"Сергей Анисимов. Дойти и рассказать " - читать интересную книгу автора

неплохой двухрядной дороги пятигорского направления на однорядную, с синим
указателем "Прохладный".
- Вот сейчас Новопавловская тут же будет, - рассказывал Усам тем, кто
его слушал, - потом Солдатская, потом Прохладный, потом такой изгиб - и
Доксукино.
- Как-как? - засмеялся один из бойцов, молодой стоматолог, вообще-то
смеющийся по любому поводу.
- Доксукино!
На этот раз засмеялись почти все.
- А что такое? - Усам даже не обиделся. - Хороший посёлок, я там сахар
покупал. Большой, домов много, даже поезд ходит из Нальчика. Но нам туда
далеко, мы люди деревенские. У нас очень просто всё, а вот Нальчик или
Орджоникидзе, скажем, это го-о-род...
Слово послужило сигналом, и в середине автобуса начали с увлечением
исполнять песню об одном мальчике, "который ездил побираться в город
Нальчик". После неё плавно перешли вообще к географическим песням, включая
песни "про город Светогорск" и село Глинки, куда "Первый Мед" исторически
ездил в колхоз, "на морковку". Впрочем, для всех, кроме самого Николая, это
уже было просто абстрактной легендой.
Петь в отрядах любили и умели. Не петь было чем-то странным, как в своё
время было странным, например, не уметь кататься на коньках. Многие сочиняли
песни, обычно "на злобу дня" - про злого прораба, про ленивого коменданта и
тому подобное. Такие песни жили недели три от силы. Изредка же в среде
дилетантов рождались бессмертные шедевры, выплёскивающиеся иногда на страну
с телеэкранов КВНовских состязаний или со сцен Грушинских фестивалей. Дорога
тянулась и тянулась, и ребята пели всё подряд, заставляя Усама всхлипывать в
восторге от особенно залихватских припевок. Постепенно все утомились, и
песни стали потише и попротяжнее. Когда ребята дошли до киплинговского
цикла, Николай уже уснул.
Проснулся он от того, что ужасно затекли плечи, изогнутые так, чтобы из
пары ладоней создать под щекой какое-то подобие подушки. Спина ныла, ныли и
согнутые в течение последних часов в коленях ноги. Автобус мерно подвывал
мотором, чуть рыская при каждом нарастании звука. За окном было уже темно, и
в полумраке было чуть заметно, как ветер колыхал занавески из прикрытых
форточек. Вот мотор взвыл особенно густо, с позвякиванием, и шофёр,
вполголоса выругавшись, переключил передачу. Автобус, перейдя на басовые
ноты, с урчанием тащил себя куда-то в гору, раскачиваясь и фыркая каждые
несколько секунд.
Стараясь проснуться, Николай, растирая щёки, разглядывал окружающее.
Судя по всему спали все, кроме всё так же чертыхающегося себе под нос
водителя. Сзади на спинку сиденья навалились, почти соприкасаясь головами,
Шалва с приятелем-стоматологом, через пару сидений через проход спали в
обнимку Руслан со своей подругой. Усам что-то пробормотал во сне на
непонятном языке и, всхлипнув из-под усов, начал похрапывать. Пустая
канистра бессильно ползала по проходу взад и вперёд, крышки на ней не было.
И похоже, это была уже вторая...
Поудобнее устроившись вплотную к окну, Николай попытался задремать
снова, но сон, видимо, уже пропал. Осталось только спокойное и тихое
настроение, которое часто приходит в дороге. Под такое хорошо сидится или
лежится без мыслей о чём-либо, под шуршание камушков под колёсами или