"Иво Андрич. Времена Аники" - читать интересную книгу автора

Анике и выяснить, что это за женщина. И действительно, однажды после полудня
он отправился туда в сопровождении жандарма. Жандарм возвратился один.
Каймакам пробыл у нее до вечера. А назавтра снова был уже там.
Иначе и быть не могло. Каймакам, видевший в жизни множество женщин и не
слишком разборчивый, мгновенно понял, что перед ним явление совершенно
особого рода. С тех пор, как стоит город и в нем рождаются женщины, не было
еще подобного тела, такой поступи и такой поволоки во взгляде. Она появилась
и произросла без всякой связи с окружающим. Случилась - и все.
И, будто бы наконец обретя нечто знакомое и давно утраченное, каймакам
остолбенел перед этой красотой.
Матовая белизна кожи, скрывая пульсирование горячей крови в жилах,
резко и без перехода наливалась темным пурпуром в губах и окрашивалась
легким румянцем вокруг ногтей и за ушами. Это большое, гармоничное тело,
торжественно спокойное, неторопливое в движениях, в сознании своего
превосходства не имело никакой нужды равняться на других и напоминало
могучую державу: подобно ей оно довольствовалось собой, ему нечего было
скрывать или что-то выставлять напоказ, и оно молчаливо презирало склонность
всех прочих к многословию.
И все это сейчас предстало перед каймакамом, на все это он смотрел
глазами зрелого человека, познавшего, как ему мыслилось, истинную ценность
жизни, с такой беспощадной зримостью уходящей от него. Что в таком случае
могло остановить мусульманина, кроме разве самой Аники? Она его не
остановила.
После второго посещения каймакама Аника призвала к себе Тане, золотых
дел мастера.
- Ты писать умеешь?
- Умею, - ответил Тане, как бы в подтверждение этого растопырив пальцы
правой руки и блестя увлажнившимися от умиления глазами.
Тане принес из лавки чернильницу, тростниковую ручку и бумагу.
И вот он сидит на диване, Аника подле него.
- Ты можешь написать, что тебе скажут?
- Да, думаю, смогу.
Живущий в каждой праздной женщине бес нашептывал слова Анике, а она -
Тане на кончик пера. Тане весь скособочился от усердия, выводя старательно
буквы, а морщинистые щеки его взбухают под языком, следующим за движением
его пера. Аника диктует: "Ты добрунский протопоп, а я потаскуха
вышеградская. Приходы наши поделены, и лучше бы тебе не совать нос в чужой
огород".
Тут Тане, и до этого спотыкавшийся на некоторых словах, остановился и
посмотрел на Анику потешно озадаченным взглядом, словно хотел услышать, что
это всего только шутка и она вовсе не думает всерьез посылать это письмо
протопопу в Добрун. Но Аника, не глядя на Тане, нетерпеливо одернула его:
- Пиши!
И он продолжал писать с тем же самым выражением потешной озабоченности
на лице.
"Я еще на свет не родилась, когда ты к Недельковице через забор
перескакивал и Неделько чуть было тебя не подстрелил, приняв за барсука. И
по сей день тебе рясу по вдовьим домам зашивают. Но я про твои дела не
выспрашиваю и по твоим следам не хожу. А ты - ишь какой выискался! - на меня
каймакама с жандармами насылаешь! Лучше бы тебе змею под камнем расшевелить.