"Сергей Антонов. Дело было в Пенькове" - читать интересную книгу автора

незапирающийся замок и выходит на волю подышать свежим воздухом.
В один из таких вечеров дедушка Глечиков чувствовал себя особенно
хорошо. Иван Саввич уехал в город и обещал вернуться только на следующий
день. Дедушка сидел на крыльце клуба и ждал, когда люди начнут расходиться с
лекции.
Лекция называлась "Сны и сновидения". Читал ее приезжий молодой человек
в больших очках - Дима Крутиков. Хотя дедушка и любил посидеть в клубе, но
на эту лекцию он не пошел. Раньше главный интерес ему доставляла возможность
задавать приезжим ученым людям вопросы. Шла ли речь о новом романе, о
планете Марс или о мерах борьбы с глистами, он всегда спрашивал в конце одно
и то же: "Что такое нация?" Ответ дедушка знал назубок и радовался, как
маленький, если лектор отвечал своими словами или вообще под разными
предлогами увиливал от ответа. "Срезал, - радостно хвастался дедушка, -
гляди-ка, у него полный портфель книг, а я его все ж таки срезал!" Но Дима
Крутиков повадился ездить в Пеньково часто, и все знали, что, кроме страсти
к просвещению, тянут его в эту дальнюю деревню карие глаза Ларисы. Уже на
третьей лекции он дал совершенно точное определение понятия "нация", и после
этого дедушка Глечиков потерял всякий интерес к культурно-просветительной
работе.
Он сидел, лениво подсчитывая в уме, сколько набежало ему трудодней за
дежурство, глядел на желтую ленту зари, и на душе его было покойно и чисто,
как на вечернем затухающем небе. "Хоть бы Иван Саввич уезжал почаще", -
подумал он и тут же недовольно хмыкнул, увидев на дороге Матвея Морозова.
Матвей шел к клубу одетый, как всегда, с иголочки, в остроносых
хромовых сапогах; новые брюки его были небрежно заправлены за голенища, а
длинный пиджак кофейного цвета косо наброшен на плечи.
Это был долговязый, ломкий в движениях парень лет двадцати пяти с
печальными глазами и челкой, зачесанной на лоб.
До смерти не забыть деду Глечикову, как обдурил его этот парень после
перевыборного собрания. В тот день дедушка страдал животом. И вот в обед
зашел к нему Матвей. Дедушка, и в нормальном-то состоянии не переносивший
гостей, спросил с печи: "Тебе чего? Или заплутался?" - "Поглядеть зашел, как
живешь, - отвечал Матвей, - в чем нуждаешься". - "Какая ни на есть нужда, а
в тебе не нуждаюсь. Затворяй дверь с той стороны". Но Матвей ничуть не
обиделся. Он вздохнул только и сел под образами. "Ты уйдешь или нет? -
закричал дедушка, - Гляди, скажу Ивану Саввичу, что Лариса к тебе бегает, он
тебе покажет, почем сотня гребешков". - "Теперь он мне ничего сделать не
может, - сказал Матвей и снова вздохнул. - Сняли его с председателей".
Дедушку словно ветром сдуло с печи. "Да что ты! Этакую фигуру? Кто
заместо его хозяйство сумеет потянуть?" - "Значит, дедушка, надо было
отказаться?" - печально спросил Матвей. "Чего?" - не понял дед. "И правда,
надо было отказаться, - повторил Матвей сам себе. - Надо было отвести свою
кандидатуру". Дед остановился: "Никак тебя выбрали?" Матвей скромно кивнул
головой. "Батюшка Матвей Палыч, - захлопотал дед, - да садись ты, чего ты
встал? У меня живот схватило, так я и соображение потерял... Вот это да! Вот
это так новость! Я думал Тятюшкина поставили. Вот старый дурак... Иван-то
Саввич на ульях навел экономию, вот пчелы поносом и захворали. А на ферме у
нас погляди что делается... По записи уж не знаю там, сколько голов крупного
рогатого скота: истинно одни головы - ни живота, ни брюха. Называются
коровы, а титек не видать. Да что тут и говорить! Разве Иван Саввич может