"Ясен Антов. Дневник дурака (fb2)" - читать интересную книгу автора (Антов Ясен)

4 декабря 198… г.

Как— то Колбакову намекнули: «Ну когда же ты пригласишь нас посмотреть свою квартирку?» Колбаков почувствовал себя уязвленным. Да это просто дерзость -немыслимое оскорбление! — задавать провокационные вопросы самому Колбакову! Ведь в этом коротком вопросе фактически крылось два обидных намека. Во-первых, на то, что Колбаков живет в какой-то там «квартирке» — это крошечный, но отнюдь не невинный суффикс «к» был не случайным. (Одно дело, когда приехавшие к тебе деревенские родственники будут расхаживать по огро-омной, просто-орной квартирище, и совсем другое, когда они со снисхождением начнут оглядывать твою трехкомнатную или подобную малогабаритную жилплощадь…)

Мало того, что Колбакова сначала обидели в лоб, его еще и ехидно подкололи, намекнув, что Колбаков — скряга, жлоб, скупердяй и бог знает что еще. Потому как очень неприятно, когда тебе дают понять, что ты все еще не освятил новые покои, что вся эта кубатура еще не оглашалась песнями и пожеланиями счастья и здоровья, что никто еще не прочил тебе внучков и теплого местечка — дай-то бог! — за границей. По старому обычаю заведено, что в новый дом — пусть даже полы еще не крашены — зовут и клей и подносят им угощение. Что верно, то верно, времена изменились, можно и не устраивать старинного курбана, а спокойно обойтись коктейлем. Мини-сандвичи, печенье, профитроли — высший шик, черт возьми, ну и дикарями же мы были, когда устраивали прежние обжираловки! Хотя, к слову сказать, если кто из друзей подстрелит на охоте серну или дикого кабана, можно организовать неплохие посиделки. Дичь вымачивается в вине и обильно сдабривается специями, в квартиру проникает дух Бакхуса, до времени таящийся на дне двух плетеных бутылей по двадцать пять литров каждая, которые только того и ждут, чтобы их раскупорили, и тогда уж они покажут этим новоявленным знатокам праздничной трапезы, в чем разница между вином заводского розлива и тем, буйным, играющим всеми соками жизни, что нацежено в винном погребке!

Колбаков мог бы легко парировать эту двойную обиду и тем самым раз и навсегда отучить своих горе-приятелей от привычки делать намеки. Первым делом он бы их ошарашил видом своего жилья, хотя это слово совсем не подходит к определению его квартиры. То были просторные луга, необозримые охотничьи угодья, то был уникальный уголок природы — пышной, могущественной, вечной. Часть природного царства, добавил бы я от себя, поскольку в апартаментах Колбакова имелись не только банальные гостиные и кабинеты, детские комнаты и ванные — на веранде в центре мраморной феерии журчал фонтанчик, а в зимнем саду расправляли ветви экзотические растения… Ибо человек, занявшийся созданием среды обитания, которая должна удовлетворить все его возросшие потребности, строит квартиру, а не квартирку! Бутыли с вином — красным и белым — на выбор первого гостя. Серна, дикий кабан или форель — дабы ублажить второго. Устройство супруги на работу или отпрыска в английскую гимназию — в зависимости от нужд третьего. Регулярные подарки — преподнесенные со знанием запросов четвертого. Так была выявлена «свободная» лестничная площадка с тремя квартирами, которые затем слились в одну. Потом были решены проблемы с мрамором, паркетом и окнами, бронзовыми ручками на дверях, был доставлен даже изящный фаянсовый унитаз, испещренный внутри кокетливыми розочками, — эх, мать честная, это Колбаков-то не разбирается в тонкостях?!

Правда, всегда выищется завистник, преисполненный подозрений и жажды мщения и спросит: «А деньги? Откуда у Колбакова взялись такие деньги?»

На что я могу сказать: есть специальные учреждения, которые ведают тем, кому какие деньги причитаются посреди бела дня или под покровом темной ночи. Пусть эти учреждения и занимаются денежными вопросами, а мне выпала другая роль — быть хроникером Колбаковского рода, потому что все течет, все изменяется, время выдвигает новых фаворитов, и могут порасти травой колеи, проложенные Кол баковыми во время их великого похода к персональному счастью.

Однако я отвлекся, а речь шла о том, что Колбакова уязвили в самую душу. И он хотел было сперва наполнить горящие злобой внутренности этих бедолаг разящей завистью во время прогулки по умопомрачительным Колбаковским чертогам, а затем окончательно добить этих наглецов, залив их глотки содержимым продуманно подобранных четырехгранных бутылок и сулей из винных погребов. Но…

Ох уж это страшное слово «но»! Сколько раз оно вставало на пути военачальников и завоевателей, сколько раз в решающее мгновенье возникало из земных недр и превращалось в каменную преграду, в стоглавого цербера, в непреодолимый запрет — стоп! Ни шагу дальше.

У Колбакова не было картин.

А квартира без картин все равно что лицо без глаз. Небо без звезд. Похлебка без соли. Разумеется, не составляет труда накупить всякой пестрой мазни, забить гвозди и повесить эти шедевры на стену. Слава богу, не перевелись еще торговцы лубочной продукцией для удовлетворения нужд недавно проникших в сферы материальной, а уж затем и духовной культуры. Но Колбаков…

Да не в том суть. Дело в том, что Дрянговы были обладателями трех полотен кисти известных художников и одной — даже заслуженного. Да и у Манчевых есть охворт, этот, как его… «Фле-ер! — крикнул Колбаков дочери Флорентине, находившейся в соседней комнате. — Кто нарисовал охворт Манчевым?»

Представляете — у них есть охворт! А я должен клеить на стены репродукции? Да ни за что в жизни! И у меня будут охворты и масло, могу даже распорядиться, чтобы стены разукрасили росписями, и когда пожалуют Дрянговы и Манчевы…

— И несколько старинных икон, папа, — вставляет Флер, а Дуня Колбакова утвердительно кивает головой, так как и она подметила, что в домах у интеллигентов замелькали старинные иконы. — Сегодня интеллигенту некуда податься без иконы. Цено, ты мне не мотай головой, я знаю, что говорю, икона — это стоящая вещь!

— Верно, — соглашается Цено Колбаков, припоминая, что государство высоко ценит старинные иконы и помещает их в музеи. — Верно, есть такой момент в дизайне внутренней архитектуры…

Эх, Цено, Цено, тебе ли не знать, что такое дизайн!

— Хорошо, согласен на две иконы, — говорит он, — раз вы так настаиваете. Чтобы освежить аранжировку…

И вдруг в голове его молнией мелькает мысль: бог ты мой, а ковры? Ковры, устилавшие полы в квартире Колбаковых, представляли сложное переплетение фактур, орнаментов и узоров, причем в каждой комнате они были различного цвета: в гостиных — красноватых тонов, в спальнях — зеленые, в кабинетах -оранжевые, а в будуаре Флер — цвета игривого «пинка». «Что еще за пинк, — высказался по этому поводу Цено Колбаков, — да это же самый настоящий розовый!» Но после того, как ему объяснили, что «пинк» по-английски и значит розовый, он пожал плечами и успокоился. Теперь надлежало подобрать картины в тон коврам, потому что это же ни в какие ворота не лезет: зеленый пейзаж, а под ним красный ковер. Или к оранжевому паласу — синий портрет. Или к пинковой дорожке — коричневый натюрморт или небесно-синий охворт…

— Во-первых, не «охворт», а «офорт», папа, — сказала Флер, — а во-вторых…

— А во-вторых, — взорвался Колбаков, — во-вторых, немедля приготовьте мне список, сколько картин для какой комнаты мне надо заказать и каких цветов. А все остальное не ваше дело!

Колбаков опустился в одно из золотистых кресел, и пока верная супруга наливала ему виски, стал размышлять над загадками дизайна и аранжировки. А по мне, хватит с меня и того, что я сегодня видел и слышал. Пора выбираться из колбаковских владений, чтобы вернуться сюда позднее, когда в окружении цветастых шпалер с привкусом искусства будут переминаться с ноги на ногу ошеломленные гости, завистливо цокать языками и неискренно расхваливать перед хозяевами все увиденное — и бронзовые ручки, и фаянс в розочках, и темно-синий натюрморт.