"Иво Андрич. Дети" - читать интересную книгу автора

Я пришел в себя лишь тогда, когда мимо, грубо и презрительно отпихнув
меня, пробежали Миле и Палика. Я так и остался стоять на прежнем месте и,
словно во сне, слушал, как под их ногами стонали половицы. Потом вышел со
двора, волоча за собой вдруг отяжелевшую жердь. В глубине улицы я увидел
бегущих Миле и Палику. Приободрившийся еврейский мальчишка удрал. Те
какое-то время пытались его догнать, но скоро остановились, сперва один, а
за ним и другой. Обсудив что-то, они пошли назад той же дорогой, по которой
мы шли сюда, в мою сторону даже не обернувшись. Я поплелся следом. Недалеко
от моста я настиг их. Я шел прямо за ними, но они делали вид, что не
замечают меня. Положение было мучительное. Я попытался заговорить, но Палика
цыкнул на меня:
- Заткнись!
И на все мои попытки оправдаться, сказать хоть что-то в свою защиту он
отвечал холодным и яростным "Заткнись!". Но, пожалуй, еще сильнее меня
мучило и тревожило молчание Миле. Так мы перешли мост и зашагали к своей
улице. Я шел в двух шагах от них, и сам понимая, как я глуп и смешон. В
голове у меня вертелись слова, которые надо было бы сказать и которые
объяснили бы то, что произошло. Видимо, подбирая эти слова, я что-то
произнес вслух. И тут Миле остановился, обернулся и, прежде чем я успел
что-то сказать или защититься, смачно плюнул в меня, забрызгав всего слюной.
Если бы он ударил меня своей резиновой дубинкой, вероятно, я так не
растерялся бы и, возможно, сумел бы ответить ударом на удар. В результате я
остался стоять посреди улицы, утираясь рукавом, а те двое удалялись, как мне
казалось, необыкновенно быстро. Словно бы они летели, а время стояло.
У маленьких людей, которых мы зовем детьми, есть свои горести и свои
мучительнейшие страдания. Став взрослыми и умудренными, они о них забывают.
Вернее, теряют из вида. Если бы нам удалось вернуться в детство, сесть снова
за парту начальной школы, с которой мы давно расстались, мы их снова увидели
бы. Горести эти и страдания продолжают существовать, продолжают жить, как
любая другая реальность.
Сейчас, когда за спиной столько лет и событий, трудно, да и невозможно
меркой сегодняшнего опыта и словами, служащими для выражения сегодняшних
чувств, описать первую в жизни бессонницу, муки и терзания из-за презрения
атаманов Миле и Палики, из-за насмешек всей ребячьей уличной ватаги. Каждая
попытка оправдаться, поправить дело лишь усугубляла мое положение и обрекала
на еще большие унижения и одиночество. Палика рассказывал всем про мой позор
и в лицах карикатурно изображал, как глупо я проворонил жиденка, а ребята,
окружив его, громко хохотали и отпускали на мой счет шуточки. Миле молчал,
не желая ни видеть меня, ни слышать обо мне. Ребята с других улиц показывали
на меня пальцем. А я не отрывал глаз от земли, в школе на переменах прятался
в уборной и домой возвращался окольными улицами, как прокаженный. Дома я не
мог ни с кем поделиться, а тем более попросить защиты или утешения. Кажется,
именно тогда я почувствовал то, в чем позднее полностью убедился: в самых
глубоких наших душевных терзаниях родители мало чем могут нам помочь, мало
или ничем.
Шли дни, а меня ни на миг не покидало сознание моего унижения. Мой
детский мир рухнул, и обломки его лежали у моих ног. Я стоял над ними
бессильный, ничего не понимая и зная только одно: я страдаю. Стоял в полной
растерянности, не видя, куда податься, где мне, опозоренному, униженному и
одинокому, найти под этим небом место? Как я должен относиться к Миле,