"Павел Андреев. Двенадцать рассказов" - читать интересную книгу автора

страны, наказание становилось ритуалом, обрастающим более жесткими
условностями. Соответственно более высоким становился статус "удостоенных"
полного набора всех условностей ритуала. Как живая память о всех, побывавших
в объятиях "Поля Дураков", кусок убитой солнцем земли был покрыт множеством
оспин-окопов. Пуля лежал на "Поле Дураков" и развернувшись, спасаясь от
скучного пейзажа пустыни, изучал бригаду в прицел снайперской винтовки,
пытаясь не думать о Гуне, лет хе, подарившем ему эти мгновения радости
общения с чужой совершенно землей.
Все люди на этой войне, после первых трех месяцев пребывания здесь,
делились на два типа: те, кто видит в войне только материальную выгоду, и
те, кого в основном привлекает игра в эту войну. Большинство попавших сюда,
в конце концов, составляли промежуточную группу. Лейтенант, по кличке Гун,
был ярким представителем той самой промежуточной группы. Он был
профессионалом в вопросах торговли с местным населением, и еще большим
профессионалом в вопросах ведения засадных действий против того же самого
местного населения. Не утруждая себя компромиссами, Гун нашел простой выход,
избавляя себя от угрызений совести - он и то и другое делал с чувством
большой ответственности. Это выдавало в нем профессионала, стремящегося
делать свою работу настолько аккуратно, насколько позволяют обстоятельства.
Считалось, что Гун не приступает к делу до тех пор, пока не предпримет
необходимых мер, чтобы обезопасить себя "на случай, если придется иметь дела
с Аллахом".
Не скрывая своего двойного высшего образования, Гун элегантно, дополняя
Шекспира, объяснял свой взгляд на окружающую его действительность: " Дыра в
кармане приводит к пустоте в голове. Пустота в голове приводит к дырке в той
же голове. И другого выбора нет вокруг на сотни километров, сынки. Вся наша
жизнь здесь сводится к необходимости и мы медленно становимся животными на
этой чертовой войне!". До того, как Гун приметил Пулю, Пуля был простым
бойцом "только что с самолета". У него даже было имя. Мама звала его Кешей,
но мама ничего не говорила Кеше про войну и Советскую армию.
Кеша жил с родителями и сестрой, в горняцком урановом городке,
затерявшемся в степных просторах. Он и не подозревал о существовании
курсанта, будущего лейтенанта, жующего яблоки где-то на Украине. Война свела
их вместе, пропустив их мир через оптику прицела, страшно упростив жизнь,
сделав ее невыносимо конкретной....
...Когда мы, слегка выпив и выкурив все запасы "дряни", переместились
на балкон, предоставляя Кешеной семье возможность спокойно выспаться, теплая
летняя ночь наполнила маленькую квартиру своей прохладой. Мы сидели на
балконе и говорили о прошлом. Я старался перевести разговор на настоящее
положение дел. Но он, пропуская мои вопросы, все тащил и тащил меня в войну.
Заглянув через открытую дверь балкона в комнату, где укрывшись белыми
простынями, на единственном диване, спала его жена и дочь, он неожиданно
вдруг сказал, кивая головой в комнату: Прикинь, мы в морге!.
Подобная аллегория меня поразила. Да, в залитой серебряным лунным
светом комнате на полу лежали постеленные для нас матрасы, накрытые белыми
простынями. Остальные спящие, также укрытые белым, дополняли эту картину
ночной тишины. Но о чем нужно думать, как нужно смотреть на этот мир из
глазниц-амбразур этого круглого, непробиваемого словно дот, черепа, что бы
эту белую тишину, наполненную спокойствием здорового безмятежного сна,
сравнить с мертвой безжизненностью морга?! Ты понимаешь, Кеш, что ты сейчас