"Леонид Андреев. Ф.И.Шаляпин" - читать интересную книгу автора

когда-нибудь, быть может скоро, появится "Книга о Ф. Шаляпине", созданная
совместными усилиями музыкантов и литераторов. Такая книга необходима. Нужно
хоть отчасти исправить ту жестокую несправедливость жизни, что испокон веков
тяготеет над певцами и актерами: их творения неотделимы от них самих, живут
вместе с ними и вместе с ними умирают. Воспроизвести словом, как бы оно ни
было талантливо, все те пышущие жизнью лица, в каких является Шаляпин,
невозможно, и в этом смысле несправедливость судьбы непоправима. Но создать
из творений Ф. И. Шаляпина прекрасную долговечную статую - эта задача вполне
осуществима, и в осуществлении ее наши наиболее талантливые литераторы
найдут благородное применение своим силам. Перед лицом всепожирающей
вечности вступиться за своего собрата, вырвать у нее хоть несколько лет
жизни, возвысить свой протестующий голос еще перед одной несправедливостью -
как это будет и дерзко, и человечно, и благородно! Разве Мочалов не жил бы
до сих пор, если бы его великие современники, часто безграничные властители
слова и формы, не в виде отрывочных воспоминаний, а в целом ряде
художественных образов и картин сохранили для нас его гениальный образ и
гениальные творения? Обидно подумать, что до сих пор над увековечением
творений Шаляпина трудились: со стороны внешней картинности образа -
фотограф Чеховский, со стороны звука дико скребущийся, как запертая кошка,
фонограф и репортеры.
Мои собственные намерения скромны: очарованный гениальным творчеством
Шаляпина, натолкнутый им на массу мыслей и чувств, я хочу поделиться с
читателем своими впечатлениями в далеко не полной и не удовлетворительной
форме газетного фельетона. Разве можно наперстком вычерпать океан, или удою
вытащить на берег Левиафана, или в коротенькой, наскоро набросанной статейке
воссоздать многоцветный и многогранный образ Ф. Шаляпина?
Сейчас поздняя ночь, все тихо, все спит - перед моими глазами встает
Шаляпин-Мефистофель, не тот, что на сцене в "Фаусте", дивно загримированный,
вооруженный всеми средствами театральной техники для воссоздания полной
иллюзии, а тот, что поет "Блоху". Одет он просто, как и все, лицо у него
обычное, как у всех. Когда Шаляпин становится к роялю, на губах его еще
хранятся следы живой беседы и шутки. Но уже что-то далекое, что-то чужое
проступает в крупных чертах его лица, и слишком остер сдержанный блеск ею
глаз. Он еще Ф. И., он еще может бросить мимолетную шутку, но уже
чувствуется в нем присутствие кого-то неизвестного, беспокойного и немного
страшного. Еще момент, какое-то неуловимое движение - и нет Шаляпина. Лицо
неподвижно и бесстрастно нечеловеческим бесстрастием пронесшихся над этой
головой столетий; губы строги и серьезны, но - странно - в своей строгости
они уже улыбаются загадочной, невидимой и страшно тревожной улыбкой. И так
же загадочно-бесстрастно звучат первые слова сатанинской песенки:

Жил-был король когда-то.
При нем блоха жила.
Блоха... Блоха...

В толпе слушателей некоторое движение и недоумевающие улыбки. Король и
при нем блоха - странно и немного смешно. Блоха! А он - он тоже начинает
улыбаться такой вкрадчивой и добродушной улыбкой - эка веселый, эка милый
человек! Так, в погребке, когда-то с веселым недоумением и приятными
надеждами должны были глядеть немецкие филистеры на настоящего Мефистофеля.