"Их было семеро…" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)IVК центральным воротам мотеля «Авто-Хилтон» мы подъехали минут без двадцати девять. За рулем белого фиатовского фургона был Трубач в обычной своей ковбойке и в кожаной куртке с подвернутыми рукавами. Мне для солидности пришлось надеть светло-серый костюм, купленный на Кипре, а рубашку и галстук я позаимствовал у полковника Голубкова. Страж у ворот проворчал что-то по-польски насчет того, что нас в такую рань принесло, но Трубач лишь развел руками: — Бизнес, пан, бизнес! Мы развернулись на аллейке, которую нарисовали на плане мотеля Голубков и Боцман, и подъехали к крайнему коттеджу, под навесом которого виднелся приплюснутый капот темно-вишневой «альфа-ромео» с афинским — синей вязью по белому фону — номером. Трубач встал сбоку от двери, а я нажал кнопку интеркома, держа наготове поставленный на «паузу» диктофон. — Кого там еще черт пригнал? — раздался в микрофоне не слишком мелодичный мужской голос. Я снял диктофон с «паузы», из него прозвучало: — Свои, Ленчик. Это я, Владас. Со мной Корень. Я выключил диктофон и спрятал в карман. Больше он был не нужен. — Сейчас… секунду!.. — послышалось из интеркома. Дверь приоткрылась, Трубач сунул в щель свою лапищу и извлек наружу довольно плотного малого в майке. За пояс его джинсов был засунут пистолет Макарова. В ту же секунду ПМ оказался в руке Трубача, а в горло оторопевшего Ленчика уперлось острие ножа — одного из тех, с автоматически выщелкивающимся лезвием, что мы забрали у хрустовских кадров. — Спокойно, Ленчик, — негромко и даже дружелюбно проговорил Трубач. — Главное — спокойно! Ты понял? Он втолкнул охранника в прихожую, я вошел следом и закрыл за собой дверь. Замок автоматически защелкнулся. Откуда-то из глубины коттеджа послышался плеск воды и другой мужской голос: — Кто там? — Свои, Ленчик, свои, — подсказал Трубач. — Влад и Корень. По делу заехали. — Свои, — послушно повторил охранник. — Влад и Корень. — Пусть ждут! Плеск воды стих. — Ванну Граф принимают? — полюбопытствовал Трубач. — Не, душ. Позвать, что ли? — Зачем? Пусть человек моется, мы не спешим. Где еще пушки? — Нету больше, ни одной, — замотал головой Ленчик. Я вошел в просторную гостиную, служившую одновременно, как во всех европейских мотелях, кабинетом, баром и спальней, сунул руку под подушку на незастеленной кровати. Там оказался австрийский «глок» с глушителем. В верхнем ящике письменного стола обнаружился еще один инструмент — браунинг 32-го калибра. — А врать-то, Ленчик, нехорошо, — укоризненно проговорил Трубач. — Очень это некрасиво. Он перебросил мне ПМ, спрятал в карман нож и ахнул обеими ладонями по ушам охранника. Это у Трубача называлось «сыграть в ладушки». Прием довольно щадящий, но на полчаса объект отключался. После чего Трубач перенес Ленчика на диван и аккуратно уложил лицом к спинке. Я сел в кресло и выложил перед собой на журнальном столике пистолеты. Целый арсенал. — И еще может быть, — заметил Трубач. — В кармане халата. — Не исключено, — согласился я. Трубач занял выжидающую позицию рядом с дверью в ванную. Минут через пять плеск воды прекратился, а еще через некоторое время дверь открылась и появился низенький человек лет пятидесяти в красном стеганом халате до пят с атласным поясом и атласными отворотами. Шея его была закутана шелковым, бордовым с искрой, платком. Полноватое, лоснящееся от бритья и крема лицо выражало легкую снисходительную надменность. Эдакий Наполеончик. Лишь маленькие злые глаза-буравчики портили его экстерьер. Сначала он увидел Ленчика на диване и рявкнул, мгновенно покраснев: — Ты что разлегся, мать… Но тут он увидел меня. Потом Трубача. — Извините, Граф, — сказал Трубач и извлек из кармана роскошного халата небольшой бельгийский «байард» калибра 6,35. — Больше ничего нет. Как ни странно, — сообщил он мне и присовокупил «байард» к выложенной на столе коллекции. — Проходите, Граф. Садитесь, — предложил я. — Любите оружие? Я тоже. Вот этот экземпляр в вашей коллекции мне особенно нравится. — Я повертел в руках «глок». — Специальная разработка для австрийских оперативников. Всем хорош. И легкий, и мощный. Не уступите? Я бы дал за него настоящую цену. Он молчал, пытаясь сообразить, как вести себя в этой неожиданной ситуации. — Я говорю вполне серьезно, — заверил я и для убедительности вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку новеньких баксов в банковской бандероли. — Сколько? — Странное предложение, — заговорил, наконец, он. — Вы его и так забрали. — Исключительно из предосторожности. Чтобы избежать случайных эксцессов, — объяснил я. — Неужели я похож на человека, способного отнять у другого орудие производства? Это все равно что у столяра отобрать долото. Я верну вам ваш арсенал. После того как закончим разговор. Может, все-таки продадите? — Я не торгую своим оружием. — Понимаю вас. Я бы тоже не продал. — Я спрятал баксы и кивнул Трубачу: — Взгляни на кухне, нет ли там какого-нибудь пакета? Трубач принес полиэтиленовую сумку, я ссыпал туда оружие и поставил сумку на пол. Объяснил: — Не люблю вести переговоры с оружием. Невольно отвлекает от дела. — Особенно когда оно в чужих руках, так? — спросил Граф. Начал осваиваться. И был явно доволен своим вопросом. Я решил, что стоит его поощрить. — Остроумно, Граф. Нечасто приходится иметь дело с таким смелым и находчивым человеком. Ничего, что я называю вас по кличке? Просто я не знаю вашего имени. — Ничего, — кивнул он. — Это не совсем кличка. С ним, пожалуй, было все ясно. Не совсем кличка. Да кто ж тебе, ублюдку, поверит, что в тебе есть хоть капля дворянской крови! Разве что молодой барин когда-то завалил твою крепостную прабабку на сеновале. Да и то не барин, а барский кучер. Проблемы российской и нероссийской геральдики меня никогда в жизни не интересовали, начисто лишен я был и снобизма, заставляющего нынешних новых русских выискивать в своих родословных благородные крови и даже объединяться в дворянские клубы. Все мои предки, насколько я знаю, были крестьянами, я не видел в этом никакого повода ни для гордости, ни для стыда. И намек на графство, прозвучавший в словах этого злобного недомерка, привлек мое внимание лишь потому, что мне нужно было понять, с кем я имею дело. Ради успеха самого дела. Лагерный опыт у него, конечно, был. Но, пожалуй, мотал он срок не за бандитизм. И не за торговлю. Торгаши так и остаются торгашами. Скорее всего — из цеховиков. Эти гораздо чаще становятся главарями банд. Воля, ум, опыт, жестокость, алчность. «Вор в законе» — это понятно было из его разговора с Владасом, записанного с «жучка». Но уже новой формации. Старым «правильным ворам» их закон запрещал даже жениться и иметь детей. И предписывал жить в скромности. Да за один этот халат и «альфа-ромео» ему дали бы «по ушам» — лишили бы звания вора. А в Афинах наверняка и вилла не из последних. И дети учатся где-нибудь в Кембридже. В лексиконе нет фени. Тоже показатель. В отношениях с партнерами по бандитским делам он, конечно же, козыряет воровским чином, но в обычной жизни отмежевывается от него. Косит под интеллигента. Странные все-таки дела. Уж на что наша российская интеллигенция бедная, убогая, замордованная — если верить тому, что она сама о себе говорит и пишет. А есть все-таки какая-то в ней привлекательность. Недаром вся разжиревшая шваль любит тусоваться с артистами и писателями. Сам Сталин не лишен был этой слабости. И даже Берия. Так что же такое мой контрагент? Умен. Свиреп. Жаден. Самовлюблен. И вот что еще — агрессивен. Не помочь же он взялся Владасу, а захватить оставшийся без хозяина бизнес. Отсюда, пожалуй, нужно и танцевать. — Извините, Граф, — сказал я. — Невольно задумался. О странностях жизни, которая сводит таких разных людей, как мы с вами. Одинаковых лишь в одном. — В чем? — В стремлении достичь своей цели. — Вы не представились, — напомнил он. Интеллигент! А подумал небось: «Да кто же ты, сука, такой?» — Сергей, — назвался я. — Для друзей — Серж. Или Сережа. — А для врагов? — У меня нет врагов. — Ну, ладно! Так не бывает. — Бывает. Я расскажу вам о своем методе. Чуть позже. Прежде чем перейти к делу — у вас, вижу, есть вопросы ко мне? — Как вы на меня вышли? — Владас. — Как вы вышли на него? — Он сам вышел на нас. «Строен». — Проклятый кретин! — Не нужно, Граф. Ибо сказано: о мертвых или хорошее, или ничего. — А он?.. Я пожал плечами. — Увы. Ему отвернули голову. — То есть как? — Никогда не видели, как отворачивают головы? — Кто отвернул? Вы? — Ну почему обязательно я? — А кто? — Наш разговор напомнил мне американский детский анекдот. Учитель спрашивает: «Джон, почему ты вчера не был в школе?» — «Водил корову к быку». — «А отец не мог этого сделать?» — «Он бы мог, но бык лучше…» Правда, смешно?.. Нет, это сделал мой помощник Коля. Рекомендую, — показал я на Трубача, который полулежал в кресле и ловил кайф от нашего разговора. — Он очень не любит, когда его друзьям тыкают в грудь горящую сигарету. Он от этого становится очень нервным. Так что Владас, можно сказать, сам виноват… Колюня, покажи Графу, что там лежит в кузове «фиата». А то у нас слишком много времени уйдет на предварительные вопросы. — Пойдемте, — охотно предложил Трубач. В это время Ленчик зашевелился и сделал попытку встать. Трубач еще раз «сыграл в ладушки» и гостеприимным жестом раскрыл перед Графом дверь. Не было их минут шесть-семь. Когда Граф вернулся и опустился в свое кресло, он уже был не похож на маленького Наполеона. Ну, разве что на Наполеона после битвы при Ватерлоо. И вопрос у него остался только один: — Кто вы такие? Ну, прямо проклятый вопрос. Из разряда вечных: «Кто виноват?» и «Что делать?» Я даже и попытки не сделал ответить на него. — Давайте, Граф, перейдем к делу. Вы знаете, что произошло на вилле «Креон»? Ваше знание состоит из того, что рассказали вам трое «шестерок» Пана, и ваших догадок. Я расскажу вам то, что было на самом деле. Для определенных целей нам понадобилась небольшая партия товара и через надежных людей мы вышли на Пана… — Для каких целей? — перебил Граф. — Как говорил один мой знакомый: «Меньше знаешь — лучше спишь». — Значит, вы были знакомы с Паном? — Не слишком долго, — объяснил я, и это была чистая правда. — Так вот. Мы отнеслись к Пану со всем уважением и приняли все его условия. Мы проплатили миллион долларов, а потом еще шестьсот тысяч. Пан заверил нас, что у него есть надежный канал доставки товара в Москву. Мы условились, что окончательный расчет произведем при получении товара. Нормальная схема, не так ли? Граф молча кивнул. — Но Пан повел себя некорректно, — продолжал я. — Он трижды срывал сроки, а потом сообщил, что его канал связи сгорел и он передаст нам товар на своей вилле. Нам это показалось подозрительным, и мы послали к нему нашего человека для проверки. В задачу мою и моих людей входило страховать этого человека. Эта предосторожность оказалась нелишней. Пан застрелил нашего связника и попытался застрелить нас. Это ему, к счастью, не удалось. — После чего вы забрали товар, а трех «шестерок» отправили в Варшаву, чтобы сбить всех со следа, — закончил Граф. — Это было остроумное решение. — Не слишком, раз вы о нем догадались, — возразил я. — Хорошо хоть не догадалась полиция. — Вы же не приравниваете, надеюсь, меня к полиции? — На его лице вновь появилась самодовольная усмешка. — Так в чем же ваша проблема? — В том, что в это дело оказались втянуты вы. Ваши люди сработали, конечно, грубовато, когда попытались перехватить нас в Болгарии… — Это были люди Хруста. Мои так не работают. — И в этом тоже часть проблемы. — Я понял, что пора дать ему в руки козырь, чтобы он чувствовал себя поуверенней. — Сейчас у нас только один способ решить проблему. Убрать всех ваших людей… вместе с вами, Граф, извините за откровенность. И уйти с товаром. «Окно» на границе готово, и мы им воспользуемся сегодня ночью. Судя по выражению его лица, этот способ ему не очень понравился. — Но этот вариант нас не устраивает, — продолжал я. — По двум причинам. Владас любезно рассказал нам, что вы вызвали из Афин десять своих боевиков и они появятся здесь в ближайшее время. — Что он еще рассказал? — Все. — Ему нужно было язык выдрать, а не голову откручивать! — заявил Граф, довольно правдоподобно изобразив гнев. — Не горячитесь, — посоветовал я. — Возможно, это и к лучшему. Нам не очень улыбается перспектива начинать здесь войну с вашими людьми. Хотя сомнений в исходе ее у меня нет. — Вы плохо знаете моих людей. — Зато я хорошо знаю своих. Но дело даже не в этом. Нам нужен регулярный и надежный канал получения товара. Эта партия — первая, пробная. Нам понадобится по десять килограммов примерно раз в полтора-два месяца. Хруст и Пан выбыли из этого бизнеса. Почему бы вам не заняться этим? — Почем? — С вашей доставкой в Москву — по пятьсот баксов. За грамм, само собой. С нашей — по четыреста шестьдесят. Это те же условия, которые предложил нам Пан. А он не любил оставаться внакладе. Мы навели о вас справки в Москве и получили хорошие отзывы. Правда, и о Пане отзывы тоже были неплохие. Но я уверен, что вы человек другого калибра, чем этот, как говорят на зоне, гнилой бажбан. — Вы не топтали зону, — заметил Граф. — Нет. И не собираюсь. — Кто в Москве может мне вас порекомендовать? — Надеюсь, что никто. — Так не бывает. Мир тесен. Вам же кто-то рекомендовал Пана и меня. — Когда это нужно, мы сами находим таких людей. — Я должен знать, с кем имею дело. — Партнера узнают не по рекомендациям. Лучшая гарантия в бизнесе — предоплата. Мы на нее согласны. Таким образом, ситуацией будете владеть вы. А мы будем ее всего лишь контролировать. Не напоминаю, чем может быть чревато нарушение обязательств. — Но все-таки напомнили, — заметил Граф. — Чтобы между нами не осталось недоговоренностей. — Вы не похожи на людей, которые занимаются наркотой. — Мы ею и не занимаемся. У нас совсем другой бизнес. — Зачем же вам товар? — Это последний вопрос, на который я отвечу. Есть регионы, где наркота котируется выше доллара. — Чечня, — предположил он. — Логично, — согласился я. — Если бы нам понадобилось похищать людей или время от времени взрывать нефтепровод. Но это нас не интересует. Он прищелкнул пальцами. — Я понял! Колыма — золото. И Мирный с Якутией — алмазы. Я прав? — Все, Граф. Я больше не отвечу ни на один ваш вопрос. Ни на прямой, ни на косвенный. Вы слишком опасный собеседник. Похоже, я слишком молод для переговоров с вами. Он прямо-таки расплылся от моих слов. — Я обдумаю ваше предложение, — пообещал он. — Как я сообщу вам о своем решении? — Сколько времени вам нужно на обдумывание? — Недели две-три. — Ровно через три недели наши люди позвонят вам на виллу в Афины. Тут он слегка побледнел. — Вы знаете, где моя вилла? — И где ваш офис — тоже знаем. — Откуда? Этого вам не мог сказать Владас! — Граф, я вас предупредил: больше ни одного вопроса. Похоже, мой блеф проскочил. — А как быть с этой партией товара? — задал он, наконец, вопрос, которого я больше всего ждал. Я пожал плечами. — Никак. Проехали. — Серж! Я понял вашу игру! Вы вешаете мне лапшу на уши только с одной целью: чтобы я не помешал вам сегодня ночью уйти с товаром! Вы не дурак, но со мной вам тягаться рано! Все, что вы мне в уши надули, — блеф! Пора было его слегка остудить. — А четверо теплых в «фиате» и один холодный — тоже блеф? — Я поднял сумку и встряхнул звякнувшими пушками. — И это блеф? Может, и мой друг Коля блеф? Очень жаль, Граф, что мы не достигли с вами взаимопонимания. Я обещал вам рассказать, как мне удается не иметь врагов. Вот как: я превращаю врагов в друзей. Или уничтожаю. Нам с вами до дружбы далеко, но я надеялся сделать из вас партнера. А хороший партнер — это почти друг. Не вышло. — Я кивнул Трубачу. — Приступай. Ни к чему нам ждать, когда появятся его афиняне. Граф даже втянул голову в плечи. Тут, к собственному его несчастью, снова ожил и приподнялся с дивана Ленчик. Трубач мимоходом грохнул его своим кулачищем по темечку. Это уже не «ладушки». Это — пара недель в больнице. После чего Трубач взялся сзади за подбородок Графа и повернул его голову примерно на девяносто градусов по часовой стрелке. Следующие градусов десять переправляли бы этого несостоявшегося наполеончика прямиком на его остров Святой Елены. Он захрипел: — Нет! И посмотрел на меня, как курица: сбоку и круглым глазом. Я кивнул Трубачу: — Секунду! Голова Графа встала на место. — Вы хотите сказать последнее слово? — спросил я. Он откашлялся, помассировал шею и ответил: — Серж! Так не делаются дела! — Именно так они и делаются, — возразил я. — Я согласен на ваши условия. Я верю, что вы не блефовали. Поверьте, я полностью вам доверяю. — Доверие предполагает откровенность. Полную. Докажите се. Это ваш последний шанс. — Как? — Ваши проблемы. У вас всего три попытки, Граф. От напряженного раздумывания он даже вспотел. Наконец, сказал: — Это я сдал Хруста. Я с самого начала хотел забрать его бизнес. — Это я и сам знал, — ответил я, и наполовину это было правдой. — Я… — Только не признавайтесь, что предпочитаете мальчиков, — предупредил я. — Ваша сексуальная ориентация меня не волнует. — Я и не собирался этого говорить. Тем более что это не так. — Тогда скажите то, что собирались. — Я… В общем, это я приказал убрать ваших двух — тех, что сидели на «губе». — Это я тоже знал. Последняя попытка. Возможно, я даже пожалел бы его, если бы не знал, сколько крови на этих холеных, с маникюром, руках. — Я не вызывал людей из Афин! — наконец выпалил он. — Все, больше нечего мне сказать. Это соврал Влад… Ну? Доказал? — Теперь — да. Только это соврал не Влад, а я. — Зачем?! — Как раз для этого. Чтобы проверить, могу ли я вам доверять. Расслабьтесь, Граф. Вы выдержали испытание. Может, хотите выпить? Он закивал: — Да, очень хочу. Трубач подошел к бару, разглядывал бутылки и налил в высокий стакан сразу из нескольких. — Коктейль «Авто-Хилтон», — сообщил он, передавая стакан Графу. — Я его только что изобрел. Граф сделал глоток и отставил стакан в сторону. — Неужели не понравилось? — огорчился Трубач. — Откручивать головы у вас получается лучше. Я засмеялся. — Прекрасно, Граф. Я уже говорил, что вы остроумный и находчивый человек. И смелый. Теперь я понимаю, как вам удалось создать свой бизнес и встать во главе. — А я начинаю понимать, почему при вашей молодости главный в вашем бизнесе вы. У вас все задатки большого босса. — Я? Что вы! По сравнению с моим боссом я просто щенок. Поверьте, я говорю искренне. — Да?.. Хотел бы я знать, кто он. — А вы его знаете. Его все знают. Только очень мало кто знает, что он — это он. Оставим эту тему. Вы вправе спросить меня, зачем я разыгрывал всю эту комедию. — Зачем? — спросил он. — Именно затем, что нам нужен надежный партнер для того самого дела, о котором мы говорили. Очень надежный. По-моему, вы подходите на эту роль. Я докажу вам серьезность своих намерений. Разумеется, эту партию товара мы могли бы вывезти без всяких проблем и без вашего участия. Два «но». Мы не хотим, чтобы поползли слухи о якобы нашем беспределе по отношению к Пану… — Вы же сказали, что вас никто не знает. — Правильно. Но у слухов есть пакостная особенность проникать во все щели, как керосин. А мы дорожим своей репутацией. Второе «но»: нам все равно пришлось бы искать партнера. Это — время. И никаких гарантий, что снова не нарвешься на такого же Пана. Поэтому мы готовы видеть вас в роли правопреемника Хруста и Пана и готовы выполнить все наши обязательства. — То есть заплатить за товар? — Вам это кажется странным? — Немного. — Это говорит лишь о том, как мы еще далеки от цивилизованного бизнеса. Вспомните, Граф: русские купцы заключали миллионные сделки под простое слово. Даже без всяких расписок. «Честность — лучшая политика». «Слово дороже золота»… — Я взглянул на часы. — Черт! Время звонить!.. В мотеле должен быть международный автомат. Он в офисе, наверное? — Куда вам нужно звонить? — спросил Граф. — В Москву. — Можете воспользоваться моим сотовым телефоном. Он подал мне трубку. Я заметил, что рычажок поставлен на громкую связь, но переключать не стал. Прикрыв пульт от Графа, я набрал номер Москвы. — Диспетчер, — прозвучало достаточно громко. — Говорит Серж. Посылка готова. Сегодня от часу до двух ночи. — Вас понял. Пароль «Москва», отзыв «Киев». Удачи!.. Я набрал еще один номер — тот, что дал мне для связи Губерман. Он ответил после первого же гудка: — Слушаю. — Ефим, это Серж. Нужен самолет в Гродно. Небольшой. Вылет из Гродно в три или четыре утра. С посадкой в Жуковском или Чкаловском без таможни. Подробности при встрече. — Сделаем. Назовешь ночному диспетчеру свою фамилию. Встречу сам. — До встречи, — сказал я и вернул Графу трубку. — Спасибо, теперь все в порядке. На чем мы остановились? Да, деньги. За товар мы проплатили «лимон» шестьсот. Осталось семьсот тысяч. — Девятьсот, — поправил Граф. — С какой стати? — удивился я. — Девятьсот — это если по пятьсот баксов за грамм. А мы берем по четыреста шестьдесят. Доставка-то наша. — Хорошо, семьсот. Я позволил себе усмехнуться. — Еще бы не хорошо. Не вложили ни цента, а получаете семьсот штук. — Я вложил сто в джип и оружие, — напомнил Граф. — Бросьте! Ваш «паджеро» со всеми стволами тянет от силы на полтинник. И потом, Граф, вы что, хотите слупить с нас бабки за стволы, которыми нас же хотели прикончить? — Мне придется разбираться с корешами Хруста. — Ваши трудности. Еще вопрос: как передать вам эти бабки? Банковский трансферт исключен. — Почему? — Нам не нужны следы. Да и вам тоже. У вас есть человек, которому вы полностью доверяете? — Ну, Ленчик, — не очень уверенно проговорил Граф. — Ленчик отпадает, — вмешался Боцман. — Примерно на месяц. Сотрясение мозга средней паршивости. — А ваш телохранитель Гриша? — спросил я. — Вы его отпустите? — Ясно, отпустим. Сейчас же. На черта он нам нужен? — Он парень туповатый, но вполне надежный. — Значит, так и решим, — заключил я. — Он идет с нами через границу, на той стороне получает бабки и возвращается. «Окно» будет открыто не меньше двух часов. — А разве бабки не с вами? — насторожился Граф. — Да что же мы, спятили? Мы ехали контролировать ситуацию, а не брать товар. Бабки подвезут те, кто нас встретит. Граф надолго задумался, а потом покачал головой: — Нет, Гриша не подходит. — Значит, свою жизнь вы ему доверяете, а семьсот штук зеленых — нет? — Вот именно нет, — подтвердил Граф. — Тогда я вижу только один выход. Колюня, сколько у нас бабок осталось? Штук пятьдесят? — Около того, — отозвался Трубач. — Ну, и за «ситроен» чирик—полтора можно взять. — С «ситроеном» нам уже возиться некогда. Значит, полтинник. Сейчас, Граф, мы отдаем вам пятьдесят тысяч баксов, а остальные — когда привезем предоплату за следующую партию товара… Опять несогласно? Тогда я не знаю. Предлагайте сами. В конце концов, это вам нужно, а не мне, — добавил я, а сам подумал: «Черт! Неужели не клюнул?» Граф немного помолчал и спросил: — Когда я могу получить эти пятьдесят штук? — Как только приедем в Нови Двор. — Я смогу увидеть товар? — Не доверяете? — Вы осторожный человек, Серж. Я тоже. — Сможете, — сказал я. Клюнуть, может, и не клюнул, но интерес к наживке проявил. Теперь главное — не спугнуть. — Могу я еще раз воспользоваться вашим телефоном? Какой здесь код? — Четыреста восемьдесят пять, — ответил Граф, передавая мне трубку. Я набрал номер нашей комнаты в отеле-теремке. Ответил Док. — Это Серж, — сказал я. — Звоню от Графа. Товар подготовлен? — Да. — Возьми с собой Митю и через час будьте в «ситроене». С товаром. Соберите все бабки, что у нас остались, и тоже принесите. Сидите в кабине и ждите меня. Остальные пусть страхуют со стороны. И если что — никаких нежностей. Все ясно? — Все, Серж, — ответил Док и положил трубку. — Почему в «ситроене», а не в вашем отеле? — спросил Граф. — Вас интересует, где мы живем? — Не очень. — Я так и подумал. Ну что, переодевайтесь, Граф, и поехали. Да, чуть не забыл! — Я вытряхнул из сумки пистолеты на полированную поверхность журнального столика. — Забирайте ваш арсенал. — Успели разрядить, — предположил Граф, не притрагиваясь к стволам и сверля меня своими пронзительными глазами-буравчиками. Я взял «глок», направил в пол длинный от глушителя ствол и два раза подряд нажал курок. Раздались два хлопка, в ковре появились две дырки с оплавленным по краям ворсом. Я положил пистолет на стол. — Убедились? Хотите сами попробовать? Граф взял «глок» и повертел его в своих маленьких пухлых руках. Я заметил, как Трубач подсобрался. Но на этот раз ему не представилось возможности продемонстрировать свою рысью хватку. — Вы сказали, что вам нравится эта машинка, — проговорил Граф. — Да, очень, — вполне искренне признался я. Он взял пистолет двумя руками, как чашу, и протянул мне через стол. — Дарю! — Вы шутите, Граф? — Дарю! — повторил он с таким самодовольством на физиономии, что прямо хоть руками разводи. Странные вещи вытворяет с нами наше самомнение. Очень странные. Если человек считает, что он красив, он и ведет себя, как красавец. И что самое поразительное — и женщины-то к нему чаще всего относятся, как к красавцу. А вот если человек считает, что он умен, то ведет себя, как последний дурак. И дураком же выглядит в глазах окружающих. А уж когда человек самовлюблен… Я принял «глок». Не потому, что он мне действительно нравился. А потому, что понял: я должен его принять. Но «спасибо» не сказал — это слово в его глубинном, изначальном смысле никак не годилось для этого случая. Не сказал я и «благодарю». А сказал то, что он и хотел услышать: — Графский подарок! И он сразу стал Наполеоном после Аустерлица. Небрежно-благосклонным к свидетелям своего триумфа. И мысли не допускающим, что кто-то может не восхищаться им и его не любить. Доверчивым дураком. Что для меня в этой ситуации было самым главным. Я попросил Трубача: — Пойди развяжи этих. Гришу сюда приведи, а остальные пусть сидят в «фиате». — Гриша — это который с перебитым носом? — уточнил Трубач. — Или без зубов? — Который самый целый из них, — подсказал Граф и удалился в гардеробную, даже и не подумав убрать пистолеты с журнального столика. Тут я их слегка и перезарядил. Патронами от «Макарова» заклинил магазины «байарда» и браунинга, а «маслятами» калибра 6,35 от этих дамских игрушек зарядил ПМ. Так что из браунинга и «байарда» теперь не смог бы выстрелить даже КИО, а стрелять из «Макарова» патронами калибра 6,35 вместо штатного 7,62 я не пожелал бы и моему первому взводному, который считал строевую подготовку важнейшей дисциплиной для будущих офицеров-десантников. Эту нехитрую работу я закончил как раз к тому моменту, когда из гардеробной появился Граф в белых брюках и синем блейзере с золотыми пуговицами, а Трубач с улицы ввел его телохранителя Гришу — крепенького мужичка, который выглядел так, словно побывал в руках у людей, не подписывавших Женевскую конвенцию о гуманном отношении к военнопленным. А если подписывавших, то не читавших. А если и читавших, то не очень внимательно. С виду-то он был вполне в норме, но двигался как робот с несмазанными шарнирами. Он тупо посмотрел на полусвалившегося с дивана Ленчика, потом на стволы передо мной, потом на меня, а уж только потом — со слабо обозначенным во взгляде вопросом — на Графа. — Все в порядке, — сказал Граф, — сейчас поедем в Нови Двор. Он взял со стола ПМ и сунул в подмышечную кобуру телохранителя, а браунинг и «байард» убрал в ящик письменного стола. — Он не сможет сейчас вести машину, — заметил я. — Ему нужно хоть пару часиков отдохнуть. — На заднем сиденье отдохнет. Сам поведу, — ответил Граф. — Могу я, — предложил Трубач. — Никогда не ездил на «альфа-ромео». А в «фиате» я все равно не поеду. Там этот Владас воняет. Ну, не воняет, Но мне кажется, что воняет. А это одно и то же. Пусть сами едут. И с трупом пусть сами разбираются. Скажите им, Граф. — Прикажу. — Он обернулся ко мне: — Вы вернете моим людям оружие? — Не раньше, чем мы исчезнем. — Вы мне не доверяете? — Вам — да. Им — нет. Он даже оскорбился, но я не дал ему и рта раскрыть — пора было переместить этого Наполеона с Аустерлица в более подходящее для него место. Скажем, на старую Смоленскую дорогу, по которой он чесал из Москвы. — Не забывайтесь, Граф. Сейчас приказываю я. И смените свой блейзер. Мы едем на барахолку, а не в гей-клуб. Он послушно выполнил приказ, но за руль Трубача не пустил и всю дорогу до Нови Двора обиженно молчал. Мы с Трубачом тоже помалкивали. А про Гришу и говорить нечего. Возле военного городка я велел Трубачу покараулить машину, чтобы ее не сперли вместе с Гришей, и прошел с Графом к «ситроену». На лобовом стекле висел листок с крупным словом «Продано», а в кабине нас ждали Боцман и Док. У Дока в руках был его «Экономист», а на коленях Боцмана лежал светлый металлический кейс с цифровыми замками. Где-то успели найти. Правда, он был чуть великоват для пяти килограммов «дури», но выбора, видно, не было. Мы с Графом влезли в кабину и заперли дверцы. Док молча передал мне полиэтиленовый пакет. Я заглянул внутрь: там были пачки баксов. — Только тридцать пять штук, — объяснил Док. — У меня еще десять. Я вынул из кармана две пятитысячные пачки, бросил их внутрь и передал пакет Графу. — Все, что есть. Можете взять в уплату «ситроен», но я не советовал бы. Он может быть засвечен в болгарской полиции и объявлен в международный розыск. Граф кивнул: — Хороший совет. Он пересчитал пачки в пакете, пролистнул их с краю, чтобы убедиться, что это не «кукла», а одну купюру вытащил и быстро ее осмотрел — как это сделал в Москве Боцман, только гораздо быстрей. Видно, глаз у него на это дело был лучше наметан. — Значит, с вас — шестьсот пятьдесят пять, — заключил он и кивнул на кейс. — Товар? Боцман набрал шифр на замках и приоткрыл кейс. В нем лежали плотные полиэтиленовые колбаски с белым порошком. Героин и героин. Представляю, как ребята матерились, перемалывая в кофемолках сахарный песок в пудру, а потом запаивая пакеты утюгом или термомашинкой, если ее удалось найти в местных лавках. Граф протянул руку к кейсу, чтобы пощупать пакеты. Это был нежелательный момент. Я хотел было вмешаться, но Боцман невозмутимо и даже с готовностью открыл крышку повыше. Рука Графа отдернулась. Я понял почему: поверх пакетов лежал трубачевский кольт-коммандер. — Хотите попробовать? — спросил я Графа. Боцман захлопнул крышку кейса и закрыл замки. — Не хрен пакеты рвать, — буркнул он. — Мы проверяли товар. — И как? — спросил Граф. — Обыкновенное турецкое говно, — тем же тоном ответил Боцман. — Говорил же — надо было бразильский искать. Или хоть гонконгский. — Ладно, сойдет, — оборвал я его. — Все, Граф. У нас еще куча дел. Стволы ваших кадров будут на «губе». Ключи — под камнем у порога. Скажите Николаю, чтобы шел сюда. Через три недели я вам звоню. Я спрыгнул с высокой подножки, помог спуститься Графу и даже пожал ему руку, хотя предпочел бы обойтись без этого. Посоветовал: — Пакет спрячьте под плащ, здесь шпаны полно. И, уже не оглядываясь, залез в кабину. — Идет к выходу, — сообщил Боцман, наблюдая за Графом через дырку в заднем тенте. — Вышел… Он вернулся в кабину и спросил: — Ну? А теперь объясни, зачем ты отдал ему наши бабки? — Во-первых, это не наши бабки. А во-вторых, это не бабки, а наживка. — Наживка? — переспросил Боцман. Он не очень быстро соображал. Совсем не быстро. Но соображал. — Ты хочешь подставить их вместо нас? — Ты имеешь что-нибудь против? — Ничего не выйдет, — подвел итог Боцман, выслушав мой короткий рассказ о переговорах в мотеле «Авто-Хилтон». — Зачем ему рисковать? Он получил сорок пять штук ни за хрен собачий и доволен до усрачки. Я спросил: — Знаешь, почему ты никогда не заработаешь миллион долларов? — Ну, почему? — Потому что тебе сорока пяти штук за глаза хватит. А ему — нет. Боцман подумал и упрямо повторил: — Не выйдет. — Посмотрим. Ждать нам пришлось совсем недолго. Минут через пять в дверцу кабины коротко постучали. Я выглянул. Внизу стоял не Трубач. Там стоял Граф и делал мне знаки выйти. Под плащом у него выпирал полиэтиленовый пакет. Значит, он вернулся, даже не дойдя до своей «альфа-ромео». Я спрыгнул на землю. — В чем дело, Граф? Что-нибудь случилось? — Давайте отойдем в сторону, нужно поговорить. Я взглянул на часы и изобразил нетерпение. — Только недолго. Мы отошли в глухой угол двора. — Во сколько вы переходите границу? — спросил Граф. — Вы же слышали: с часу до двух. — Я пойду с вами. — Вы? Сами? Бросьте, Граф. Не царское это дело. Самое большое через месяц-полтора вы и так получите эти бабки. — Полтора месяца — срок. За это время я закуплю на них новую партию товара для вас. Сами знаете: время — деньги. — Плохая идея, Граф. Очень плохая. Есть смелость, а есть глупость. Один, ночью, почти с миллионом баксов. А если вас грабанут и замочат? — Вы обо мне беспокоитесь или о своих бабках? — Сейчас это одно и то же. — Со мной будет Гриша. Он крепкий парень. До ночи отойдет. И мы будем с пушками. — Цена вашему Грише! И вашим пушкам! Сколько лет вашему сыну? Лет двадцать пять? — Восемнадцать. Младшему шестнадцать. Я поздно женился. А дочери двенадцать лет. — Так вот и подумайте о своих детях! — Я о них и думаю. — Вы меня не поняли. Подумайте о том, что с ними случится, если вас ограбят и убьют или вы инсценируете собственное ограбление, или по любым иным причинам не сможете выполнить взятых на себя обязательств. А вы их уже взяли. И получили аванс. Счетчик включен. Не перебивайте! Сначала дослушайте. Это не угроза, а законы бизнеса. И вы их сами прекрасно знаете. Я лишь напомнил вам о них. А теперь можете принимать решение. Он ответил, почти не задумываясь: — Я его уже принял. И я не меняю своих решений. Я иду. Часть наживки он уже заглотил. Теперь нужно было, чтобы он заглотил весь крючок. — Ладно. Решили так решили. В двадцать три двадцать пять будьте на своей машине… Нет, — сказал я. — Все-таки нет. За накладки с вас спросится. Но и с меня тоже. Мне эта головная боль ни к чему. Я вижу только один выход. Эти четверо — надежные люди? — Да. — Я согласен, если они вас будут сопровождать. Два «узи». Четыре «Макарова». Хоть что-то. А не ваш «байард». Граф ненадолго задумался и кивнул: — Хорошее решение. Вы предусмотрительный человек. Знал бы ты, сука, какой я предусмотрительный. — Вот ключи от «губы», держите. Стволы уже там. На «альфа-ромео» и «фиате» будьте в двадцать три двадцать пять возле почтамта. Подойдет мой человек. Скажет: от Сержа. Объяснит, куда ехать и что делать. Предупредите всех своих: его слово — приказ. Для вас, Граф, тоже. При малейшем возражении он будет стрелять. Повторяю, Граф: при малейшем. Вы сильно осложнили наш переход, поэтому нужна предельная четкость. Двадцать три двадцать пять, почтамт. Запомнили? До встречи!.. На этот раз я не стал пожимать ему руку. Просто повернулся и пошел к «ситроену». — Секунду! — остановил меня Граф. — На той стороне у вас будет машина? — Разумеется. Джип «патрол». А что? — Просто спросил. Я тоже заинтересован, чтобы вы ушли чисто… Вернувшись в кабину «ситроена», я вытащил из кармана диктофон и перемотал пленку на начало разговора. Когда к нам присоединился Трубач, прокрутил ребятам всю беседу. — Клюнул! — поразился Боцман. — Ну, хорек! — На семьсот тысяч баксов не только хорьки клюют, — ответил я и тут же поймал себя на самодовольстве. Заразительная, оказывается, хреновина! — Он не на семьсот тысяч клюнул, — заметил Док. — Он спросил, сколько человек нас будут ждать на той стороне. И ты, Сережа, ему ответил. — Что я ему ответил? — Джип «патрол». Нас — он считает — шестеро. В джипе семь мест. Ну, восемь. Значит, встречать нас будут двое. Он клюнул не на семьсот тысяч. А на семьсот тысяч и на два с половиной «лимона». Он хочет взять и деньги, и товар. — Как это он рассчитывает сделать? — недоверчиво спросил я. — Может, и узнаем, — предположил Трубач. — Часа через полтора. Когда вернется дядя Костя. Он с Артистом за ними поехал. Я в обшивку «альфа-ромео» сунул «жука». Которого с Влада снял. Он-то сейчас, сами понимаете, не больно разговорчивый… Мы сняли с «ситроена» номера, кинули их вместе с документами в дымящийся мусорный бак, ключи зажигания оставили в замке, а одну из дверей приоткрыли. Если даже после этого «ситроен» не угонят, то я просто ничего не понимаю в людях. Потом вернулись в отель и стали ждать. Полковник Голубков и Артист приехали гораздо раньше, чем предположил Трубач. Не говоря ни слова, Артист включил «голосовик». В жизни я не делал более удачных покупок. Оправдал он свою цену и на этот раз. Не просто оправдал. Перекрыл в неизвестное число раз. Потому неизвестное, что цена жизни не поддается измерению в баксах. Особенно когда жизнь эта — твоя собственная. «…— Ну, оклемался? — Давно уже. Просто придуривался. — Садись за руль, поехали… Проверь свой ПМ. — А что может быть? — Делай, что говорят! — Твою мать!.. Точно! Патроны от „байарда“! Как они в нем оказались? — Серж подменил. — А как вы узнали? — Я имею привычку головой думать, а не жопой. Значит, теми стволами, что на „губе“, тоже пользоваться нельзя. Или испортили, или бойки спилили…» — Вот блин! — возмутился Муха. — А я все пальцы себе напильником ободрал!.. — Тихо! — приказал я. «— Значит, так, Гриша. Слушай внимательно. Сегодня ночью мы идем с ними через границу. Там у них джип, будут ждать человека два-три. Их шестеро и трое — девять человек. Нас шестеро: ты, я и ребята Влада. Мочим всех тех, забираем товар и бабки… — Как, Граф? Сами сказали — их девять! — У нас будет шесть „калашей“ или „узи“. Плюс внезапность. — Где мы возьмем „узи“? — Заткнись и слушай. Как только с теми кончим, тут же шьем наших. Всех. Понял зачем? Команда Хруста, много знают. — Братва поднимет хипеж. Стремно, Граф. — А кто узнает, что это мы? На тех и повесят, что Пана замочили. И сразу уходим в Варшаву, сдаем товар и домой. — Успеем, Граф? Погранцы поднимут тревогу. — Нарядов не будет. Для них сделали „окно“. А от заставы пока доберутся… Успеем, если будем шевелиться. — А Ленчик? — А что Ленчик? Пусть лечится, в Польше медицина бесплатная. В другой раз хавальник не будет раззевать, козел вольтанутый! Тепленьким меня сдал, сучара!.. Да обгоняй ты его!.. Живей, Гриша, живей! Сейчас — в Белосток. Там есть человек, даст наводку. Возьмем стволы и сразу назад. Время еще есть, успеем!.. Да жми, тебе говорят!..» Голубков выключил магнитофон. — Ушли от нас. Да я и не стал гнать. И так все ясно… Ну что, господа спортсмены. В дерьмо мы плотно влезли. Давайте прикинем, как из него выбираться. У этих, значит, три «Зауэра», и еще у майора Васильева пушчонка, у Графа шесть «калашей» или «узи». А у нас? Кольт, «глок» и два ножа-автомата. Негусто! — Не прибедняйтесь, Константин Дмитриевич, — возразил Док. — У нас есть кое-что посерьезней всех их стволов. Знание. — Точно, — сказал Муха. — Даже журналы такие были. «Знание — молодежи» и «Техника — сила». То есть наоборот: «Техника — молодежи», а «Знание — сила»… В двадцать три тридцать мы все, кроме Мухи, уже были на своих местах. На трех самых опасных точках — позади лежбищ, которые, как мы выяснили вчера ночью, облюбовали для себя снайперы — распределились Боцман, Трубач и я. Полковник Голубков со стереотрубой укрылся метрах в сорока от того места, куда подъезжал «патрол». Док с такой же трубой и с такой же насадкой для ночного видения — сбоку от «тропы», чтобы контролировать общую обстановку. Самая трудная задача выпала Мухе — вывести графскую челядь на «тропу» и самому не подставиться под пулю снайпера. Я сначала хотел взять это на себя, но после спора все же остановились на Мухе. Он был самым маленьким и самым быстрым. А это здесь было главным. Ему отдали «глок» с глушителем, Голубкову — трубачевский кольт с приказом не стрелять ни при каких обстоятельствах, потому что этот громовой поднял бы по тревоге весь погранокруг, а я на всякий случай сунул в карман один из «Макаровых» с «губы» с так некстати сточенным Мухой бойком. Но кто знал! Артиста вооружили двумя ножами-автоматами и поставили у начала «тропы». Он должен был втемную прикрывать Муху и вмешаться только в том случае, если у Мухи в самом начале дела возникнут проблемы. Ножи, конечно, не ахти какое оружие, но Артист работал ими виртуозно. И что важно — это оружие было бесшумным. Рации у всех были отрегулированы на минимальный звук и включены на прием, лишь передатчик в кармане Мухи был поставлен в режим связи и должен был работать как микрофон. Договорились, что он переключит его на прием, как только начнется движение по «тропе». Муха мог бы среагировать на «пароль — отзыв», но очень мы сомневались, что снайперы майора Васильева исполнят этот традиционный ритуал. Скорее всего, они наметили рубеж — появление на нем первой цели и будет общим сигналом. По нашим вчерашним прикидкам этот рубеж был как раз посередине контрольно-следовой полосы. На него Мухе и следовало ориентироваться. Была еще небольшая надежда, что Док в свою трубу уловит движение снайпера, припадающего к прицелу непосредственно перед тем, как нажать курок. Но надежда эта была слишком ничтожной. Надежда была только на самого Муху. В двадцать три сорок пять я услышал слабый шум моторов. Они чуть порыкали и заглохли — «альфа-ромео» и «фиат» загнали в кущи за приграничной дорогой. Через некоторое время в рации послышался голос Мухи: — Все сюда. Говорю только я, все слушают. — А где остальные? — перебил его Граф. И тотчас раздался хлопок выстрела из «глока» с глушителем. И снова голос Мухи: — Это было единственное предупреждение, Граф. В следующий раз я буду стрелять не в землю. Объясняю обстановку. Все на местах, страхуют нас. На «тропе» должно быть семь человек. Только семь: мы шестеро и наш связник. Иначе встречи не будет. У переднего в руках должен быть светлый кейс с товаром. Первым пойдет Корень, за ним ты, ты и ты. Потом Гриша и Граф. Я замыкаю. Дистанция три метра. На вопрос «Кто идет?» ответ «Москва». Отзыв: «Киев». Если что-то не так, тут же возвращаемся. Спокойно, без суеты. Нас прикроют. Разрешаю задать вопрос. Только один. — Где товар? — спросил Граф. — Стойте спокойно, сейчас принесу. Через полминуты вновь заговорил Муха: — Корень, протяни мне левую руку. Рта не открывай, сам объясню. Это наручники. Чтобы товар не потерял. Снять «калаши» с предохранителей. Но стрелять только по моему приказу. Начали движение. Корень, пошел!.. Прямо по тропе на просвет в соснах. Следующий!.. Следующий!.. Следующий!.. Фокус с наручниками придумал я. Вернее, не придумал, а вспомнил малого на кухне конспиративной квартиры в Гольянове. И теперь я представлял, как мечутся мысли в голове Графа: как же это он будет забирать кейс, когда Корня замочит? Руку отрезать? Кейс взламывать и перекладывать товар? Задачка. Думай, Граф, думай. Может, это последние твои мысли на нашей грешной земле. Самый опасный момент был уже позади. Увидев кейс в руках Мухи, Граф мог сразу открыть пальбу. Не врубился. А теперь было уже поздно. Так что вмешательство Артиста не потребовалось. — Внимание, рубеж, — прозвучал в рации голос Дока. — И тотчас: — Ложись!.. И почти в ту же секунду захлопали «Зауэры». «Почти» — доли секунды. Успел? Или не успел? Должен был успеть! — Успел, — сообщил Док. — Захват, не спешите… пока лежат… Мы должны были взять снайперов, если они поднимутся и пойдут добивать цели. Но они продолжали лежать. Глаза мои давно обвыклись в темноте, слегка размытой огрызком месяца, я придвинулся к моему объекту метров на десять и изготовился к броску. Но снайпер лишь пошевелился, не встал. — Майор говорит по рации, — вышел на связь полковник Голубков. — Внимание! Вышел из машины, быстро идет к «тропе»! Ситуация нештатная, всем ждать!.. Мухин, ты где? Прием! — В порядке я, в полном. Мяч ушел за пределы поля, — сообщил Муха. — Мяч — это я. — Майор приближается к снайперам, — доложил Док. Это я уже и сам видел. Майор прошел мимо меня метрах в пятнадцати, наклонился к моему объекту… Что за черт? Что за… Хлопок. Майор перешел к другому снайперу. Хлопок. — По-моему, он их… Он их расстреливает! — едва ли не заорал Док. — Он, сволочь… В головы, в упор!.. Третий хлопок. Вот уж точно: жизнь полна неожиданностей. Или смерть? Еще три хлопка. — Добивает, — сообщил Док. — Контрольные выстрелы. Светит фонарем в лица. И это я тоже видел. И уже знал, что будет дальше: майор пойдет к «тропе» добивать нас, посмотрит в наши лица… — Майор движется к людям Графа, — донесся из рации голос Дока. Но я почти не слушал его: юзом, юзом проскользнул через ельник, в подлесок. Я уже видел контуры «патрола», когда Док доложил: — Майор очень быстро бежит к машине! Наши действия, Первый? — Всем к джипу, скрытно, — бросил я в микрофон и выключил рацию. Я опередил майора минуты на три. Когда он ввалился в джип и плюхнулся на водительское сиденье, я уже лежал на полу за передними креслами, довольно удобно устроившись и сжимая в руке кастрированный ПМ, который в этой ситуации вполне мог сгодиться. И сгодился. Майор швырнул на соседнее сиденье мешавший ему пистолет с глушителем, вырвал из бокса трубку крутого, сотового или спутникового, телефона и, подсветив себе фонариком, набрал номер. — Первого! — потребовал он, услышав голос диспетчера. Трубку он держал в левой руке, поэтому я упер ствол «Макарова» ему под скулу и прошептал в правое ухо: — Товарищ генерал-лейтенант, ваш приказ выполнен. Он судорожно зашарил рукой по соседнему креслу, но его «Макаров» с горячим от стрельбы глушителем уже упирался ему в затылок. — Слушаю! — прозвучал в мембране голос Волкова. — Слушаю!.. В чем дело, майор? Докладывайте! Я вдавил ему в затылок горячий глушитель и повторил: — Ваш приказ выполнен. — Товарищ… Анатолий Федорович… ваш приказ выполнен, — проговорил Васильев. — Почему у вас такой голос? — Быстро бежал, — подсказал я. — Бежал, немного запыхался. — Сколько? — спросил Волков. — Все семеро, — шепнул я. — Все семеро, — повторил майор. — Документы взяли? — Так точно. — Так точно, товарищ генерал-лейтенант. — Они у вас в руках? — Так точно. — Так точно, — эхом отозвался майор. — Читайте фамилии, имена и отчества! — Одну секунду, товарищ генерал-лейтенант. Пастухов Сергей Сергеевич. — Секунду, посвечу. — Майор уже начал слегка импровизировать, но из роли не выходил. — Сергей Сергеевич Пастухов. — Дальше! — Перегудов Иван Георгиевич. — Иван Георгиевич Перегудов. — Ухов Николай Иванович… Хохлов Дмитрий Алексеевич… Мухин Олег Федорович… — гукал я в ухо Васильева, а он отзывался горным эхом. — Голубков Константин Дмитриевич — продолжал я, а сам мучительно вспоминал, как же отчество Артиста: Евсеевич? Израилевич? — Злотников Семен… — Злотников Семен, — повторил майор и оглянулся на меня с некоторым даже возмущением: чего же ты молчишь, суфлер хренов? — Аронович, — рискнул я. — Аронович, — продублировал майор. — Погодите! Какой Аронович? — удивился Волков. — У меня в компьютере: Борисович. — Так точно, Борисович. Извините, здесь плохо видно. Я не могу все время светить — граница. — Молоток, — похвалил я. — Молоток, — повторил майор. — Что молоток? — удивился Волков. — Кличка, — подсказал я. — Это у него кличка такая. — Про клички я вас не спрашивал. Исполнители? — Нейтрализованы, товарищ генерал-лейтенант. — Контроль произведен? — Так точно. — Осложнения были? — Никак нет. После вчерашней отсрочки — ничего. — Прекрасно, майор. Вы хорошо поработали. Очень хорошо. Утопите в каком-нибудь болоте оружие и возвращайтесь в Москву. Все оружие. И свое тоже. — Вас понял, Анатолий Федорович. — Можно мне на несколько дней задержаться в Гродно? — продиктовал я. — Спрашивай, сука! Сестра у тебя тут. — Можно мне на несколько дней задержаться в Гродно? — повторил майор. — У меня тут сестра. — Разве у вас есть сестра? — Ну, не совсем сестра… — А кто? — спросил Волков. — Просто блядь знакомая, — подсказал я. — Знакомая девушка, товарищ генерал-лейтенант. — То-то же! А то — сестра! Успели, значит? Ладно, молодой человек, задержитесь, вы заслужили. «Триппер», — хотел подсказать я, но сдержался. — Спасибо, Анатолий Федорович. Большое спасибо. — Ладно, майор, отдыхайте. Только не больше пяти суток. — Слушаюсь, не больше пяти суток. — Конец связи, — сообщил диспетчер. Я взял из рук майора трубку и разбил ее о рукоять «Макарова». Потом включил свет в салоне «патрола» и распорядился по рации: — Всем ко мне! Но все и так уже были здесь. Они стояли вокруг джипа и прислушивались к разговору. Полковник Голубков шагнул к распахнутой водительской двери и приказал: — Майор Васильев! Выйти из машины! — А в чем дело? — слегка запетушился тот. Голубков сгреб его за грудки и рывком сбросил с кресла на землю. — Встать! Смирно! Васильев разглядел в руках полковника кольт и подчинился. — Майор Васильев, вы застрелили трех офицеров Российской армии, — продолжал Голубков. — Застрелили подло, в затылок! — Я выполнял приказ, товарищ полковник! — Никто не имел права отдать вам такой приказ! А вы не имели права его выполнять! — Бросьте, Константин Дмитриевич! А то сами не знаете, какие у нас правила! — Не знаю и не желаю знать! Я расстреляю вас, как преступника и убийцу! — Пойдете под трибунал! — Под любой! В самообладании майору Васильеву было не отказать. В обстановке такого форс-мажора, за считанные минуты прочувствовать совершенно сумасшедшим образом изменившуюся ситуацию — не каждый на такое способен. Я бы точно не смог. А он смог. Недаром к своим тридцати он уже был майором. А к сорока стал бы точно полковником. А может быть, даже и генералом. Он вытащил из кармана смятую пачку «Мальборо», закурил и сказал, обращаясь ко мне: — Объясни, Пастух, этому старому пердуну, что к чему. — А что к чему? — поинтересовался я. — Вместе мы можем попытаться выкрутиться. А без меня вам хана. — Ты немного опоздал со своим предложением. Вчера я бы тебя выслушал. Даже сегодня утром. А сейчас уже поздно. — Отставить разговоры! — приказал Голубков. Он поднял кольт, держа его по-американски, «двойным хватом», и направил ствол в грудь Васильева. — Нет, Константин Дмитриевич, только не это! — взмолился я. — Это мой долг. Он взвел курок. Я понял: сейчас выстрелит. Поэтому приставил ствол «Макарова» к виску майора Васильева и нажал курок. Хлопнул выстрел. Майор кулем свалился у подножки джипа. Скорей по появившейся у меня за последнее время привычке, чем сознательно, я стер полой куртки свои пальцы с «Макарова» и вложил его в откинутую на сторону руку Васильева. Конечно, даже самый тупой следователь районной прокуратуры какого-нибудь Мухосранска никогда в жизни не поверит в версию самоубийства. Но мне это было как-то до лампочки. Заставят — поверит. — Пастух, твою перетак! — взревел полковник Голубков. — Это было мое право! — Ваше, ваше, Константин Дмитриевич, — успокаивающе сказал я. — Но сами представьте, сколько грохота было бы! Трубач посмотрел на все эти дела, задумчиво покачал своей большой головой и заключил: — А ведь все сошлось. Сколько трупов нужно было Волкову? Десять: нас шестеро, трое исполнителей и полковник Голубков. А сколько он получил? Тех шестерых, трое исполнителей и майор Васильев. Тоже десять. Как в аптеке! Я вдруг почувствовал, что если сейчас не сяду, то попросту свалюсь с ног. Я взял у Мухи «глок» и зафитилил его в болото, подходившее к приграничной дороге. Хорошая была пушка, но хранить у себя этот графский подарок никакого желания у меня не было. Туда же отправил и беззубого «Макарова». После этого сел, прямо на сырую глину, и прислонился спиной к крылу «патрола». Попросил ребят: — Заберите у тех документы. И уничтожьте. Оружие не трогайте. — Майора тоже нужно бы оттащить на «тропу», — предложил Боцман. Я кивнул: — Согласен. — А если кто остался живой? — спросил Муха. — Пусть и живет. Значит, ему повезло… В обрывках облаков скользил обмылок месяца. Ветер с еле слышным шумом проходил по вершинам корабельных сосен. Над всей границей, над всеми пущами, ельниками и болотами Мазурского поозерья, над всей спящей землей не было ни звука, ни огонька. Мир на небесах. Мир на земле. И в человеках благоволение. Что ж, хоть один человек в России сейчас счастлив. А если не совсем счастлив, то по крайней мере на сто процентов доволен жизнью. Генерал-лейтенант Волков. Назарова нет. Ни одного человека, причастного к тайне программы «Помоги другу», нет. Даже полковника Голубкова, на которого случайно упала лишь тень этой тайны, — и его нет. Никого нет. Все хорошо, можно спать спокойно. И вдруг меня словно осколком мины садануло под сердце: «Тимоха!..» |
||
|