"Иво Андрич. Мустафа Мадьяр" - читать интересную книгу автора

христиан.

Аллах! Аллах! - подхватил его крик многоголосый вопль. Все бросились
вслед за ним на плоты. И сразу увидели, что они поставлены слишком редко.
Несколько человек свалилось в воду. Немногим удалось перепрыгнуть,
большинство остановилось. Мустафа один вырвался вперед. Он перепрыгивал с
плота на плот, как на крыльях летел над водой. Первые ряды турок еще не
решались двинуться по плотам, а он уже был на том берегу и сразу, не
оглядываясь, кинулся на оторопевших часовых. Увидев, что их предводитель
оказался в одиночестве, турки поспешили за ним. Задние ряды напирали, грозя
опрокинуть передние в воду. Так, с топотом и воплями, переправились первые
отряды, хотя многие попадали в воду и теперь вопили из-под качавшихся на
воде плотов.
Столь быстрой победы давно уже не было. В минуту дрогнул огромный
лагерь австрийцев, не ожидавших нападения в такое время, да еще со стороны
реки. Обезумев, бежали целые отряды. Мустафа с трудом настигал последних,
врывался в их ряды и рубил направо и налево молниеносно, очерчивая свистящей
саблей сверкающий холодный круг. За ним с криками бросались его солдаты.
Осажденные турки вырвались из крепости, и в Бане-Луке началась резня и
грабеж райи.
Поздно вечером, после победы, Мустафа лежал около палатки, прижавшись
грудью и ладонями к траве - ему все казалось, что мускулы его набухают,
растут и вот-вот от него оторвутся.
Вдали виднелись огни, слышались торжествующий визг грабителей и вопли
побежденных.
- Все сплошная сволочь.
Впервые он подумал об этом сегодня утром, на рассвете, на берегу
Врбаса, оказавшись между двумя толпами солдат (одна удирала, а другая от
страха запнулась на плотах), и эти слова осели у него во рту горькой пеной,
от которой он думает избавиться, произнеся их вслух.
- Все сплошная сволочь.
Кровь рвалась и билась в каждой жилке. А сон не шел.
С той ночи он совсем перестал спать; обычные час-два перед рассветом
заполняли новые и новые видения. Ни с того ни с сего из ночи в ночь,
перемешиваясь в кошмарных оборванных снах, возникало давно забытое. И хуже
всего была жуткая ясность, четкость, с которой виделось ему каждое лицо,
каждое движение, - точно все это жило какой-то своей, особой жизнью, имеющей
свой собственный смысл. Он содрогался от ужаса при мысли о ночи. Но и самому
себе он не в силах был признаться в этом страхе, а страх все разрастался,
терзал его днем, прогоняя и самую мысль о сне, он жил в нем, с каждым днем
все глубже впивался в его тело тоньше и бесшумнее шелковой нити.

Сегодня в третий раз он вернулся в свой дом. И вот теперь, вечером, с
отвращением пробившись через горланящую толпу, ликовавшую на улицах Добоя, и
отпустив сопровождающих, он снова, как загнанный зверь, бегал взад и вперед
по галерее, скрипя половицами. Снаружи еще слышались запоздалые голоса,
прославлявшие его и победу, а он все ходил и ходил, не решаясь присесть.
Посмотрел на клеенку, в которую была завернута его старая зурна, на зеленый
сундучок с книгами, но ни к чему не притронулся.
Горы слились с ночной темнотой, город умолк, с обрыва, из развалин,