"Анна Арнольдовна Антоновская. Ходи невредимым! (Великий Моурави, Книга 4)" - читать интересную книгу автора

сведения, полученные от осведомителей из различных стран, и внося их в
столбец: "Переводы из европейских ведомостей и всяких других вестей, в
Москву писанных".
Броман и Унгерн и не подозревали, с каким вниманием следил московский
двор за религиозно-политической борьбой, охватившей Европу, ибо король
польский Сигизмунд III вступил в союз с германским императором Фердинандом
II Габсбургом, и они с начала войны, названной впоследствии Тридцатилетней,
открыто ссужали друг друга войсками.
Шесть лет всего прошло после Деулинского перемирия между Россией и
Польшей, а заключено оно на четырнадцать с половиной. Передышки ради Москва
уступила Речи Посполитой смоленские, черниговские и новгород-северские
земли. И вот, вероломно нарушив срок, Сигизмунд III опять лезет на рожон,
заносит королевскую саблю на обагренную кровью Русь, а за ним обнажил
тевтонский меч новый враг русского государства - империя Габсбургов.
И на Западе поднимался этот тевтонский меч. В кольце габсбургских
владений задыхалась Франция. В войне с Испанией ей помогала Голландия, в
войне с империей Фердинанда II была она одинока. Красноречие Версаля было
бессильно. Взоры Франции обратились к Швеции, у которой Польша стремилась
отторгнуть Балтику.
И вот кардинал Ришелье стал убеждать короля Людовика XIII оказать
поддержку юному государю шведов, Густаву-Адольфу, "новому восходящему
солнцу" в северо-восточной Европе. Он смел и честолюбив, настаивал кардинал,
надо предложить ему золото и шпагу, чтобы заключил он перемирие с Польшей и
со всей силой напал на империю.
Густав-Адольф поблагодарил кардинала и за шпагу и за золото, но
перемирию с Польшей предпочел возможность столкнуть царя Михаила Федоровича
с королем Сигизмундом - и поспешил направить в Москву штатгальтеров Унгерна
и Бромана.

Через полуовальные высокие окна проникал мягкий свет, ложась на суровые
лица бояр Думы. В высоких горлатных шапках, важно сидели они на скамьях
вдоль стен, а двумя ступенями ниже расположилось шведское посольство.
Рынды с серебряными топориками на плечах охраняли царя и патриарха. На
тронах так сверкали алмазы, рубины и изумруды, что Унгерн против воли щурил
глаза и был этим "зело недоволен", как подметил один думный дьяк.
Броман, как бы призывая в свидетели бога, перевел взгляд наверх, дабы
камни блеском своим не нарушали плавность мысли, и, смотря на двуглавого
орла, увенчивающего купол царского трона, с предельной почтительностью
произнес:
- Прибыли мы к вам, светлейший владетель московской державы, от имени
всемилостивейшего Густава-Адольфа, короля шведского, для изъявления вам его
доброй воли и сердечного благоволения. Выслушайте нас и обнадежьте своим
доброжелательством, и увековечите славу державного имени вашего.
Патриарх Филарет, властно положив руку на посох, решил: посол
велеречив. Но чем дальше говорил Броман, тем внимательнее становился
патриарх: и за себя и за царя.
После красноречивой паузы Броман продолжал:
- Светлейший король Густав-Адольф сообщает вам, великий государь-царь,
о союзе трех "вепрей": короля польского, императора немецкого и короля
испанского. Злоумыслили они искоренить все христианские вероисповедания,