"Артем Анфиногенов. А внизу была земля (про войну)" - читать интересную книгу автора

событие, тем оно ярче. Ему вспоминалось детство. Теплая крынка с молоком на
столе, он клонит ее на себя, опиваясь, пока в гулких стенках не блеснет
темное дно; лошадиная морда в пене, желтые зубы, по-собачьи клацнувшие над
самой его макушкой, долгий, живучий страх перед ними и перед звоном бубенца.
Свадьба дяди Трофима. Трошка, скинув новенькие "скороходы" со шнуровкой и
засучив по колена штаны, мчится с кем-то взапуски, сверкая белыми пятками по
сочной луговине, а бабы, весело повизгивая, срамят мужиков бесстыдниками...
Но своим канунам война дает особый свет: сгущает тени, казнит иллюзии,
заботливо принаряжая все, что осталось позади надеждой, - даже с короткой
дистанции, отделяющей крымский август от июня...
Сима.
После семнадцати дней боев, после Умани, после переправы через Ятрань,
где его сбили, в желаниях Комлева появилась определенность: Сима.
Определенность, нетерпеливость, временами какая-то взвинченность.
Помнит ли Сима его?
Ведь они, можно считать, незнакомы...
Из всех имен, с которыми он мог бы и хотел связать свои надежды, свое
будущее, сейчас осталось это одно, и память с готовностью ему помогала:
знакомы! До Горького плавали на пароходе - раз. В том же Горьком, в
полуподвальчике магазина "Рыболов-спортсмен", вместе делали покупки - два.
Причем, каленые крючки ходовых размеров из колючей россыпи на прилавке
выбирал он, а Сима вторила ему, как обезьянка, говоря продавцу: "И мне!", "И
мне!", и только грузила выбирала сама (покупных грузил Комлев не признает).
Наконец, поминки по дяде Трофиму. Захмелев, он облегчал себе душу горячим
чаем, а она, Сима, оказавшись рядом, заботливо дула ему на блюдечко, чтобы
он не ожегся.
Ни единого слова они не сказали друг другу, но знакомы были.
Только бы она отозвалась.
Ему пришла на ум посылка - ведь он в Крыму...
Итак - посылка.
Каптенармус БАО за два ведра "кандиля" достал ему тару нужных размеров,
он продумал и написал Симе письмо - в меру обстоятельное, с учетом эффекта,
который могут произвести дары юга, и опасности быть неверно понятым, и на
своем ПО-2, на своей "этажерке", как с давних пор зовут у нас коробчатого
вида самолеты, наторил дорожку в Старый Крым, в яблоневый сад, похожий на
дубовую рощу...
...Остывая после торопливой погрузки яблок и предвкушая быстрое
возвращение восвояси над еще. не прогретой, без марева и болтанки степью, он
рулил на "кукурузнике" по знакомой, ровной полоске, чтобы развернуться
против ветра и взлететь. Всходившее солнце мягко играло на тугой,
глянцевитой обшивке нижнего крыла, и вдруг она лопнула, вспоролась
наискосок, обнажив белесую изнанку. Комлев ошалело глядел на прореху, не
понимая: откуда здесь взялся кустарник, проткнувший плоскость?.. Дохнуло
жаром, чем-то брызнуло в лицо, и сверху по наклонной стойке рыжим зверем
кинулся в кабину горящий бензин.
Комлев кубарем выкатился из кабины, успевая заметить, как, выправляя
строй, согласно кренятся к перелеску два "мессера".
Быстро, радостно, с нетерпеливым потрескиванием сглатывал огонь упругую
парусину, обнажая хрупкий остов машины из растяжек и проволочек... Рвануло
бак.