"Ираклий Андронников. Избранные произведения в двух томах (том 2)" - читать интересную книгу автора

говорить. Он не скрыл, что десятиминутный текст я произносил более получаса
и внешне это выглядело очень непрезентабельно: я все время почесывался,
облизывался, хохотал, кланялся и при этом отступал все время назад, так что
он, доктор, должен был несколько раз возвращать меня из угла на исходную
точку. Но больше всего его поразило, что, с трудом произнося заученные
слова, я помогал себе какими-то странными движениями левой ноги - тряс ею,
вертел, потирал носком ботинка другую ногу, а то начинал стучать ногой в
пол... Доктор сказал, что все это называется нервной распущенностью, что
надо только следить за собой... Правда, есть и другие признаки, когда
человек очень взволнован и устранить которые не в его власти.
- Горят уши,- сказал он,- сохнет во рту, на шее появляются пятна. Но
ведь это же никому не мешает. Все поймут, что выступаете вы в первый раз, и
охотно вам это волнение простят. Конечно, если я проведу с вами
гипнотический сеанс, вы будете выступать спокойнее, но зато еще больше
будете волноваться перед вторым выступлением в уверенности, что сумеете
преодолевать страх только под влиянием гипноза... Но... вы понимаете сами...
И он несколько поуспокоил меня.
Однако все это касалось формы моего выступления. А содержание
беспокоило меня еще больше. Надо было получить одобрение Ивана Ивановича,
ведь он был мой начальник, вдохновитель и поручитель. Но посоветоваться с
ним все как-то не удавалось. Поймаю его в филармонии, говорю:
- Иван Иванович, ты не можешь послушать меня?
- Да, да, непременно, с большим интересом, но несколько позже того!
А чего же "того"? Когда уже афиши расклеены! Наконец я уловил его на
хорах во время утренней репетиции и быстро произнес первые твердо выученные
фразы будущего моего слова. Иван Иванович послушал с напряженной и
недоумевающей улыбкой, перебил меня и торопливо заговорил:
- Великолепно! Грандиозно! Потрясающе! Высокохудожественно!
Научно-популярно! И даже еще более того! Но, к сожалению, все это абсолютно
никуда не годится... Ты придумал вступительное слово, смысл которого
непонятен прежде всего самому тебе. Поэтому все эти рассуждения о ладах,
секвенциях и модуляциях надобно выкинуть, а назавтра сочинить что-нибудь
попроще и поумнее. Прежде всего ты должен ясно представить себе: ты выйдешь
па эстраду филармонии, и перед тобой будут сидеть представители различных
контингентов нашего советского общества. С одной стороны будут сидеть
академики, а с другой - госиздатовские клерки, подобные самому тебе. С той
стороны тебя будут слушать рабочие гигантов-предприятий, рабочие, которые
долгие годы посещают филармонию, знают музыку, отлично в ней разбираются, с
другой-студенты первого курса консерватории, которые полагают, что они на
музыке собаку съели, тогда как они только еще приступают к этой закуске.
Всем этим лицам надо будет сообщить нечто такое, что всеми было бы понято в
равной степени, независимо от их музыкальной подготовленности.
И я думаю, что если ты пожелаешь для начала сообщить, что Танеев не
представляет собою плод твоей раздраженной беллетристической фантазии, а в
свое время, как и все люди, родился от отца с матерью и что это произошло в
тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, то уже сегодня могу заверить тебя,
что завтра решительно все поймут тебя одинаково, а именно, что Сергей
Иванович Танеев родился в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году и,
следовательно, не мог уже родиться ни в пятьдесят седьмом, ни в пятьдесят
восьмом, ни в пятьдесят девятом, эт сетера, и т. д., и т. п., и проч. Если в