
двадцать лет вас моложе. Вы что-то еще хотели мне рассказать.
Уже обманут был Колесников спокойствием голоса и холодом слов, и что-то
воистину злобное уже шевельнулось в его душе, как вдруг заметил, что Саша
медленно потирает рукой свою тонкую юношескую шею - тем самым жестом,
освобождающим от петли, каким он сам недавно. И потухло злобное, и что-то
очень похожее на любовь смутило жестокое сердце, одичавшее в одиночестве,
омертвевшее в боли собственных ран: "Бедный ты мой мальчик, да за что же
такое наказание! Боже ты мой, Боже ты мой!" Опустил голову, чтобы не видеть
руки, медленно потирающей юношескую тонкую шею, и услышал, как в гостиной
под неуверенными пальцами тихо запел рояль: что-то нежное, лепечущее,
наивное и трогательное, как первый детский сон. Издалека донесся стук
посуды: должно быть, в кухне перемывали на ночь после гостей тарелки - шла в
доме своя жизнь.
Саша приоткрыл дверь и громко сказал:
- Не надо, мамочка. Потом!
Музыка смолкла.
- Саша, пойди сюда на минутку.
Извинился и вышел. Над постелью, крытой белым тканевым одеялом,
поблескивал маленький золоченый образок, был привязан к железному пруту -
сразу и не заметишь. В порядке лежали на столе книги в переплетах и тетради;
на толстой, по-видимому, давнишней, оправленной в дерево резине было
вырезано ножичком: "Александр Погодин, уч..."- дальше состругано. Так хорошо
изучил дом Колесников, а теперь, казалось, что в первый раз попал.
- Так вот, Василий Васильевич, - сказал Саша, входя и закрывая дверь, -
я хотел вас попросить продолжить наш разговор, что тогда на горе. Горела-то