"Andy B. Неприличные истории" - читать интересную книгу автора

любви. И позабыв про свои шестые и седьмые разряды, Михалыч начал новую
жизнь.
Новые приятели пили много. В общаге жили с ним в комнате еще пять
человек, и керосинили они вдумчиво, сурово и беспощадно. Михалыч пил в
меру, для настроения, с соседями жил мирно, но порознь - менять друзей, да
еще каких друзей, на пятом десятке не так легко. Стал ходить в библиотеку,
читать "Крокодил" и "Вокруг света", поражаясь в последнем тому, что
оказывается есть на свете места, где ему не доводилось бывать.
Работа его тяготила своим отсутствием. Он лишился покоя - раньше он свою
банку принимал заслуженно - теперь она становилась пыткой. Ему и прежде
случалось тянуть по граммульке из пузыря, растягивая его на весь день, но
прежде хмель был легок и грел на ветру, помогая вкалывать. Теперь пьянка
шла сама по себе, а работы почти что не было. Кассирша принимала
ухаживания, но решительно никуда не торопилась. Тоска стала входить в
привычку.
Драматический конец истории приближался неумолимо. Однажды пришло
написанное корявым почерком письмо от Сереги Калкасова. В бригаде у них
беда случилась - погиб по пьяни приятель старый, самый старший в бригаде,
алкаш горючий, но и мастер на все руки. Уснул в колее, вездеход на
гусеницы намотал. Так что в бригаде дырка, и ох, как нужен Михалыч, ох, как
нужен. А Михалычу в тот день дело поручили. Очки в сортире гудронить.
И был тот сортир особенный, вечномерзлотный, и устроен он был так. В
подвале дома оборудовали бетонный бункер-приемник, в потолке коего
проделаны были отверстия, обитые жестью. И стала жесть, разъедаемая
специфической влагой, изрядно ржаветь. Завхоз принял решение очки
прогудронить.
Развел Михалыч костерок, согрел гудрон в бочке, из тряпок и палки квоч
изготовил, а потом корявыми печатными буквами написал объявление следующего
содержания: "В ТУАЛЕТ НЕВХОДИТЬ ВЕДУТСЯ РАБОТЫ". Вздохнул свежим воздухом
напоследок, и с ведром горячей черной гущи ступил в бункер.
Первые два отверстия приходились на мужское отделение. Там все прошло
без сучка, без задоринки. Прогудронил, вышел на волю, покурил, взял новое
горячее ведро и пошел себе обратно. Третье очко оформил, как надо. И уже
заготовился четвертое обрабатывать. И тут на него сначала потекло, а потом
упало...
Он густо намочил квоч в ведре, взял его в твердую мужицкую руку, и за
все - за блядское это безделье, за водку с утра, за одеколон с вечера, за
"разнорабочего", за по уши в говне, за покойника, вездеходом раздавленного,
за дырку в бригаде, а он здесь, и за стерву эту из бухгалтерии всадил квоч
по самый не балуй в очко. Квоч исчез в отверстии, откуда донесся
отвратительный визг. С чувством выполненного долга, как очнувшись, вышел
Михалыч из бункера и пошел в общагу, лег на койку лицом к стене и заснул.
А в управлении происходило следующее. На высокой стремянке стоял
электрик, и копался в проводах, уже минут десять пытаясь обнаружить,
наконец, фазу. Устал искать, присел, как воробей на жердочку и задумался,
провожая глазами круглую задницу, обтянутую юбкой из импортного вельвета,
исчезнувшую за дверью дамской комнаты. И услыхал из-за этой двери
раздавшийся режущий уши вопль. Толстая кассирша, в задранной до пупа юбке и
спущенных штанах, проскакала по коридору в направлении бухгалтерии, а за
ней, отбивая барабанную дробь по квадратам линолеума на полу, скакал