"Леонид Андреев. Писатели" - читать интересную книгу автора

Ночь в типографии, где печатается газета "Одно горе". Мелькает
метранпаж; пытается на ходу заснуть сторож, таскающий гранки; корректоры
усердно насаждают грамотность. Журналист (бородка клинышком, живого
темперамента, вид бродячей собаки, везомой на живодерню или возвратившейся
оттуда) смотрит на свои гранки, вышедшие в тираж, и мрачно ерошит волосы.
Редактор - лицо без особых примет.
Редактор. Не волнуйтесь. Ну, стоит убиваться из-за таких пустяков? Еще
что-нибудь напишете.
Журналист. Да есть-то надо? Есть-то надо, черт меня возьми! Есть-то, я
говорю, надо или не надо?
Редактор. Пишите больше.
Журналист. О собаках писал - не годится. О кошках писал - не годится. О
младенцах писал - не годится. О старцах и вдовах писал - не годится. (С
яростью.) О черте рогатом, что ли, писать?
Редактор(уныло). Не годится. Попробуйте о фармацевтах.
Журналист. Не могу же я, черт возьми моего дядю, всю жизнь писать о
фармацевтах! При одном слове "фармацевт" у меня изжога делается. Вот что я
вам скажу: платите мне жалованье, или я...
Редактор(спокойно). Или вы?
Журналист(одумавшись). Подохну с голоду. Вы знаете, сколько я
рассчитывал получить прошлый месяц? Двести пятьдесят... А сколько получил?
Сто. Где я возьму полтораста?
Редактор. Но, согласитесь, не можем же мы платить дважды? Ведь на месте
вашей статьи будет другая - за нее платить-то все равно нужно?
Журналист. Но понимаете ли вы, что значит писать построчно? Есть
строчка есть пятак. Нет строчки - нет пятака. Ведь это выматывание жил, вы
понимаете? Днем и ночью о них думаю, всю жизнь на строчки переводить стал. А
сколько, думаю, в этой шубе строчек? Да разве я один! Сынишка по утрам
кричит: "Папаша, двести строчек написал", и шалит в этот день, этакий
нововременец, знает, что не накажут. А вдруг я заболею?
Редактор. Бог милостив.
Журналист. Да? А вот на той неделе у меня три дня голова болела - ни
одной строчки. Это значит, еще месяц в старых калошах ходи. А если у меня,
скажем, настроение дурное и я в этот день писать не могу?
Редактор(удивленно). Настроение, батенька, хорошо в Художественном
театре, а для журналиста его не полагается.
Оба задумываются.
Журналист думает:
"Ушел бы в другую газету, да куда? В "Туалетный Павильон" нельзя, уж
очень там душисто пишут. Разве в "Ассенизационное Обозрение"? - нет, это еще
хуже. Да и нельзя - у меня честное имя. (Скрипит зубами.) Честное имя, - а
мясник говорит вчера жене: вижу я, говорит, что вы с вашим мужем не больше,
как жулики. Так и сказал: жулики. Но ведь прав, каналья, жулики не жулики, а
вроде того. Нужно будет отдать... (С ужасом.) Батюшки, да ведь я в 12 часов
Егору Егоровичу должен был отдать четвертной - вот скандал. Придется
отдать - со временем. Правда, написать разве о фармацевтах? Ох, не могу. Да
и плохо писать я что-то стал. Иной раз думаешь, думаешь, что бы такое
сострить, да и не состришь. Вчера один коллега, по дружбе, и то заметил, что
я начинаю выдыхаться. Не знаю, замечает это редакция или нет? А вдруг