Юрий ПЕРЕСУНЬКО СХОД НА ДЫМ

Тигр не мог знать, что сумасшедший шквал дождя и ветра, который вскоре обрушится на его охотничьи угодья, люди называют тайфуном. Не мог он этого знать, однако опасность почувствовал сразу же, как только в тайге воцарилась недолгая тревожная тишина. Воздух словно застыл, а на вершине старой пихты замолчала болтливая сорока. Он добрался до своей надежно укрытой лежки и тяжело опустил на подстилку сильное тело. Теперь даже вблизи трудно было разглядеть тигра, положившего лобастую голову на вытянутые лапы.

Тайфун бушевал двое суток. Он с гулом обрушивал на Кедровое урочище шквалы свирепого ветра и проливного дождя, вымывая в сопках протоки, с корнями выворачивая ели и сосны, заставляя тяжко стонать необхватные кедры.

Двое суток тигр не покидал лежки, и теперь, проголодавшийся, осторожно обходя доверху наполненные водой бочажки, рядом с которыми лежали вывороченные с корнями деревья, брезгливо отряхивал лапы. Он вышел к своей излюбленной тропе, которая вела к пологой сопке. Это место привлекало кабанов, но в последнее время здесь стал появляться одинокий изюбр. Прихрамывая, изюбр поднимался на вершину сопки и подолгу лакомился листьями лимонника.

До вершины он добрался быстро — уж очень сильно хотелось есть, да и незачем было осторожничать на тропе, которая принадлежала только ему. Где-то неподалеку раздраженно цвиркнула белка. Почти перед самой мордой вынырнул бурундук, свистнул и мгновенно скрылся. Тигр, мягко ступая по влажной земле, двинулся к поваленным деревьям, среди которых пасся изюбр.

Зверь был на месте. Видимо, он чувствовал себя в полной безопасности, и поэтому лишь чуть вскинул голову, когда едва слышно хрустнула ветка. Тигр замер, и только глаза его заблестели. Но вот изюбр опять зачавкал сочными листочками, тигр сделал едва заметный шаг и прыгнул…

Уютно было на этой вершине, среди огромных деревьев, которые надежно укрывали тигра. И поэтому, как всегда обойдя владения, прямиком направился к задранному изюбру. Он уже чувствовал сладковатый запах свежего мяса, как вдруг увидел незваного гостя. Молодой медведь принюхивался к его добыче.

Забыв про голод, тигр сбавил шаг, спружинился и с раскатистым рыком взвился в воздух…

«Аннушка» сделала короткий разбег и мягко оторвалась от взлетной полосы.

Артем Шелихов, инструктор парашютно-пожарной команды, прикрыл глаза и поудобнее привалился к потертой обивке откидного сиденья. Спину и грудь надежно облегали два парашюта, колени упирались в огромный брезентовый мешок, куда были сложены палатки и спальные мешки на случай выброски в лес.

«Ну вот и кончились золотые денечки», — подумал он.

«Золотыми денечками» парашютисты называли те короткие периоды среди палкого дальневосточного лета, когда на тайгу обрушивались проливные дожди и забивали большие и малые пожары. А лето это было хоть и не самое страшное, но и не такое уж легкое, чтобы нагулять лишний жирок. Начиная с мая им приходилось целыми днями патрулировать отведенный участок тайги — чуть больше миллиона гектаров.

Шелихов невольно вспомнил, какой скандал закатила жена, пригрозив, что подаст на развод, если он не бросит эту «проклятую» работу.

Внизу медленно проплывала тайга, бугрящаяся невысокими, заросшими кедровым стлаником сопками. Чуть в стороне змеилась речка Кедровка. Этот участок принадлежал леспромхозу, и поэтому тут и там высвечивали проплешинами квадраты вырубленной тайги с расползающимися от них просеками, извилистыми дорогами.

Артем стал было прислушиваться, о чем рассказывает впервые летевшему с ними Мамонтову Сергей Колосков, но из-за шума двигателя ничего не разобрал и снова приник к иллюминатору. Теперь под крылом стелился зеленый ковер, местами побитый августовскими красками. Более сочная и зеленая в низинках, редколесьем разбросанная по каменистым гребням, тайга перемежалась участками вечнозеленого стланика, который парашютисты не любили больше всего. Когда пожар захватывал поросшие стлаником склоны, тушить эти места было бесполезно.

Неожиданно показался мертвый остров — старая, заброшенная, вовремя не потушенная гарь. Гниль здесь уже вошла под кору, забралась в сердцевину обугленных, торчком стоящих стволов. Из таких мест и зверь уходит, и птица улетает, и даже муравьи не скоро появятся здесь. Хорошо, если лес вновь сможет набрать силу, ну а если ветер повалит остатки деревьев, защищающих гарь, тогда пиши пропало — быть здесь болоту.

Он прикрыл было глаза, собираясь прикорнуть, как вдруг резкий голос летчика-наблюдателя заставил его вздрогнуть:

— Сход на дым!

Артем, сотни раз слышавший эту команду, поднялся со своего места выпускающего, подошел к летнабу Курьянову, который переносил координаты показавшегося сизого столба дыма на патрульную карту.

Горел пологий, заросший смешанным лесом склон сопки, одной стороной упиравшейся в Кедровку.

— Ну вот, Мамонт, — толкнул новичка Венька Рыжий, — а ты боялся, что пожара не увидишь.

— Разговорчики! — оборвал ехидного парашютиста Шелихов. — Сам-то, поди, каждый раз при этой команде мыслишку на «авось» имеешь.

— Ну уж скажешь, командир, — обиделся Венька и начал поправлять лямки парашюта. Причем делал он это с таким видом, будто прыжки в горящую буреломную тайгу, где, приземляясь, можно сломать не только ноги, но и шею, были для него самым обыденным занятием.

Теперь уже был отчетливо виден фронт пожара, который занялся у подножия сопки и медленно полз вверх по склону, одновременно захватывая флангами низинки. Прильнул к иллюминатору бывший десантник Владимир Мамонтов, словно на всю жизнь хотел унести с собой в памяти черное, выгоревшее пятно тайги и живую, страшную ленту огня.

— Управитесь сами? — на всякий случай спросил Курьянов.

— Управимся, — кивнул Артем, прикидывая мощность пожара. — Мы его с флангов зажмем, а на гребне встречный отжиг дадим.

— Годится, — согласился летнаб и тут же спросил: — Как там новичок твой? Отказчика не будет?

— Не должно, — ответил Артем. — Все-таки в десанте служил.

«Отказчиками» они называли тех, кто не мог пересилить себя, чтобы прыгнуть с парашютом в горящую тайгу.

— Ну и ладно, — сказал летнаб и подал Шелихову пристрелочную ленту. Тот открыл дверцу, и в салон тут же ворвался отдающий гарью вихрь. Артем приготовился и, когда Курьянов махнул ему рукой, выбросил в люк разноцветную трехметровую ленту.

Он даже не стал смотреть, попадет ли она в центр площадки, на которую решил сбрасывать парашютистов летнаб. Знал, если не «десятка», то уж «восьмерка» будет точно.

«Аннушка» сделала разворот, и под ними огромной, страшной стеной встал фронт огня. Даже опытные парашютисты-пожарные не любят этот момент, а тут «перворазник»… Артем хотел уж было отвлечь внимание приникшего к иллюминатору Мамонтова, как вдруг прямо под ними длинный язык пламени, добравшийся до кедрового островка, змеей потянулся к темно-зеленой кроне, замер на какой-то точке, и вдруг огонь со страшной силой крутануло красным вихрем, и пошел, пошел гулять огненный смерч, пожирая кедрач.

Все это длилось не больше минуты, пока «аннушка» выравнивала крен.

Шелихов ободряюще подмигнул Мамонтову и начал осмотр приготовившихся к прыжку парней. По очереди зацепил за трос карабины вытяжных веревок, проверил замки основных парашютов. Сделал знак летнабу, что все в порядке, и занял место выпускающего.

Первым прыгал Сергей Колосков. Он спокойно подошел к открытому люку, попробовал, не елозит ли под ногами резиновый коврик — тоже не последнее дело при прыжках с Ан-2, посмотрел на красную сигнальную лампочку. И потекли только парашютистам известные секунды ожидания, когда внизу зияет пропасть, подсвеченная красными бликами огня, пробивающегося через завесу сизого дыма. Наконец загорелась зеленая лампочка «Внимание!», через несколько секунд красная — «Пошел!», и Колосков исчез в проеме люка.

Курьянов кивнул пилоту, чтобы тот делал новый заход, «аннушка» легла на левый борт, и вновь под ними вздыбилась горящая тайга, проплыла утыканная черными деревьями гарь, ярко блеснула зеркальная гладь реки, и, наконец, Артем увидел на небольшой полянке цветное пятно распластавшегося парашюта и фигурку Колоскова, подбирающего стропы.

Вторым прыгнул Венька, после него приготовился Мамонтов. Артем заметил, как побледнело его лицо, и, прошептав «пошел!», он легонько подтолкнул его к проему.

Парень почти классически отделился от самолета и, мягко выбросив руки, по скользящей наклонной пошел вниз.

«Одна… две… три… четыре, — машинально отсчитывал про себя Артем, стоя в проеме и ухватившись рукой за скобу. — Пять…» — Над маленькой летящей к земле точкой дернулся, наполняясь упругим воздухом, шлейф парашюта, распустился огромным цветком. Артем вздохнул с облегчением: на следующем заходе он сбросит мешок с лагерным имуществом, а потом выпрыгнет и сам.

Это были его секунды, когда в предчувствии парящего падения, которое нельзя сравнить ни с чем в жизни, он стоял в проеме.

Коротко рявкнула сигнальная сирена, и он бросил себя вперед.

…Плавно опускаясь, Артем мог спокойно определить границы пожара. Видимо, тот еще не успел набрать полную силу, когда, словно бомбы, рвутся смолистые деревья, выбрасывая тяжелые снопы огня. Правда, и с этим порядком придется повозиться, заливая водой выгоревшие до основания пни и хвойную подстилку.

До земли оставалось метров сто. Артем потянул правый клевант, его снесло немного в сторону, и секунды за три до приземления он вышел в намеченный им круг. Сгруппировался и, как в тренировочном прыжке, мягко приземлился около Сергея Колоскова, который только руками развел:

— Ну, командир, ты прямо как в цирке…

Пристрелыцик Сергей Колосков, который прыгал первым, зачастую не зная ни силы ветра у земли, ни того, чем встретит при приземлении выбранная летнабом площадка, конечно, шутил, но то, что Артем Шелихов прыгал лучше всех в авиаотделении, знали все. Он был рожден прыгать с парашютом: и на коварную кромку выгоревшего леса, когда приходилось совершать акробатические трюки, и в болотистую топь, где зевать тоже нельзя: накроет куполом — пиши пропало.

Вот таким он был, инструктор комсомольско-молодежной пожарной команды Артем Шелихов, любивший немного прихвастнуть перед «лопушками», и на которого сейчас восхищенно смотрел недавний солдат Владимир Мамонтов.

Увидев распластавшийся на поляне парашют Шелихова, Курьянов включил радиостанцию.

— «Кедр», я — «Воздух». Как меня слышите? Прием.

— «Воздух», слышу нормально, — раздался голос Шелихова.

— Как приземлились? — спросил Курьянов, не меньше Артема переживавший за «перворазника».

— Нормально, — понял его Артем.

— Груз?

— В порядке.

— Справитесь сами? — спросил летнаб.

— Думаю, да.

— Тогда счастливо оставаться, — попрощался летнаб и, кивнув пилоту, чтобы брал курс домой, вложил схему пожара в планшетку.

Долог в дальневосточной тайге летний день. С первыми солнечными лучами начинают кричать сороки, да и утренний комар особо не дает поспать. Вроде и выкуривают его на ночь из дощатого вагончика, а к утру опять полным-полно. Вот и приходится вставать чуть свет, завтракать наскоро и, надев накомарники, брести на дальний участок лесосеки.

Иван Бельды сделал очередную ходку к штабелю неделовой древесины, куда он стаскивал порубочный мусор, остановил трактор. Было начало двенадцатого — как раз время обедать.

Двое рабочих, которые растаскивали завал из подроста, завидев трактор, дружно вонзили топоры в ствол осины.

— Что, бригадир, шабаш? — спросил Васька Антоненко и расплылся в радостной улыбке. — А то мы уж тут подумали, не хочешь ли ты в один день всю лесосеку подчистить.

— Будет тебе, балабол, — обрезал парня Семен Рекунов и первым зашагал к коротким прицепным саням.

Жилье — небольшой деревянный вагончик — бригадир поставил на высоком речном обрыве: все-таки ветерком от комаров обдувало, да и вода рядом. И пока они шли к нему, мысли бригадира то и дело возвращались к недавней нахлобучке, которую он получил от директора леспромхоза. С одной стороны — вроде бы и за дело, а ежели копнуть глубже… Разве ж один он, Иван Бельды, виноват в том, что на его деляне осталось столько мусора? Разве он оставил бы лесосеку в таком состоянии, если б его со всей бригадой не отправили на новый участок? А там ведь надо ставить жилье, мастерить навесы для техники, вот и пришлось всех рабочих забрать отсюда.

Иван посмотрел на шагавших впереди него Антоненко и Рекунова, которых ему выделили для подчистки деляны. Вроде бы внешне и похожи один на другого: в одинаковых робах, в накомарниках с опущенными сетками. А возьми каждого в отдельности — разные люди, хоть и прибыли в леспромхоз с одной группой оргнабора. Васька — наивный, добрый парень. Семен Рекунов — рассудительный сорокалетний мужик, про каких говорят — справный хозяин.

Разморенные, они уже заканчивали обедать, как вдруг Васька задрал вверх голову и показал поверх пихтача.

— Смотри, бригадир… Чего это он кружит?

Бельды, сидевший напротив Антоненко, недовольно повернулся. Над недалекими сопками заходила на разворот «аннушка». Вот она сделала «коробочку», набирая высоту, от самолета отделилась черная точка и стремительно полетела вниз.

— Тю… парашютист! — выдохнул Антоненко.

А самолет уже делал новый заход, и вскоре из него вывалились еще четыре точки, которые через какие-то секунды распустились куполами.

— Чего это они распрыгались, бригадир? — уставился на Бельды Антоненко. — Учения, может, какие?

— Какие учения, дура… — веско заметил Семен. — Пожар, видно, где-то.

— И чего ж они… прямо в лес? — не отставал Антоненко, впервые видевший парашютистов-пожарных.

— Ну а куда ж еще?

Иван раньше видел, как прыгают в тайгу парашютисты, и еще до того, как от «аннушки» отделилась первая черная точка, понял: где-то поблизости пожар. Пожалуй, в Кедровом урочище, где прошлой зимой охотился его старший брат.

Он засуетился, поставил кружку, сказал громко:

— Тайга горит! Надо помочь ребятам.

— Чем же мы им поможем? — рассудительно спросил Семен, спокойно допивая чай. — В городах пожарные машины с квартирным пожаром порой справиться не могут, а тут… тайга горит.

— Топоры, лопаты есть, — осадил его Иван. — А главное — трактор. Нож нацепим, и вперед.

Когда парашюты и снаряжение оттащили подальше от кромки ушедшего вверх по склону пожара, Артем приказал разбивать лагерь, а сам пошел вдоль пожарища, чтобы более четко наметить план предстоящей работы, определить скорость продвижения огня. Проваливаясь в заполненные водой бочажки, он кромкой обежал пожар, поднялся на гребень сопки Отсюда хорошо просматривался весь фронт огня и даже на расстоянии чувствовалось его дыхание, слышался гул бушующей коловерти. За годы работы он вроде бы и освоился с огнем, к которому иной раз и подступиться нельзя было, но привыкнуть к тому, что на глазах гибли тысячи деревьев и все живое, что не успело уйти, не мог, и всякий раз с ожесточением тушил большие и малые очаги, злостью наливаясь к виновнику пожара. Впрочем, здесь могло загореться и от молнии — синоптики сообщили, что в этом районе широким фронтом прошли сухие грозы.

Артем прикинул, как они будут тушить этот пожар. В общем-то, он не представлял ничего сложного. Стояло почти полное безветрие, и огонь полз по склону, заглубляясь в подстилку и успевая одновременно нагреть не охваченные пламенем деревья. Сейчас важно отрезать заросший кедрачом распадок от фланга пожара, ну а чтобы огонь не перекинулся через гребень сопки, опередить его отсюда встречным отжигом.

А гребень был размашистый, густо заросший пихтой и березовыми островками. Буйные заросли лимонника опутывали деревья, и среди них то тут, то там возносились на тридцатиметровую высоту столообразные кроны дальневосточного кедрача, издали похожие на сторожевые башни. Под легким ветром едва покачивались мохнатые ветви с крупными, еще не созревшими шишками.

Артем любил это дерево. С детства, по зимнику, почти каждое воскресенье он уходил с дедом шишкарить. А под одним стариком кедром он как-то установил собственный рекорд: собрал более четырех сотен шишек. Да каких! Их потом даже жалко было сдавать на заготпункт.

Он чуть спустился на другую сторону гребня. Отсюда начиналась широкая каменистая осыпь. От нее-то и надо будет пускать к вершине встречный пал. Когда встретятся две стены огня, стараясь задавить друг друга, пожару настанет конец.

В лицо дохнуло смолистым жаром надвигающегося огня. «Лишь бы на верховой не перекинулся», — тревожно подумал Артем и, обойдя буреломные завалы, зашагал по гребню, решив заодно осмотреть и левый, наиболее безопасный фланг пожара.

Если на склонах тайфун поработал «так себе», то здесь, на самой вершине сопки, он наверстал упущенное. Вонзив в землю сломанные сучья, застыли вывороченные с корнем деревья. Ко больше всего Артема поразил огромный, подмявший под себя молодую поросль кедр. Дерево было старое, но все еще плодоносило, и теперь по его огромному стволу, звонко цвиркая, бегало несколько белок. Он и сейчас продолжал кормить таежное зверье, и кормил бы его и впредь, если бы не этот проклятый пожар.

Артем обошел вывороченный с корневищем кедр, покачал головой, рассматривая наполненную дождевой водой, похожую на огромную рваную воронку яму, которая всего лишь несколько дней назад прятала в себе эти сучковатые корни, как вдруг остановился. Напротив, под высохшими корнями вывороченной ели, лежали останки изюбра. А чуть в стороне бугрилась туша медведя. Трава вокруг была залита кровью, чернели комья выдранной земли. Артем внимательно осмотрел вытоптанную траву, и взгляд его остановился на багровой полосе, уходящей к корявой березе. Дерево было опутано зарослями лимонника, и поэтому он поначалу не сразу заметил то, отчего, испугавшись, отпрянул: в воздухе непонятно как висел громадный тигр…

И только спустя мгновение Артем понял, что тигр мертв и висит он на коротких веревках, подтянутый за передние лапы к большому суку березы.

— Вот оно, значит, что… — пробормотал Артем и подошел к полосатому зверю. Даже рваные, с запекшейся кровью раны, оставленные когтистыми лапами медведя, не могли изуродовать его красоту.

Шелихов невольно погладил шкуру полосатого красавца. Качнул его, удивленно поцокал языком на манер нанайцев. Весил зверь не меньше центнера, и надо быть сильным и сноровистым мужиком, чтобы так вот, за лапы, подтянуть зверя к сучьям.

— Аккуратный, гад… — неизвестно кого ругнул Артем, невольно оглядываясь. — За шкурой, видно, охотился. Как же он достал тебя? — нашептывал Артем, рассматривая раны. И вдруг почти у основания шейного позвонка увидел пулевое отверстие.

— Вот, значит, как… Сверху стрелял… — определил Артем и стал внимательно осматривать кроны деревьев. В одном месте, чуть в стороне от вывернутого корневища, ему что-то показалось подозрительным. Он подошел ближе, задрал голову. Точно — это была хорошо сделанная на дубу засидка, откуда стреляли в измотанного дракой с медведем тигра.

— Вот гад…, — выругался Артем.

Он еще раз осмотрел то место, где был убит тигр, и быстро зашагал к лагерю.

Пока Шелихов обходил пожар, его парни времени зря не теряли. Мамонтов устанавливал палатку, а Сергей с Венькой стаскивали в одно место сброшенный Кириллом Курьяновым аммонит. По идее, именно Мамонтов, фамилия которого вполне соответствовала его комплекции, должен был таскать двадцатикилограммовые бухты шланговой взрывчатки, однако Артем моментально оценил тактику парней. И похвалил в душе. Хоть и силен Мамонтов, но может не выдержать — это его первый в жизни пожар. Оттого и давали новичку возможность сэкономить силы на главную работу. Правда, пожар вроде бы нетрудный, суток на двое, не более, но все равно махать топором, растаскивая завалы, а потом, в горячем чаду, заливать водой и затаптывать дотлевающие пни и головешки — «для этого нужна сноровка и двужильность», как сказал когда-то их командир Артем Шелихов, подписывая обходной лист огромному, под два метра парню, который «сломался» на четвертом пожаре. А ведь хотел он работать в команде, хотел, да не смог, хотя и был сильнее многих. Не каждый мог выдержать ту дикую нагрузку, когда в иное лето, измотанные на пожарах, парашютисты теряли пятую, а то и четвертую часть своего веса.

— Ну что, командир, задавим пожар? — спросил Колосков, когда Артем вышел на поляну.

— А куда он денется, — ответил Шелихов и тут же добавил: — Зови ребят, Серега. Разговор есть.

Колосков, не первый год прыгавший вместе с Шелиховым, насторожился.

— Случилось чего?

Артем кивнул хмуро.

— Случилось, Серега…

Подошел Венька Рыжий.

— Ну, командир, — затарахтел он, — нельзя нам давать такие передышки. А то… тайфун, тайфун. А я несколько килограммов лишнего веса набрал. Представляешь, как оно на этом пожаре будет?

— Да помолчи ты, балаболка, — осадил Веньку Колосков. Спокойный и уравновешенный, был он на первый взгляд полной противоположностью своему двадцатипятилетнему товарищу. Но за три года совместной работы, когда приходилось прикрывать друг друга от наседающего огня и порой делиться в тайге последней краюхой хлеба, сдружились крепко. И когда в прошлом сезоне Венька, неудачно приземлившись, сломал ногу, именно Сергей после каждого пожара, даже не забежав домой, спешил к нему с таежными подарками. То орехов кедровых, то брусники насобирает, а то, глядишь, и глухаришку притащит.

— Молчу, Серега, молчу, — успокоил Колоскова Рыжий и тут же заорал: — Мамонт, десантник! Ты что ж это, и на учениях столько с палатками возился? Быстро иди сюда, командир зовет.

— Готово, Артем, — подойдя, сказал Мамонтов. — Теперь их никакой ветрюга не сорвет.

— Молодец, — съехидничал Венька. — Будешь всегда палатки ставить.

— Кончай базар, — чуть резче обычного оборвал Веньку Шелихов.

— Есть, командир! — блеснул глазами парашютист, однако, почувствовав неладное, быстро спросил: — Случилось чего?

Артем молча кивнул на клубы дыма, сквозь которые прорывались языки огня.

— Наверху кто-то тигра завалил…

И он коротко рассказал о своей находке.

— Вот умельцы пошли!.. — удивился Венька. — Прямо как в кине.

— Помолчи, — коротко бросил Сергей и повернулся к Шелихову: — Ну и что ты предлагаешь?

Артем пожал плечами.

— Я, конечно, и сам грешен, но чтобы тигра… Охотники на это не пойдут. Значит, пришлый. Так что неплохо бы улики все оставить.

— Ну а конкретно, что ты предлагаешь? — начиная заводиться, напирал Колосков.

Шелихов покосился на пристрелыцика, и лицо его стало жестким.

— Однако, ты глухой стал, Серега. Или мозги после тайфуна разжижились. Так что, мужики, давайте решать. Вам последнее слово. Если мы сейчас пожар с флангов зажмем и, как положено, погоним его вверх, встретив отжигом от каменной осыпи, у нас на это уйдет не больше двух суток.

— Да, но он же тогда и тот скрадок, откуда в тигра стреляли, сожрет, — вскинулся Венька.

— Точно, — согласился Артем. — Но есть еще один вариант.

Он замолчал, долго, с прищуром смотрел на клубящиеся столбы дыма, потом перевел взгляд на широченный, протянувшийся на много километров распадок.

— Есть и другой вариант, мужики, — тихо повторил он. — Чуть выше фронта огня по сопке небольшой ручей сочится, и берега березняком поросли. Так вот вдоль него надо срочно прокладывать опорную полосу, пускать встречный отжиг, а потом уже отрезать фланг пожара от распадка.

Какое-то время все молчали, оценивая предложение Шелихова.

Наконец Венька произнес:

— Дело говоришь, командир. Однако повозиться придется.

— А если упустим пожар в распадок? — спросил Колосков. — Его ж там своими силами не остановить. Ты подумал об этом?

— Подумал.

— Ну и что?

— А то, что упустить мы его в распадок не должны. Так что решайте, мужики.

— Тогда мы за, — сказал Венька, покосившись на Колоскова.

— Только смотри, командир, — вздохнул он, — упустим пожар… Тебя за это по головке не погладят. И замыслы наши благородные насчет браконьера никто во внимание не возьмет.

— Знаю.

— А что, если снять тигра с дерева и перетащить в безопасное место? — неожиданно подал голос Мамонтов.

— Молодец! — восхитился Венька. — Только понимаешь, десантник ты мой дорогой, браконьера надо брать с поличным! Огонь, пущенный вверх, сожрет и скрадок того гада, откуда он стрелял. Понял? Ну ладно, объясняю подробно… Наш славный участковый, храни господь его пистолет, возьмет браконьера. А Лаптев его обязательно возьмет. Но он не сможет доказать, что это убийство было умышленным актом, — перешел на казенный язык Венька, имевший прошедшей весной малоприятную для него беседу в милиции «по поводу набития двух лиц, которые были в нетрезвом состоянии». — И понимаешь, Мамонт, почему он этого не сможет доказать? — посерьезнел Венька. — Да потому, что тот будет твердить, что тигр, мол, бросился на него, вот он и выстрелил с испугу. То есть защищался. И все. А наши славные показания о скрадке, веревках, которые мы, мол, сами ему на лапы намотали, можно будет отнести в одно место.

Артем, рассчитав скорость продвижения головы пожара, вместе с парнями прокладывал опорную линию, подстраховав ее небольшим ручьем, который наискось сбегал по склону. Надо было торопиться, и он, хватая ртом горячий воздух, методично валил деревья.

Наваливаясь на раму бензомоторной пилы «Дружба», он изредка оборачивался, наблюдая, как работает Мамонтов. Хоть и крепок парень, но может не выдержать. Этого-то и боялся Шелихов — уж больно Мамонтов пришелся по душе. А бывший десантник старался изо всех сил. Вместе с жилистым и хватким Венькой он врубался топором в непроходимый кустарник, сбрасывал ветки в сторону пожара, расчищал буреломные завалы, любой из которых мог оказаться мостиком для огня. Чуть в стороне раскладывал бухты шланговой взрывчатки Сергей Колосков.

Каждый делал свое дело молча и сноровисто, и даже Венька приутих, также изредка посматривая на Мамонтова.

Артем подумал о том, что наконец-то и у них ввели шланговую взрывчатку — знай себе раскладывай ее по земле, а раньше… Лопатами и ломиками рыли полуметровые ямки под будущую полосу, заряжали их аммонитом, отводили бикфордовы шнуры… В общем, мороки было много.

Одним касанием срезав березку, Артем перехватил поудобнее «Дружбу», подошел к огромному, в три обхвата, кедру. Можно было бы, конечно, и оставить его на внешней стороне, но уж очень велика была опасность. Сухой от горячего воздуха, со смолистыми потеками, он широко раскинул темно-зеленые ветви, на которых висели большие шишки. Хорошо просохшая крона могла вспыхнуть, когда подойдет фронт огня, и они дадут встречный отжиг.

— Прости, старик, — словно живому существу, сказал Артем, обошел кедр, прикидывая, куда он должен упасть, навалился на раму пилы заставляя полотно вгрызаться в неподатливое дерево. Сделав надпил, он обошел кедр с другой стороны, и опять завизжала остро заточенная цепь, выбрасывая из-под себя струю опилок. Вроде бы и нехитрое это дело — расчистить полосу от деревьев, знай себе вали направо и налево, да это только так кажется. Дерево должно упасть в сторону надвигающегося пожара. Опорная полоса потому и называется опорной, что за ней должно быть практически чистое место.

Увидев, что Артем замешкался, Венька подхватил специально вырубленную лесину-вагу, подбежал к нему, уперся ею в ствол. По тому, как легче пошла цепь, Артем понял, что кедр поддался, наконец что-то хрустнуло в его сердцевине, он быстро вытащил полотно из надреза и, помогая Веньке, схватил другую вагу.

Дерево вдруг поддалось, раздался тягучий треск, Шелихов с Венькой отскочили в сторону, в этот момент, ломая зеленый подрост, кедр рухнул.

— Еще года три попрыгаю и в лесники пойду, — глухо обронил Венька, и Артем не узнал его голоса. — Ну, что смотришь? Я потому и в парашютисты подался, что лес больше всего на свете люблю.

— Да я ничего, — усгало улыбнулся Артем. — Я, может, к тому времени лесотехнический кончу. Вместе работать будем.

— Не-е, — миролюбиво протянул Венька. — Ты летнабом будешь. Это твое призвание, командир. А я в лесники пойду. Деревья сажать стану. А как кого в тайге с непогашенным костерком застукаю, так сразу…

Венька не договорил, но и так было ясно, что хлопот местному участковому инспектору Лаптеву прибавится.

Теперь Артем все чаще и чаще посматривал на Мамонтова, который, похоже, работал из последних сил. Было видно, как он то и дело смахивает заливающий глаза пот. Несколько раз промахнулся топором по тонкому стволу березки и в какой-то момент бессильно опустил руки, хватая открытым ртом горячий воздух.

«Как бы не сломался», — озабоченно подумал Артем и, завалив «Дружбой» очередное дерево, подошел к парню, на ходу придумывая, куда бы его поставить, чтобы дать хоть небольшую передышку.

— Слушай, Володька, ты со взрывчаткой дело имел? — спросил он.

— Само собой, — отозвался тот, вытирая грязным рукавом когда-то зеленой энцефалитки лоснящееся от пота лицо.

— Тогда так. Ступай к Колоскову. Поможешь ему взрывчатку растаскивать.

Он уж было пошел обратно, как вдруг его остановил голос Мамонтова:

— Командир…

— Ну?

— Командир, — повторил бывший десантник. — Спасибо тебе, конечно… Но я хочу в твоей группе работать. И понимаешь… Не надо меня слабаком выставлять.

Артем внимательно посмотрел на тяжело дышащего парня, отвел глаза и зашагал к провонявшей смолистыми опилками и бензином «Дружбе».

Часа в три пополудни, когда уж и солнца не стало видно от навалившегося дыма, Колосков сделал последнюю отпалку. Громыхнул взрыв, и над тайгой взметнулся развалистый сноп земли, перемешанный с рваными корневищами и обломанным кустарником. Артем и Венька, взяв по сигнальной свече, разбежались по выбитой до минерализованного слоя полосе, чтобы с двух сторон одновременно дать встречный отжиг. Когда огонь распластался по всей линии, начиная схватывать заваленные деревья и постепенно набирать силу, Шелихов перевел парней на окарауливание — не дай бог какая головешка перекинется за полосу. А еще через час они всей командой побрели к разбитому у подножия сопки лагерю.

От усталости подкашивались ноги, бил кашель от въевшегося в легкие дыма, да и руки стали словно ватные. И только Венька, как будто все это время не махал топором, не растаскивал завалы, подначивал Артема:

— А чего это ты, командир, вроде как с лица спал? Че? Не слышу… А-а, — продолжал он, — устал, значит. Это ж надо, — вскидывал он руки к Артему, — с таким загривком и устал. Не-е, тут что-то не то. Вон Серега не устал. Ишь, какой вид цветущий, будто только что с баньки выполз и в гости к будущей теще намылился. А вывод? — спрашивал он и тут же отвечал: — Серега-то неженатый… Так что, смотри, Мамонт, не женись и с девками не гуляй, а то всю свою силушку порастеряешь.

— Во балабол! — удивился Колосков. — Как с ним Анютка жить будет?

Наконец добрели до лагеря, и Венька споро развел небольшой костер, над которым приспособил треногу. Пока Артем с Мамонтовым стаскивали сапоги и развешивали на колышки портянки, Колосков успел открыть три банки тушенки, бросил в ведро с водой пшено, соль, пару больших луковиц и уже прилаживал над огнем огромный прокопченный чайник, который умельцы из поселка сварили специально по его заказу.

Артем подошел к Мамонтову. За те годы, что приходилось тушить таежные пожары, ему доводилось видеть всяких новичков, и поэтому он по достоинству оценил бывшего солдата.

— Ну-ка покажи руки, — взял он его за кисть, внимательно осмотрел широкую ладонь. Что и говорить, натер ее парень лихо. — Почему без рукавиц работал?

Мамонтов неожиданно покраснел, выдернул кисть из хваткой ладони Шелихова, пробормотал виновато:

— Да… не думал я, командир, что может так выйти. — Может, не надо? — замялся парень. — Обойдется… А то, сам понимаешь, ребята смеяться будут.

— Ну ты даешь! — уставился на него Артем. — Смеяться… Да ты спроси у них, кто попервоначалу руки в кровь не стирал?

Когда пообедали пшенной кашей с заправленной в нее тушенкой и запили горячим, отдающим дымком костра чаем, со стороны распадка послышался нарастающий звук. Поначалу подумали, будто вертолет летит. Спустя какое-то время рокот приблизился, и на взгорке появился заляпанный грязью трактор. С ревом подминая низкорослый кустарник и высвечивая на солнце блестящими гусеницами, он шел прямо к лагерю.

— О! — первым опомнился Колосков. — Курьянов вроде бы подмогу нам прислал.

— Бог ты мой! — подхватил Венька. — А тракторишка-то леспромхозовский.

— С чего это ты взял? — удивился Мамонтов. — Может, из лесхоза?

— Вот что значит салажонок, — укоризненно покачал головой Венька. — Смотри и запоминай. Вишь, машина будто из танкового побоища вышла: стекол нет, капот покорежен, да и вообще ее только в музее вторсырья выставлять — это значит леспромхозовская. Причем сезона три на лесоповале проработала. А теперь ее, видно, на подчистку делянок бросили.

ДТ-74, действительно похожий на только что вышедшую из боя машину, взревел последний раз, чихнул и остановился недалеко от лагеря. С него спрыгнули на землю двое рабочих в одинаковых черных хлопчатобумажных робах. Последним из кабины вылез тракторист и направился к костру.

— Иван? — удивился Колосков, живший по соседству с Бельды. — Откуда?

— От верблюда, — огрызнулся шагавший рядом с бригадиром Семен Рекунов. — Теперь-то уж точно в этом месяце ничего не получим. Вместо того чтобы план гнать, из-за вас заставили деляны чистить. Так мало этого, помогай еще тут вам.

Артем пропустил эти слова мимо ушей, и только Венька взвился:

— Ишь ты… «Помогай тут вам…» Будто ты мои подштанники приехал из огня вытаскивать.

— А что, нет, что ль? — зыркнул на Веньку глазами Семен. — Вам за это деньги платят, а нам — за кубики, которые, между прочим, комлем, а не вершинкой вниз растут.

— Ах ты! Не знаю, как тебя зовут, — скривился, словно от зубной боли, Венька. — Мне, конечно, в отличие от тебя, огромные деньги платят. Семнадцать рублей пятьдесят копеек за прыжок в тайгу и четыре рубля командировочных. Деньги платят… — передразнил он рабочего, зло сплюнул и, подхватив ведро, пошел за водой.

— Кончай, Венька, — скорее для порядка сказал вслед Артем и шагнул к Бельды. — Здорово, Иван. Курьянов прислал?

— Да нет, сами прибыли, — стиснув жесткую ладонь Шелихова, ответил бригадир.

— Спасибо, — благодарно толкнул его в плечо Артем и повернулся к рабочим: — Давай, мужики, перекусите и за работу. Вам придется минполосу по склону вести.

— Кого? — услышав незнакомое слово, в удивлении открыл рот Антоненко.

— Минерализованную полосу, деревня, — ответил Колосков и невольно засмеялся. — Не обижайся, это у меня поговорка такая — деревня. А минполоса — это такая широкая просека со снятым дерном. Понимаешь? Чтобы огонь через нее не смог перепрыгнуть.

— Ага, — понятливо кивнул парень.

С ведром воды в руках появился Венька. Он хмуро покосился на примостившегося у бревна Семена, долил чайник, подправил начавший было затухать костерок. Венька был истинным дальневосточником, у которого первая заповедь — накорми гостя своего.

Шелихов повернулся к Бельды:

— Твои обедали?

— Успели.

— Тогда пускай чайком побалуются, а тебе фронт работы намечу.

Сейчас, когда на лязгающем, изношенном тракторе прикатил Иван Бельды с рабочими, у Артема даже сомнения не осталось, что они не дадут огню слизать вершину сопки.

Иван, с детства привыкший бесшумно ходить по тайге, когда он помогал охотиться старшему брату, легко шел спорым шагом тренированного человека. Артем, хоть и устал, наворочавшись с «Дружбой», однако старался не отстать, попутно объясняя, где надо будет прокладывать опорную полосу для отжига.

Бельды кивал согласно, делал ножом зарубки на деревьях.

— Погодь, Иван, — неожиданно остановил его Артем. — Извини, не хотел тебе говорить, но здесь такое дело…

— Чего ж сразу не сказал? — спросил Бельды, когда Артем рассказал, как он наткнулся на убитого тигра.

— Сам понимаешь, дело непростое. Особо трепать языком нечего. Когда пожар задавим, участковый с охотоведами разберутся, что к чему.

Бельды кивнул угрюмо.

— Тут недалеко зимовье Николая Одзяла Уж, поди, он лет десять охотится в этом урочище. Места богатые: соболь, белка, колонок, на лису капканы ставит. Из года в год план по соболю дает. А этой зимой у него на участке тигр появился. Так, веришь — нет, Одзял ему как брату родному обрадовался. Друг дружку не трогали — уважали.

Пока разговаривали, незаметно поднялись на гребень, и Артем подвел Бельды к вывороченному корневищу, где первым нашел свою смерть изюбр.

Иван удивленно поцокал языком, подошел к медведю, наклонился над ним, сказал как живому:

— Мапа… Глупый.

Артем невольно кивнул головой в согласии: мапа-медведь действительно был глупышом, если сунулся на тигриную добычу. Артем слышал, будто медведь с тигром враждуют, но чтобы вот так…

— А что, часто они дерутся друг с дружкой? — кивнул он на медвежью тушу.

— Не знаю. Я впервые вижу. А вообще-то легенда одна есть. Старая-престарая. Будто давным-давно Север напал на Юг и начал теснить его. И уж совсем было захватил Приамурье. Землю на много метров в глубину проморозил, реки наледями покрыл. А мороза такого напустил, что деревья по ночам лопались, птицы на лету замерзали. С тех самых пор и появились у нас разные северные звери.

Однако пришел Юг, жарким своим дыханием растопил снега и льды, обвил виноградником и лимонником деревья. Много-много дней на землю падали теплые ливни, отогрели промерзшую землю, и от этого зазеленели леса, прилетели теплолюбивые птицы и бабочки. Тепло стало. А тут вдруг снова вернулся Север, принес с собой зиму страшную и говорит Югу: «Уходи с Амура, мои здесь владения». А Юг ему отвечает: «Нет, это моя земля, не уйду я отсюда. А чтобы тебе неповадно ходить было, охранять ее будет тигр. Царь всех зверей. А вдобавок ко всему, чтобы тебе, Север, не на чем ездить было, он съест всех твоих северных оленей».

Вот тут-то и позвал Север себе на помощь большого бурого медведя. Встретились на открытой поляне медведь с тигром, начали драться, да так, что смертью запахло вокруг. Ловок тигр, зато мапа силен да вынослив. Все его удары отбивает лапами и сам корежит его. То один на другого наседает, то наоборот. В общем, как старики рассказывали, долго, очень долго дрались они, однако так никто никого и не смог победить. Вот с тех пор недружно, очень недружно живут тигр с медведем на Амуре.

Бельды замолчал, повернулся к разлапистой, с уходящими в сторону большими сучьями березе, на которой безжизненно висела туша полосатого зверя.

— Однако хватит сказки сказывать. Пойдем посмотрим.

Они остановились у дерева, Иван тронул тигра рукой, нахмурился. Разбиравшийся в таежных следах гораздо лучше Шелихова, он неторопливо обошел истоптанный пятачок, посмотрел на огромный дуб, в кроне которого был сделан скрадок, сказал удовлетворенно:

— Тот, кто стрелял, много следов оставил. Если милиционер не найдет его, охотники помогут.

Артем, все это время внимательно наблюдавший за нанайцем, кивнул:

— Именно на это я и рассчитывал.

Бельды все так же неторопливо вытащил самодельный нож, раздвинул густую, спекшуюся от крови шерсть. Сделав надрез, выковырял застрявшую в позвонке пулю. Аккуратно обтер ее о брюки, хотел было положить в карман, как вдруг лицо его напряглось, он внимательно осмотрел кусочек свинца, перевел взгляд на стоявшего рядом Шелихова.

— Однако… моя пулька-то.

— Чего? — не понял Артем.

— Пулька, говорю, моя. Из моего карабина. Ну, знаешь, ТОЗ-17. Пятизарядный.

— А у кого из охотников такого нет? — удивился Артем.

— Да, у всех есть, — заволновался Бельды, продолжая внимательно рассматривать деформированный кусочек свинца. — Но пулька — моя. Больше таких в поселке ни у кого нет. Мне сто штук брат из Москвы привез. Видишь, это экспансивная пулька. Сердечник свинцовый, а оболочка, стальная. Когда такая пулька ударяется во что-нибудь, свинец идет дальше, а оболочка разлетается. Понимаешь?

— Понимаю… — протянул Артем. — Постой, а как же она могла здесь оказаться? В этом… в тигре?

— Не знаю, — все так же растерянно произнес Иван — Я карабин свой на участок взял и лодчонку резиновую прихватил. Сам понимаешь, консервы надоедают, а тут река под боком. Вот и ставили иной раз сеточку чуть выше по течению. По очереди ходили. А куда в тайгу без карабина? Вот и брали его с собой.

— Та-ак, значит, это кого-то из твоих мужиков дело?

Бельды кивнул виновато.

— И кто же это может быть? — вскинул на бригадира лесорубов опаленные брови Артем, и скуластое лицо его напряглось в ожидании.

— Кто?.. — переспросил Бельды. Он долго молчал, морща лоб, над которым, словно у мальчишки, торчали жесткие черные волосы, наконец, проговорил медленно: — Васька не мог. Я за него ручаюсь. Семен Рекунов?.. Не знаю. Правда, у нас еще двое на деляне были. Так я их вчера в поселок отправил — здесь работы на день—два осталось.

— Ну что ж, — хмуро произнес Артем. — Об этом деле своим ни слова.

Когда они спустились в лагерь, к Бельды тут же подошел Антоненко и дрожащим от волнения голосом спросил:

— Слухай, Иван, а шо, это правда парни сказывают, будто наверху тигра да медведяку убитых нашли?

Услышав это, Артем чуть не споткнулся о валежину, но тут же, опережая Ивана, сказал как можно бодрее:

— Правда, парень. Видно, браконьеришко какой-то объявился.

— Ну и як же теперь? — не отставал Антоненко.

— Як же… Очень просто. Завтра летнаб наш контрольный облет будет делать, свяжемся с ним по рации, а там пускай милиция разбирается.

— Думаешь, найдут?

— А куда ж он денется! — со злостью ответил Артем.

Густо зачадив солярой, трактор Ивана Бельды тронулся с места и, медленно объезжая завалы и крупные деревья, пополз в обход пожарища. Ему надо было до темноты пробить хоть часть просеки по флангу, чтобы не пустить пожар в распадок

Семен Рекунов и Антоненко остались с командой Шелихова, чтобы с вечера приняться за самую нудную и противную работу ма добиваемом пожаре. К обгоревшей кромке надо будет подтаскивать воду и заливать выгоревшие пни, валежины — все те места, где осталась хоть одна искра. В хлюпающих водой сапогах, в мокрых, провонявших гарью комбинезонах вместе с парашютистами придется лезть руками в выгоревшие пни, потрошить их до основания и, только убедившись, что очаг залит полностью, идти дальше.

Когда Артем попросил Бельды выделить для этой работы человека, первым отозвался Рекунов:

— Давай, что ли, я останусь, Иван. Дело знакомое. А в напарники вон того щегла возьму, — кивнул он в сторону Антоненко.

— А что… приходилось тушить? — спросил Артем, внимательно рассматривая уже немолодого мужика.

— Не приходилось бы, не вызвался, — повернулся к Шелихову Рекунов. — Поди, уж лет пятнадцать, как древесинку на-гора выдаю.

Шелихов, которого и Артемом-то назвали в честь города Артема, где долбил когда-то уголек его отец, удивленно вскинул глаза, спросил, не удержавшись:

— На шахте раньше работал?

— На ней, — хмуро ответил Рекунов.

— И чего ж ушел?

— Ты, парень, прямо как отдел кадров, — недовольно шевельнул широкими плечами Семен. — Грустно, понимаешь ли, мне там стало. Солнца нету. Вот и подался в тайгу.

— Да ты не обижайся, — улыбнулся Шелихов. — Просто у меня отец когда-то на шахте работал — до сих пор забой вспоминает.

— Каждому свое, — пробурчал Рекунов и вскинул голову: — Ну так что, Иван, с тобой идти или здесь оставаться?

— Здесь, здесь, — обрадовался бригадир и повернулся к Антоненко, который всем своим видом давал понять, что хоть сию минуту готов приняться за любое дело. — Васька, ты тоже отдыхай с Семеном, а вечером ребятам помогать будешь.

Когда трактор Бельды скрылся в таежной зелени, Артем устало пошел к палатке — надо было хоть немного отдохнуть.

Чтобы не разбудить Колоскова с Мамонтовым, он неслышно проскользнул в свою палатку и почти без сил опустился на спальный мешок.

— Артем, — неожиданно раздался шепот Колоскова, — не спишь?

— Сплю.

— Да ладно тебе, — миролюбиво сказал Серега и, покосившись на всхрапывающего Мамонтова, произнес: — Посоветоваться с тобой хотел.

— О чем? — хмуро спросил Артем, зная, что от Колоскова так просто не отвертишься.

— Жениться хочу… На Наташке Пономаревой.

— Это что, из поссовета? — Ну да.

— Нашел время для разговоров, — пробурчал Артем. — Конечно, женись. Можешь считать, я тебя благословляю.

— Ты-то благословляешь, — глухо сказал Серега, — а вот мамаша ее ни в какую. На порог меня не пускает.

— А Наташка что? — повернул голову Артем.

— Чего Наташка?.. Говорит, что любит.

— Так женись. Куда она, теща твоя, денется?

— Легко сказать — женись… А жить-то где? Сам знаешь, мы с матерью да с братьями едва в нашей халупе размещаемся.

— М-да, — в раздумье протянул Артем. Жилищный вопрос у парашютистов самый больной. Вроде бы и нужен ты всем, но, если своего дома в поселке не имеешь, квартиру не получишь…

— Так ты тогда это… давай на первое время ко мне перебирайся, — неожиданно принял решение Артем. — Наташка твоя девка что надо, с Татьяной моей быстро общий язык найдут.

— Не шутишь? — гораздо веселее спросил Колосков.

— Переезжай, места всем хватит. У меня и свадьбу справим.

Колосков молчал, обдумывая предложение своего командира. Оно, конечно, у Артема пожить бы какое-то время неплохо. А что в поселке скажут? Да и сама Наташка как на это посмотрит? Все-таки, что ни говори, теща среди людей ославится — это ж надо же. единственная дочка с мужем непьющим к людям чужим жить ушла!

Молчал, думая о своем, и Артем Шелихов. У него тоже несколько раз чуть ли не до развода доходило, пока Татьяна не поняла, что мужа не сломать и со службы своей он не уйдет. А окончательно поверила в его дело, когда однажды вечером возвращалась с работы и из соседнего дома вдруг высунулась соседка и радостно затараторила:

— Татьяна, слышь… Слышь, говорю. Сегодня в обед про твоего Артема по радио рассказывали.

— Будет врать-то, — отмахнулась от нее Татьяна,

— Ты у людей спроси, — возмутилась та. — Говорю тебе — герой он, может, даже медаль дадут…

С этими мыслями он и заснул, забывшись коротким сном Разбудил его Венька, спавший в другой палатке. Он долго щекотал хворостинкой голые ступни, торчавшие из-под полога, но, когда это не помогло, заорал, копируя летнаба Курьянова:

— Сход на дым!

Артем ошалело закрутил головой, пытаясь проснуться, и когда понял, что они вовсе не в салоне «аннушки», а в палатке, и ждет их не прыжок на лес, а добивка пожара по верхней кромке, устало приподнялся, посмотрел на зашевелившихся пар ней.

Всю ночь парашютисты добивали остатки пожара, заливая водой тлевшие валежины, растаскивая завалы, где мог бы спрятаться небольшой очажок, готовый перекинуться на оплывшие смоляными каррами деревья. Когда уж солнце поднялось над сопкой, Артем дал «отбой», и они, голодные, с красными, слезящимися глазами, спустились к лагерю. Усталость пересилила голод, и парни молча побрели к палаткам, мечтая об одном: как можно быстрее сбросить набрякшие от воды сапоги и вытянуться на спальных мешках.

Около костра, над которым висел чайник, Артем увидел поднявшегося навстречу бригадира лесорубов и Ваську Антоненко. Второго рабочего с ними не было, и Шелихов здраво рассудил, что тот, поди, уже спать завалился. Однако по встревоженному лицу нанайца понял, что здесь что-то случилось, и невольно ускорил шаг.

— Ну? — спросил он, подходя.

— Рекунов… Семен пропал, — выдавил из себя Иван.

— К-как пропал?.. — заикаясь, спросил Шелихов. — Он же на фланге был! Там же выгорело все к чертовой матери! — почти выкрикнул он, глядя на Бельды и переминающегося с ноги на ногу Антоненко. — Огонь же не мог перекинуться через него!

Почувствовав недоброе, подошли парашютисты. Кто-то сказал-

— Пропал… А как же этот остался жив?

— Да не погиб он, нет, — быстро заговорил Бельды. — Понимаете, сбежал он

Какое-то время все молчали, потом посерьезневший было Венька протянул с ехидцей:

— Так бы и говорил. А то пропал…

— Значит, нервишки не выдержали, — констатировал Артем. — И выходит, он того тигра…

— Выходит, так, — понуро ответил Бельды.

— Как это могло случиться? Ты же вместе с ним на кромке был, — с неприязнью в голосе спросил Шелихов, повернувшись к Антоненко.

— Н-не знаю, — робко произнес тот. — Мы с ним под вечер на пожар пошли. Он показал, как брызгалкой вашей пользоваться, куда за водой ближе бегать, и поставил меня на горе той чуток выше себя. Сказал, чтобы я так в горку и шел потихонечку, угли затушивал. Ну, когда светло еще было, я его несколько раз видел, а потом темно стало, и я уж толечко пеньки заливал. Несколько раз прокричал ему, а вин молчок. Ну, думаю, не слышит. А потом, когда рассвело, я сюды пришел. Увидел бригадира и говорю: «Шо, мол, Семен еще не приходил?» А он — нет, говорит. Ну, я подумал, шо вин на пожаре еще, и хотел было спать ложиться, а тут глядь, в кустах брызгалка его валяется…

Парашютисты молча слушали сбивчивый рассказ, и, когда Антоненко закончил, Венька сказал зло:

— Значится, прав командир наш — вербованный тигра саданул.

Бельды, наблюдавший за реакцией парашютистов, повернулся к Шелихову.

— Артем, у вас ружье с собой было?

— Ну, — кивнул Шелихов и неизвестно для чего добавил: — Сам же видел — у палатки лежало. — Он говорил эти слова и чувствовал, что никакого ружья больше нет.

Бельды отвел глаза в сторону.

— Я-то видел, однако…

— Лихо, — процедил сквозь зубы Венька и бросился сначала к одной палатке, потом ко второй.

Когда он вернулся к костру и молча развел руками, Колосков сказал:

— Выходит, этот самый Рекунов ночью, втихую, вернулся сюда, забрал ружье и сбежал?

Шелихов молчал, лихорадочно соображая, зачем Рекунову понадобилась двустволка. Ведь тот же Иван Бельды мог проснуться и спросить, что он делает в лагере, когда должен быть на кромке пожара. Получается, для отвода глаз и ранцевый опрыскиватель с собой прихватил — если что, так сказать можно, сломался, мол.

Вывод напрашивался сам собой. В поселок Рекунов не пойдет, понимая, что они успеют сообщить о его бегстве. Скорее по реке уходить будет в другое, более надежное место, чтобы оттуда уже скрыться из этих краев.

— Делишки… — Артем повернулся к бригадиру лесорубов. — Как думаешь, куда он может сейчас двинуть?

— Однако, к нам на делянку.

— Зачем? — удивился Артем.

— А документы его там, в куртке.

— Интересно, — удивился молчавший Мамонтов. — А как же он ночью мог туда пройти?

— Проще простого, — махнул рукой Артем. — Шагай по тракторному следу, не ошибешься. — И снова обратился к Бельды:

— Ты этого Рекунова хорошо знаешь?

— Откуда? — отмахнулся Иван. — Его же мне на время дали. А вообще-то мужик расторопный, смекалистый. Хоть на «Дружбе» работать, хоть на тракторе.

— Во-во, — добавил Венька. — Хоть тигра завалить, хоть… Он неожиданно запнулся, хмуро посмотрел на Шелихова. — А ведь такой Рекунов, командир, ни перед чем не остановится. И как бы наша двустволка с Ивановым карабином нам боком не вылезли.

— Ты что, хочешь сказать…

— Именно это и хочу. Знавал я таких умельцев, ему что собаку пристрелить, что человека жизни лишить. Набрал ты себе, Иван, работничков!..

— Ну, это ты зря, однако, насчет всех-то, — хмуро ответил Бельды. — Васька вон не такой.

— Сегодня, может, Курьянов прилетит, — сказал Колосков. — Сообщим ему, а он по рации в поселок. Враз возьмут.

— А если не прилетит? — возразил Артем. — Или прилетит к вечеру, при втором облете? За это время Рекунов сумеет настолько в тайгу углубиться, что его потом черта с два найдешь. Отсидится, а потом любой посудиной уйдет по Амуру в Хабаровск или Комсомольск. Ищи-свищи его после этого.

— Что ж, прямо-таки и не найдут?

— А кто его искать будет, Серега? — возразил Венька. — Убийств и хищений он не совершал.

— А тигр? — спросил Мамонтов.

— А, — отмахнулся Венька. — Да и не доказано это.

— Получается, безнаказанным уйдет, — произнес бывший десантник.

— Получается, так, — в тон ему сказал Сергей. — Если по пути еще чего-нибудь не натворит. Рекунов этот — мужик, видно, решительный, ружья так просто не крадут.

— Это уж точно, — хмуро согласился Артем. — А пока он чего-нибудь не натворил, брать его надо. Думаю, он еще не дошел до лесосеки. По тракторному следу не очень-то напрыгаешься. И если мы сейчас с Венькой сплавимся по реке, то сможем опередить его. Серега, — повернулся он к Колоскову, — остаешься здесь за старшего. Давай-ка, мужики, лодку срочно качайте

Он уже было собрался уходить, как вдруг его тронул Бельды.

— Артем, а если Семенка уже на деляне и теперь в тайгу уходит? А я каждый куст в тех местах знаю. Так что мне надо идти.

— И мне, — неожиданно сказал Мамонтов.

— Это почему же тебе? — вскинулся Венька.

— А потому, Рыжий, — ответил Мамонтов, — что меня этому делу два года в армии учили.

Венька молча проглотил пилюлю, а Колосков дружески толкнул приятеля в плечо:

— Не дуйся, Вениамин. Прав Мамонт.

Вынужден был согласиться с предложением Бельды и Шелихов, хотя не представлял, как этот худощавый, невысокого роста нанаец, пусть даже с Мамонтовым, сможет взять вооруженного браконьера.

Давно уже Мамонтов не испытывал такого наслаждения, как сейчас. Даже ночная усталость прошла незаметно, когда он, загребая ладонями воду, несколько раз плеснул себе в лицо и на голову, смочил вихрастые волосы.

Когда-то, еще до армии, они с девчонками ходили в городской парк и, заплатив тридцать копеек, катались на лодках. Эту же «резинку», как назвал ее Венька, даже лодкой нельзя было назвать С тонким прорезиненным днищем, под которым стелилась вода, с надувными бортами, — казалось, ткни, и прорвется — она выглядела столь ненадежной, что Мамонтов даже боялся сделать лишнее движение. Однако она свободно держала и его, и Бельды, а главное — была послушна любому движению небольших весел, которыми ловко подгребал в особо опасных прижимах Иван.

А пологие берега то сменялись каменистыми отрогами, которые подступали к воде сплошной стеной, зажимая в иных местах речку настолько, что казалось, они непременно врежутся в какой-нибудь прижим, то отступали, и река разливалась вширь, усмиряя свое течение, и можно было видеть намытые водой плесы, склоны небольших сопок, заросших пихтой, лиственницей, белоствольной березой, а то и небольшим кедровником.

Несколько раз из-под обрывов срывались небольшие стайки чирков Мамонтов проводил одну из них взглядом, вздохнул:

— Ружьишко бы сюда!

— Зачем? — удивился Бельды.

— Уток-то сколько, — показал Мамонтов на заросший откос, из-под которого стремительно поднялся на крыло утиный выводок.

— Рано еще, — односложно ответил Бельды. — Утка жир не нагуляла, да и утята не подросли еще.

Бывший десантник недоуменно посмотрел на Ивана.

— Это что же — на реке живи, а пару уток убить не моги?

— Почему ж не моги, — откликнулся Бельды, выводя лодку из стремнины. — Чего ж селезня не убить? Можно и убить. А вот утку нельзя еще, погодить надо.

Мамонтов хмыкнул:

— А я, честно говоря, думал, что здесь охотятся в любое время.

— Многие так думают, — уклончиво ответил нанаец. — А кое-кто и браконьерствует в открытую. Вот и поубавилось рыбы в реке да зверя в тайге.

— Уж это ты, поди, загнул. Эвон махина какая. С самолета глазом не окинешь. А ты… поубавилось.

— А людей сколько понаехало, — в тон ему ответил Иван. — И почти у каждого ружье. Да и леспромхозы не сбрасывай со счетов Вот и уходит зверь с насиженных мест.

Он замолчал, ловко заработал веслами, стараясь поближе держаться к берегу, под прикрытием подступившего к воде кустарника. Бывший десантник понял эту маленькую хитрость: если Рекунов еще не дошел до лесосеки и идет вдоль берега, то ему их легче заметить на середине реки.

Какое-то время плыли молча, и только хмурое лицо Бельды выдавало настроение нанайца. Мамонтов не стал тормошить его расспросами, однако тот неожиданно заговорил сам:

— Видишь рыбины? — спросил он, кивнув на берег, где валялось несколько тушек кеты.

— Ну?..

— Небось, думаешь, отнерестившаяся?

— Наверно, — недоуменно пожал плечами недавний солдат, которого, откровенно говоря, меньше всего заботил этот вопрос.

— Вот-вот, многие так думают. А я тут поднял одну такую рыбину, а у ней в жабрах мелкий-мелкий белый песок. Она даже икру не успела отметать — погибла.

— Из-за песка?! — не поверил Мамонтов.

— Из-за него, — хмуро ответил бригадир лесорубов — Тут чуть выше по течению артель старательская стоит, они гидромониторами руду моют, так вот у них отстойники ни к черту. Еще прошлым годом об этом говорилось. Обещались исправиться И вот…

— А что, разве за этим никто не следит? — удивился Мамонтов, рассматривая тушки больших, сильных когда-то рыбин, бог знает из каких мест пришедших сюда на нерест.

— Как же не следят, — должны следить. Санитарно-эпидемиологическая станция… — делая ударение на последнем слове, с нескрываемой неприязнью протянул Бельды.

— Ну и…

— А чего «ну и…»? Дело ясное Схимичили, видать, когда принимали отстойники да очистные сооружения.

И опять надолго замолчали, каждый думая о своем. Иван Бельды прикидывал, какой ему будет «разнос» от начальства, когда в леспромхозе узнают о побеге Рекунова, а бывший солдат-десантник, пожалуй, впервые задумался о том, что услышал от бригадира лесорубов. Вот она, оказывается, чертовщина какая. Какой-то мелкий белый песок, и от него рыба красная гибнет…

Теперь Бельды вел лодку вдоль пологого берега, от которого, казалось, разбежались лесистые сопки. И вдруг он запел — негромко, будто мурлыкая себе под нос:

Песня была длинная, вроде бы односложная, но какая-то очень теплая, напевная. А заканчивалась она словами — «верьте, сестры, верьте, братья, Чикченку, ждут меня его объятья, Чикченку».

Бельды посмотрел на Мамонтова, усмехнулся.

— Думаешь, с ума сошел? Рекунов-проходимец услышит? Не-ет. Ему в этих местах к берегу не выйти — топи. Так что он вон ту сопочку с другой стороны обойдет.

— А чего ж ты шепотом? — резонно спросил Мамонтов.

— Не знаю, — сам себе удивился бригадир лесорубов. — Привычка, наверное. Еще от деда да отца осталась. В тайге да на реке громко петь нельзя — Подю спугнуть можно. Они ж у меня охотниками были.

— А кто это — Подя?

— Подя? Ну, парень… даешь ты. Подя — это хозяин охотничьих угодий. Про него каждый охотник знает. Да-да, ты не смейся, — не на шутку обиделся Бельды. — Есть даже старинный охотничий обычай, его мой старший брат всегда соблюдает.

И замолчал, насупившись.

— Расскажи, Иван, — попросил Мамонтов. — Ей-богу, впервые слышу.

— Да чего там, — вроде бы нехотя начал Бельды. — В первый день, по нашим обычаям, в тайге не принято охотиться. Точно говорю. Если даже на кабанов наткнешься, не стреляй. Сперва надо устроиться с жильем, познакомиться с Подей, крепко помолиться ему одному, если он, конечно, одинок, а если у него семья, то всей семье. Подя, хоть и хозяин определенной части тайги и невидим для простого глаза, но он, как и обыкновенный человек, имеет жену и детей. А если кому захочется видеть его, то он присниться может. А в своем владении Подя находится днем и ночью. Сидит с охотниками возле костра, в зимнике, слушает их беседы, ест вместе с ними. Если человек ему понравится, он будет гнать соболей к нему в капканы. А когда охотник подкрадывается к зверю, Подя закрывает им глаза и уши, чтобы они не видели и не слышали охотника. Каждый таежник стремится задобрить Подю, а для этого надо выбрать лучший кусок еды, бросить его на огонь и сказать: «Кя, Подя!»

Удивленный услышанным, Мамонтов, сидя на корме надувной резиновой лодки и загребая пальцами воду, старался понять Бельды. Буквально полчаса назад бригадир лесорубов с болью говорил о санэпидстанции, которая «схимичила», и вдруг какой-то Подя…

Вскоре Бельды подогнал лодку к берегу и, не доходя метров ста до заросшего березняком мыска, направил ее на небольшую отмель.

— Дальше пешком пойдем, — сказал он. — Лесосека близко.

Иван ловко выпрыгнул из зашуршавшей по прибрежной гальке лодки и, пока Мамонтов разминал затекшие от неудобного сидения ноги, вытащил ее на берег.

Рекунова они увидели сразу же, как только вышли к неровной кромке леса, за которой светлела поляна с небольшим деревянным вагончиком посредине. Чуть склонившись, он качал такую же, как у них лодку. Сбоку горбился большой, до отказа набитый рюкзак, на траве высвечивали на солнце стволами карабин Бельды и двустволка Шелихова.

— Ишь ты, основательно собрался, — пробормотал Бельды. — Все продукты забрал.

Мамонтов молчал, соображая, как без лишнего риска взять Рекунова. А мужиком тот был крепким, заматеревшим, да и весил, пожалуй, чуть больше Мамонтова. Главное — как-то отвлечь его внимание. Помешать спустить лодку на воду. Спустит — там его не возьмешь.

— Слушай, Иван, — повернулся он к Бельды, — я сейчас поляну леском обойду, а когда рукой махну, ты позови его. Понимаешь, надо как-то заговорить мужика.

— А вдруг стрелять начнет? — спросил Бельды. — Не должен. Ты-то без ружья.

Иван помолчал, видимо, прикидывая возможность риска, кивнул согласно.

— Ладно. Только смотри, однако, чтобы сучок какой не треснул. Семен, как зверь раненый, настороже держится.

Бригадир притаился за массивным стволом ели. Заросли тут были густые, и он мог совершенно безопасно следить за Рекуновым. А тот, казалось, делал обычную, повседневную работу, методично качая насосом, и только изредка вскидывал голову, всматриваясь в свежий тракторный след, теряющийся в тайге.

— Спокоен Семенка, — изредка бормотал Иван, поглядывая на противоположную сторону поляны, где должен появиться Мамонтов.

Впрочем, это только казалось.

Семен, стараясь успокоиться, думал, отчего ж ему так не везет. Уйдя с шахты, закончил курсы шоферов и устроился на дальние перевозки. Однажды, когда он поздней осенью вез неоприходованный груз, на шоссе вдруг откуда-то появился мужчина с поднятой рукой. Семен едва успел мазнуть по нему светом фар, и, понимая, что уже не успеет заторомозить, резко крутанул баранку в сторону. По глухому удару он понял, что задел «голосовавшего» и, едва не завалив машину на обочине, опять выскочил на безлюдное шоссе.

Надо было остановиться и отвезти пострадавшего в больницу, однако страх перед возможным наказанием оказался сильнее, и он погнал машину в город, чтобы освободиться от левого груза.

Уже потом, несколько дней спустя, он от шоферов-рейсовиков узнал, что пострадавшего доставили в больницу в тяжелом состоянии. Испугавшись ареста, Рекунов взял расчет и перебрался сначала в Сибирь, где с год проработал на лесовозе, а потом завербовался сюда, в леспромхоз. Он не знал, умер ли тот случайный прохожий, жив ли, и оттого до последнего дня страшился наказания.

И еще одно не давало ему покоя. Хотелось как можно больше, причем одним махом, заработать денег. И поэтому, когда он, в очередной раз поднявшись по реке, чтобы поставить там сетку, наткнулся на тигриные следы и тушу задранного изюбра, понял — вот он, его шанс разбогатеть, который он так долго ждал. За шкуру полосатого красавца кое-кто может отвалить приличную сумму.

Забыв об опасности, он на скорую руку соорудил засидку в кроне дуба и затаился, поджидая добычу…

Первым на вершину сопки, прямо под скрадок, неизвестно откуда вышел медведь-двухлеток. Семен увидел, как он потоптался около разорванной туши изюбра, тронул его лапой, принюхался, и Семен хотел уж было завалить медведя, как вдруг огромный полосатый зверь с яростным рыком взвился в воздух…

Пока буро-полосатый клубок катался под ним, вырывая из земли пучки красной от крови травы, Рекунов, словно загипнотизированный, не мог даже пошевелиться. Дрожали руки, сжимавшие карабин.

Спроси его, сколько все это длилось, он бы не смог ответить. И только когда на окровавленной, изрытой когтистыми лапами земле распласталась туша медведя, а израненный и измотанный дракой тигр стал зализывать раны, Семен вышел из оцепенения, тщательно прицелился…

Потом он спустился с дерева, подтащил тушу к сучковатой березе, сбегал к оставленной на берегу лодке, отрезал от сети длинную капроновую веревку, вернулся обратно. Через сук подтянул за передние лапы тигра, чтобы муравьи да мыши шкуру не попортили, и решив, что до темноты он не успеет снять шкуру, лодкой сплавился на деляну.

…Наконец Бельды увидел, как из разросшихся вокруг поляны кустов жимолости высунулась голова парашютиста, и Мамонтов бесшумно перебежал к вагончику.

Иван Бельды вышел из укрытия

От склонившегося над лодкой Рекунова его отделяло метров пятьдесят, не больше, однако тот продолжал все так же спокойно работать, и только отброшенный в сторону накомарник говорил о том, что он спешит.

— Семен, — тихо позвал Бельды.

Рекунов дернулся, словно осекся на полуслове, вскинул голову, оставаясь в полусогнутом положении. Потом вдруг резко выпрямился и наткнулся взглядом на бригадира. Видимо, от неожиданности он вздрогнул, как бы боясь удара в спину, всем корпусом крутанулся назад и вдруг совершенно спокойно поднял с земли карабин, передернул затвор…

Какое-то время он неподвижно стоял, широко расставив ноги, палец на спусковом крючке, ствол направлен прямо в грудь Ивана. Не шевелился и Бельды, оцепенело уставившись в темный кругляш дула, из которого в любой момент могла вырваться смерть. А то, что Семен может спустить курок, он не сомневался.

Наконец Бельды разжал ссохшиеся губы, проговорил, пытаясь перебороть страх:

— Зачем ружье украл?

Рекунов молчал, пытаясь разглядеть, нет ли еще кого-нибудь в темноте леса.

— Зачем украл ружье, говорю? — повторил Бельды.

Убедившись, что в кустарнике и за деревьями никого нет, Семен чуть опустил ствол карабина, долго, с прищуром, рассматривал бригадира, потом спросил, усмехнувшись:

— А они тебя что же, из-за этого дерьма сюда погнали?

— Однако, не они, — окончательно переборов страх, сказал Бельды и сделал шаг вперед. — Они еще не пришли, на пожаре были, когда Васька сказал, что ты пропал. Думали — сгорел. Искать стали. Огнетушитель нашли. А ружье пропало.

— Ну а тебе-то какое дело, паря? — с открытой неприязнью спросил Рекунов. — Ружье-то ихнее, пожарников.

Иван сделал еще один шаг, на что Семен предостерегающе поднял ствол

— Боялся я, что ты глупость каку-никакую сделаешь. А мне потом… отвечай, однако.

И тут же, увидев, как появился из-за вагончика Мамонтов, спросил первое попавшееся, но, видимо, единственно правильное в этом положении.

— Это ты, Семенка, тигра завалил?

— Тигра, говоришь? — выдохнул Рекунов и, перехватив удобнее карабин, шагнул к бригадиру.

Он прищурился на невысокого Ивана, шагнул было еще, но что-то задержало его, он резко обернулся, вскинул карабин и одновременно с выстрелом, сбитый сильным ударом, отлетел в сторону…

Когда он пришел в себя, то поначалу даже не мог встать — к горлу подступала тошнота, как в глубоком тумане расплывался Иван Бельды, рядом стоял еще кто-то. Он попытался опереться на локоть и не смог.

Случилось именно то, чего больше всего боялся Артем. Утром ветер усилился, чуть развернулся и теперь надувал голову пожара в сторону основного массива Кедрового урочища. В сопках это было не в новинку: порой ветер крутило так, что парашютисты не знали, с какой стороны подступиться к пожару. Случалось, что основной фронт огня в течение часа резко менял направление, и то, что когда-то было флангом, становилось основным фронтом. К тому же при сильном ветре даже устойчивый низовик зачастую переходит в верховой пожар. В общем, забот парашютистам в сопках хватало.

Первым смещение и усиление ветра почувствовал Венька. Он прилаживал у костра на вбитые колья сапоги с портянками, как вдруг увидел, что языки пламени как бы нехотя качнулись и, прижатые сильным воздушным потоком, мягко легли на сторону. Венька хмыкнул, вырвал из-под ног пучок травы, бросил ее в огонь.

Поваливший дым четко показывал направление ветра: именно там сейчас готовил опорную полосу Шелихов.

«Однако», — почесал в затылке Венька и босиком зашлепал к палатке. И тут он увидел Ваську. Парень, обхватив прижатые к подбородку колени, сидел в тени.

— Ты чего это? — удивился Венька. — Не намаялся, что ли, ночью?

Антоненко поднял лицо, улыбнулся виноватой улыбкой. И только теперь поднаторевший на таежных пожарах Рыжий увидел, как измучился этот невзрачный, добрый парень, который и был-то всего лишь года на три младше его.

— Устал трохи, — признался тот.

— А чего ж не спишь? — удивился парашютист.

Антоненко пожал плечами.

— Да я пробовал заснуть, а перед глазами… Понимаешь, кружится все. Жутко аж.

— Жутко… — миролюбиво пробурчал Венька. — Щас еще жутче будет.

Но, увидев, как вскинулся парень, тут же добавил:

— Да ты не бойся — пройдет. А вообще-то первый пожар всегда запоминается. Даже снится. Я помню — проснешься иной раз, а сам будто в парилке побывал. Ты это… — почесал он в затылке, — мы сейчас уйдем, а ты поспи-ка крепенько.

— Спасибочки, — благодарно улыбнулся Васька. И тут же спросил с тревогой: — А куда вы, того… уйдете?

— За кудыкину гору! — оборвал парня Венька и полез в палатку.

Сергей Колосков страдал «профессиональным заболеванием» лесных пожарных. Как только выдавалась свободная минута, он мог моментально уснуть в любом месте, будь то неудобное сиденье «аннушки», спальный мешок под открытым небом, небольшая палатка, облепленная изнутри комарами, ну а когда удавалось дорваться до любимого матраца с белой простынкой…

— Серега, — дернул его за ногу Венька. — Подъем!

Ас-пристрельщик умел не только мгновенно засыпать, но и так же мгновенно просыпаться.

— Ну? — открыл он красные глаза, воспаленные от бессонной ночи, когда они давили верхнюю кромку, не давая разгореться отдельным очажкам.

— Гну! — огрызнулся Венька. — Ветер усилился, в урочище пошел.

Колосков, успевший обрасти щетиной, грозный от копоти и сажи, сидел теперь на спальнике и, ловко наматывая не успевшие просохнуть портянки, говорил:

— Буди Ваську. Забираем с собой взрывчатку, сигнальные свечи — и на полосу.

— Слушай, — замялся Венька. — Тут такое дело… Может, парня этого, Ваську, оставим покемарить немного. Сам понимаешь, навыка нет, с ног от усталости валится. Ведь еще целую ночь придется на добивке пахать.

— Добре, — согласился Сергей, пробуя, хорошо ли сел сапог.

Смену направления ветра Артем почувствовал сразу же. ДТ-74, на котором он прокладывал минполосу, был без лобового стекла, и Артем уловил пахнувший в лицо жар. Защекотало в носу от едкого дыма.

Еще не веря в догадку, он остановил трактор, встал на гусеницу, послюнявил палец. Точно, ветер усилился и дул в его сторону. Артем снова плюхнулся на старое, продавленное сиденье, трактор развернулся и, лязгая побитой кабиной, подминая под траки низкорослый кустарник, двинулся вверх. Теперь главная опасность пряталась чуть выше по склону, в хвойном подросте, к которому ни в коем случае нельзя подпустить огонь — схватись от маленькой головешки молодняк, и можно считать, что вся работа пошла насмарку. Сразу же за ним чернел елово-пихтовый островок, с которым соседствовали могучие кедры.

…Теперь уже раздутая ветром и переменившая направление голова пожара давала о себе знать не только снопами густого сизого дыма, который стелился над склоном, заполняя распадок. Даже сквозь рев надрывающегося мотора был слышен гул и треск сжираемого огнем леса. Над вершинами стали появляться длинные языки пламени, которые тут же захватывали другие деревья.

Артем безжалостно бросал трактор на завалы и расчищал минполосу. И так раз за разом, пока вконец не онемели руки, так что он уже почти не ощущал их, двигая тяжелыми рычагами. От постоянной тряски и ударов заныла спина. Едкий дым забивал дыхание, слезились глаза, и в какой-то момент Артем едва не завалил трактор, на предательском бугорке. Вдруг он увидел Колоскова. Остановил трактор, спрыгнул на землю.

— Взрывчатку принесли? — быстро спросил он.

— Венька уже раскладывает.

— Тогда давай так. Ты внизу готовь отпалку, а я здесь расчищать буду.

— Понял, командир.

Отдельные языки надвигающегося фронта пожара уже бежали по сухостою, и Артем благодарил случай, что сопка эта, как слоеный пирог, перебита березовыми рощицами, которые не очень-то поддаются верховому палу. А случись здесь сплошной ельник или сосновый бор…

Сергей разнес взрывчатку по намеченной линии, как вдруг увидел Антоненко. В руках у парня был топор, за спиной прорезиненный ранец для воды.

— Чего это ты гут? — удивился Колосков. — Тебе же отдыхать приказано.

Антоненко насупился.

— Отдыхать… Все тушат, а я отдыхать, — повторил он обидное для него слово. — Говори, чего робить?

— Значит, робить? Вот это по-нашему. А то действительно, отдыхать. Вот прилетим в поселок, в баньке попаримся, потом и отдохнем.

Парень улыбнулся:

— Конешно.

— А раз «конешно», оставляй брызгалку здесь, она позже пригодится, бери топор — и на помощь к ребятам. Секешь?

— Ага, — согласно кивнул парень.

Когда Антоненко скрылся за деревьями, Сергей, закрепив детонатор на конце шланга, поджег шнур и, отбежав, спрятался за ствол дерева…

Взрыв, как он и ожидал, получился что надо — на месте взрывчатки теперь была канава, с краев которой торчали вырванные взрывной волной корни деревьев, пучки травы.

Когда раскатистое эхо взрывов прокатилось по всей линии опорной полосы, подошел едва державшийся на ногах Шелихов. Лицо Артема было черным от копоти. Он вместе с Колосковым осмотрел минполосу, отдал команду готовиться к встречному отжигу.

До лавины огня оставалось метров пятьдесят.

— Гребенкой встретим? — спросил Сергея Артем.

Это был испытанный способ. Когда до надвигающейся стены пожара оставались считанные метры и могла возникнуть опасность его переброса через опорную полосу, они поджигали заваленные деревья сначала вдоль самой канавы, затем — отступив метров на шесть к надвигающемуся пожару.

— Давай гребенкой, — согласился Артем и тут же повернулся к Антоненко. — Значит, так, берешь ранец, набираешь воду в бочажках и выходишь за полосу. Серега, Венька и я делаем отжиг и тоже на окарауливание. Все ясно? — И добавил, обращаясь к притихшему парню: — За линию отжига не лезть. Окарауливать только по внешней стороне.

Васька кивнул согласно и побежал к вывороченной ветром сосне, под корневищем которой в яме темнела вода. Венька, Артем и Серега с сигнальными свечками в руках разбежались по линии отжига.

Хорошая это все-таки штука — сигнальная свеча, позаимствованная лесными пожарными у железнодорожников. Больше десяти минут горит, и за это время ею можно пустить встречный огонь на полосе длиной в двести, а то и триста метров. А когда возвращаешься в лагерь и нет сил уже, чтобы собрать бересту да смолье на растопку, сунешь такую свечу в наспех сложенное кострище — и заполыхает огонь под подвешенным на рогатину закопченным чайником.

Прежде чем начать отжиг, Артем отогнал подальше трактор и только после этого зажег свечу, прикрыв лицо рукавом, поднес фитиль к поваленной, с потеками смолистых карр сосне. Огонь схватился разом, сунулся было по ветру к оголенной минерализованной полосе, наткнулся там на пустоту и стал медленно продвигаться навстречу ревущей стене пожара.

Теперь уже полоса огня тянулась вдоль всей трассы. Кое-где Сергей успел зажечь опережающий огонь — гребенку. Артем, видя, что на его участке встречный отжиг распространяется слишком медленно по сравнению с надвигающимся пожаром, быстро зажег вторую свечу, и, накрыв голову брезентовой курткой, бросился в огненный коридор, тыкая ярко полыхающей свечой в смолистые карры. Надо было успеть как можно больше выжечь леса встречным огнем. Когда дышать стало невмоготу, он бросил свечу и отбежал в безопасное место.

А встречный пал разрастался, набирал силу, оглушительный рев огня сливался с треском рвущихся деревьев, черные клубы дыма, словно фантастические грибы, взлетали над тайгой. На какое-то мгновение стена огня будто бы затихла и вдруг, вплотную сойдясь с отжигом, со страшным ревом взметнулась вверх…

Наступил самый ответственный момент для окарауливания. Через выжженную полосу полетели первые горящие головешки. Веером посыпались искры. Около Артема упала ветка, от нее тут же занялась трава, но он быстро затоптал огонь сапогами. И опять, в который уж раз посмотрел в сторону хвойного подроста. Если он схватится… Перебросив через спину ранец, Артем побежал туда. Хотя от ревущей, яростно клокочущей стены огня до этого островка было метров пятьдесят, он понимал, что случайная головешка может долететь и туда.

Хвойный подрост был цел, но от «выстрелившего» сучка занялся пока что спокойным огнем недалекий кустарник. Артем кое-где захлестал расползающиеся красные щупальца курткой. Рядом чернел бочажок — воронка из-под вывороченного дерева, доверху наполненная дождевой водой. Он несколько раз сбегал туда и обратно, попытался сбить огонь водой, но ему это не удалось. И тогда, сбросив ранец, он побежал к дереву, под которым лежали запасные бухты взрывчатки. Бросив на плечо двадцатикилограммовую упаковку и сунув в карман пару детонаторов, он побежал обратно.

Уложил бухту в воронку с водой, прикрепил детонатор, вывел на сухое место конец огнепроводного шнура и поджег его.

Громыхнуло так, что аж загудело в ушах, и, выброшенная взрывом вода окатила его с головы до ног. Он протер глаза подбежал к бочажку — прибитый водой и грязью огонь затих.

Все реже и реже «выстреливали» горящие головешки. Зажатая голова пожара остановилась. Догорали валежины и остатки кустарника. Еще пару часов окарауливания, и можно будет немного отдохнуть, чтобы с вечерней росой опять вернуться на добивание пожара.

На следующий день утром, когда осипшие от гари измотанные до предела парашютисты вернулись в лагерь над тайгой послышался знакомый рокот мотора, и вскоре показалась «аннушка». Артем принес из палатки компактную переносную радиостанцию и включил тумблер.

— «Воздух», я — «Кедр». Как меня слышите? Прием.

— «Кедр», я — «Воздух». Слышу вас хорошо. Как дела? — раздался голос летнаба Курьянова.

— Порядок, Кирилл. Пожар задавили. Лесорубы помогли. Они же и на окарауливание останутся. Так что можешь присылать вертолет. Снимаемся.

— Годится, — согласился Курьяпов и спросил: — Раненых, больных нет? Прием.

— Да, — спохватился Артем. — Обязательно, слышишь, обязательно этим же рейсом прихвати с собой участкового. Здесь его дружок один дожидается…

— Ага, — подтвердил Венька, облизывая ложку, которой только что пробовал сготовленную Иваном Бельды кашу с тушенкой. — Потому что я лично этому гаду Рекунову крошки не дам.

А Колосков с Мамонтовым стаскивали в кучу нехитрое имущество, которое, упаси господь, потеряется или сгорит ненароком — это сколько же нервов на акты списания придется затратить! И ас-пристрельщик Сергей Колосков считал вслух:

— Топоров — шесть. Спальников — четыре. Парашютов — пять.