"Искатель. 1986. Выпуск №6" - читать интересную книгу автора

6

Сомнение было не только в том, что так понравившиеся ему Субботин и Вологдин все-таки что-то от него скрывали, но и в некоторых частностях. Утром он подытожил эти частности на бумаге. Встав в восемь, Пластов принял ванну, позавтракал, сел за стол и написал в блокноте:

Помедлил, подчеркнул фамилию «Субботин» и дописал еще одно слово: «облегчение?». Попытался еще раз вспомнить вчерашний разговор до последнего слова. Дело было именно в облегчении, которое испытал Субботин и, кажется, Вологдин, когда оба узнали, что о генераторах УМО Пластову рассказал Ступак. А когда они насторожились? Насторожились они после слова «генератор». Почему же то, что о генераторах ему сообщил Ступак, их так успокоило? Ведь, по словам Субботина, генераторы УМО — примитивные конструкции, не представляющие интереса? Да, без всякого сомнения, если он решится взяться за дело Глебова, надо будет прежде всего выяснить, что за всем этим скрывается, разобраться в тонкостях.

Только он подумал, что сделать это нужно впрямую, спросив о генераторах УМО самого Глебова, как раздался звонок. Открыв входную дверь, увидел девушку лет двадцати. Одета в отлично сшитый костюм «тальер» с модной низкой застежкой и большим воротником. Увидев Пластова, девушка растерянно улыбнулась.

— Ради бога, не сердитесь за этот неожиданный визит. Поверьте, у меня чрезвычайные обстоятельства. Меня зовут Елизавета Николаевна Глебова. Вы господин Пластов?

— Совершенно верно, я Пластов. Проходите, Елизавета Николаевна.

Подождав, пока девушка сядет в кабинете, спросил:

— Насколько я понимаю, вы дочь Николая Николаевича Глебова?

Вдруг, уткнувшись лицом в ладони, девушка разрыдалась. Плач этот был почти беззвучен, только вздрагивали плечи. Пластов попытался успокоить ее.

— Елизавета Николаевна, перестаньте, прошу вас… Подождите, я дам вам воды…

Пригнулся и услышал:

— Н-не нужно… воды… п-пожалуйста… Арсений Дмитриевич… — Морщась, вдруг стала снимать с безымянного пальца кольцо. Он глянул мельком: перстень дорогой, старинной работы, с четырьмя крупными бриллиантами чистой воды.

— Что вы делаете?

— Вот, возьмите… Оно ваше… — Не глядя на него, она положила кольцо на край стола. — Только спасите папу. Ну пожалуйста… — Ее лицо кривилось, она судорожно дышала.

— Сейчас же наденьте кольцо… Вы с ума сошли! Елизавета Николаевна, слышите? Я очень прошу, наденьте, иначе я не буду с вами разговаривать!

Всхлипывая, она судорожно надела кольцо на палец. Сказала, глядя в пространство:

— Все равно это к-кольцо в-ваше…

Он попытался говорить спокойно, это было трудно, в конце концов не каждый день видишь таких красавиц.

— Откуда вы узнали обо мне?

— Владимир Иванович Тиргин… Мне сказал… Что с папой кончено… Он разорен… Поймите, я не боюсь бедности… Я всегда найду себе работу… Но отец и мама… Особенно если будет суд… Они не выдержат… Это конец, вы понимаете, конец! — Она опять зашлась слезами.

«Тиргин, — подумал Пластов. — Нет, с ним обязательно нужно поговорить».

— Пока еще ничего неизвестно, Елизавета Николаевна.

— Все известно… Все… Если дойдет до процесса, это каторга. Но только… Только я просто не понимаю, что происходит… Все вокруг уверены, что завод поджег папа… Но ведь ему не нужны деньги, ему нужно совсем другое… — Она закрыла лицо руками, замотала головой. Он дал ей воды, она стала пить, расплескивая воду.

— Успокойтесь. Вы сказали — все уверены, что завод поджег ваш отец. Кто эти «все»?

Девушка поставила стакан на стол, все еще глядя куда-то за плечо Пластова.

— Ну все. Рабочие. Сотрудники. Страховое общество.

— Страховое общество можно понять.

— Трояновского тоже можно понять? Он ведь считался другом семьи, много лет приходил к нам, а теперь? Теперь отказывается даже брать дело! Трус! — Губы Лизы крепко сжались, глаза потемнели.

— Скажем лучше так: не трус, а расчетливый человек.

— Никакой он не расчетливый человек, а мерзавец и трус. Но когда я узнала, что так считает и Всеволод Вениаминович…

— Всеволод Вениаминович — это кто?

— Гервер, наш директор-распорядитель. Он порядочный человек, но… — Лиза скомкала платок. — Просто я ничего не понимаю. Он тоже считает, что завод сгорел не без ведома папы.

Гервер — тот, кому верит Глебов. Сейчас он узнает и о других, надо проверить свои впечатления.

— А остальные сотрудники вашего отца? Скажем, Ступак?

— Ступак? — Лиза помедлила. — Нет, Федор Илларионович верит отцу.

— А другие? Вот, например, инженеры Субботин и Вологдин?

— Субботин? Да вы что. Он не из породы предателей. Это кристально честный человек.

— А Вологдин?

— Вологдин? — Пластову показалось: Лиза слегка покраснела. — Вологдин вообще…

— Как понять — «вообще»?

— Вы просто не знаете Вологдина. Это… Это счастье, что он оказался у нас на заводе. Ведь ради того, чтобы работать у папы, Валентин Петрович бросил университет, где был оставлен для научной работы. Вологдин считается у нас ведущим инженером… Но главное не в этом.

— А в чем?

— Это просто… Это просто гениальный человек.

Глаза ее сузились, она посмотрела на адвоката, будто ожидая возражений, но Пластов промолчал.

— Вы думаете, я преувеличиваю?

— Нисколько, Елизавета Николаевна.

— Но это в самом деле талант. Огромный. Вот увидите. Он войдет в историю.

Уже второй человек говорит, что Вологдин войдет в историю. «Как ни жаль, — подумал Пластов, — но кажется, Вологдин прежде всего войдет в историю семьи Глебовых». И вдруг понял, что может выяснить сейчас нечто очень интересное.

— Простите, Елизавета Николаевна, вы знаете, что такое генераторы УМО?

— Генераторы УМО… Где-то я слышала эти слова, но где… Может быть, от папы?

— Подскажу: работы с ними производились на заводе вашего отца.

Лиза закусила губу, виновато улыбнулась:

— Вряд ли я вам здесь помогу… За моими плечами только гимназия и курсы… Я только слышала, но ничего об этих генераторах не знаю. Хотя… Как-то я слышала от Василия Васильевича Субботина, что Валентин Петрович недавно начал работать над каким-то важным изобретением. Похоже, это тоже какой-то генератор…

Пластов постарался сдержать себя, слова Лизы подтвердили его догадки.

— Важное изобретение? Вы говорите — недавно?

— Да, совсем недавно, чуть больше двух месяцев… Как будто он все последнее время что-то конструировал на заводе, на испытательной станции. Это была какая-то важная машина, но какая — я не помню. Честное слово.

— Как следует понимать — «была»? Ее теперь нет?

— Д-да, как будто бы…

— После пожара она не сохранилась? Или сохранилась?

— Наверное, я кажусь ужасной дурой? Наверняка эта машина не сохранилась, ведь все сгорело… Так ведь? Если хотите, я могу спросить у Валентина Петровича?

— Спасибо, но этого делать не нужно. Все выясню сам.

— Хорошо. — Вздохнула. — Так… Арсений Дмитриевич? Вы поможете нам?

«Кажется, другого выхода у меня просто нет», — подумал Пластов.

— Елизавета Николаевна. Я попробую взять на себя защиту интересов вашего отца. — Лиза тут же приподнялась — он поднял руку, останавливая ее: — Но вы должны мне помочь.

— Я сделаю все, о чем бы вы меня ни попросили.

— В сложившихся обстоятельствах то, что мы с вами знакомы и вы будете помогать мне, — большой козырь. Чем меньше людей будут знать об этом козыре, тем лучше.

— Хорошо. Но в чем должна заключаться моя помощь?

— Пока ни в чем. Если что-то покажется вам подозрительным в связи с отцом и его окружением, немедленно позвоните мне. Может быть, позвоню я, но постараюсь прибегать к вашей помощи как можно реже.

Проводив Лизу, Пластов вернулся в кабинет и вызвал по телефону Глебова:

— Николай Николаевич? Я решил взяться за ваше дело. Вы узнали, это Пластов?

— Узнал, Арсений Дмитриевич. Очень рад, спасибо. Если не возражаете, мы можем сейчас же оформить официальный договор?

— Я действительно хотел бы это сделать. Возможно, мне придется обращаться во многие инстанции…

Решив пройтись до нотариальной конторы пешком, Пластов вышел на улицу и нос к носу столкнулся с Хржановичем. Краснощекий крепыш обиженно остановился:

— Ну вот, Арсений Дмитриевич, я вчера два раза заходил!

В жизни довольно полного для своих двадцати двух лет блондина Вадима Хржановича были две тайные душевные раны, два скрытых несчастья, которыми он постоянно тяготился: излишняя полнота и родители, вернее — отец. Потомственный пекарь Савелий Хржанович сделал все, чтобы во что бы то ни стало дать сыну приличное образование. Своей цели он почти добился и теперь не понимал, почему его сын вдруг связался «со смутьянами». С полнотой Хржанович непрерывно и безуспешно боролся, родителей же — и особенно отца — стыдился. Хржанович был любимым и одним из самых талантливых учеников Пластова, читавшего в свое время в университете курс уголовного права. Хржанович числился отличником до последнего, пятого курса, но, несмотря на прекрасную успеваемость, в начале 1912 года за участие в студенческих беспорядках был отчислен из университета. Более того, бывшего пятикурсника поставили на учет в полицейском участке как политически неблагонадежного.

Пластов улыбнулся, взял бывшего ученика под руку:

— Как живешь?

— Да так… — Хржанович помрачнел.

— Пошли к Невскому. Можем не спешить, у нас в запасе час. Что, опять нелады с родителями? Неужели снова ушел?

— Ушел, не могу больше… — Хржанович шел, опустив голову и сунув руки в карманы. — Сплошное мещанство.

— Ладно, об этом после. Проводишь меня до нотариальной конторы, я берусь за большое дело. Подробности на ходу, но признаюсь: без тебя мне не обойтись. Поможешь? В случае успеха получишь большой процент!

Хржанович покраснел:

— Арсений Дмитриевич! Да я… Да вы что — первый раз меня видите?

— В таком случае слушай внимательно… Я берусь защищать интересы фирмы «Н. Н. Глебов и K°», по пожару на заводе Глебова, ты о нем наверняка слышал. Страховая фирма отказывается платить страховку, и моя задача — доказать, что Глебов не имеет отношения к этому пожару. Пока, по первому впечатлению, — поджог был, но как будто организовал его не Глебов. Так вот: сейчас ты поедешь на место пожара. Предупреждаю: будь крайне осторожен, меня там вчера чуть не убили.

— Вас? Кто?

— Два каких-то типа, кто они, понятия не имею. Объяснять нет времени, но думаю, их кто-то нанял. Значит, дорогой Вадим: ты должен появиться там, на месте пожара, тише воды, ниже травы. Запомни: сразу за заводом есть пустырь, так вот — не вздумай совать туда нос, а зайди в дом за этим пустырем, в квартиру восемь, и попытайся выяснить, куда уехал хозяин квартиры Ермилов.

— Кто это?

— Бывший сторож завода Глебова, уволенный незадолго до пожара. Выясни, где он сейчас, когда вернется, и вообще все о нем! Все, что только можно! Учти, мне это сделать не удалось, у него довольно неприветливая жена. Выдай себя за официальное лицо, скажи, что пришел проверить уплату налогов. Да, попробуй поговорить с соседями — они могут что-то знать о Ермилове. Еще раз повторяю, будь осторожен. Если увидишь двоих, один рябой с редкими усиками, у второго большой черный чуб, — сразу же исчезай.

— Это они на вас напали?

— Они, но не пытайся выяснить это у них самих — второй раз уйти не дадут. Еще: в этом же доме в подвале живет дворник, фамилия Трофимов, у него в ночь, когда сгорел завод, убили собаку. Попытайся разузнать подробней, как это случилось.

— Все?

— Не все. Если успеешь, зайди в четвертый участок Нарвской части и постарайся выяснить, кому точно, понимаешь — точно, принадлежит пустырь у сгоревшего завода Глебова? Справишься?

— Постараюсь.

— Тогда — вечером жду у себя. Да… — Пластов достал пять рублей, сунул в руку упиравшегося Хржановича: — Держи, держи… Знаю, ты без копейки. Много ссудить не могу, сам ограничен, но думаю, на несколько дней тебе хватит.

— На несколько дней! Да это ж целое богатство! — Хржанович наконец смирился. — Я отдам.

— Ладно, сочтемся. Действуй, вечером жду.