"Луи Арагон. Когда все кончено (рассказ)" - читать интересную книгу автора

всегда кажется решающим аргументом, кто же, выслушав тебя, о великий
психолог, не признает твоей правоты? Но ведь, упрекая нас, ты требуешь
молчаливого согласия с твоими действиями. Ты не желаешь, чтобы мы
обсуждали опасный план...
- Я не намерен, - с горячностью возразил Б., - никого заставлять
следовать за собой, но в чем еще обретем мы свое право совершить некий
акт, если не в том чувстве величия, о котором я говорил и которое изо дня
в день ведет нас к неназванной, неосознанной, к единственной нашей цели?
Да, пусть все отступит передо мной-жестокость, вероломство, отвага, -
названия могут меняться в зависимости от человека, но им
противостоит-слабость, слабость и слабость. Только необузданность достойна
нашего восхищения, и пусть даже сейчас она приносит нам одну ненависть, но
рано или поздно благодаря этому мы, без сомнения, заслужим более прочную
любовь. Да и разве должно, разве может определять наши поступки отношение
к ним других людей? Мне хотелось бы верить, что все мои слова, все мои
поступки навсегда потеряны для мира. Вместе со мной-хоть потоп.
Эта исступленность, заставлявшая его идти против себя самого, забывать
о собственных интересах, не могла оставить нас безучастными к его замыслу,
пусть даже она толкала его на бессмысленный подвиг. Как непреодолимо было
его воздействие на нас, на самого Мо-вот что я хотел показать, приведя
столь длинный отрывок из его речей накануне решающего дня. Разве можно
было его покинуть? Его улыбка осуждала нас. Никто из нас не в силах был
устоять перед тем жестом, которым он стряхивал мысли и пепел со своей
сигары.
Словно солнце, озарившее мир, возник на улице Ордене желтый
автомобиль-мы садились в него во власти такой пьянящей философии, что она
возобладала над всеми другими соображениями. После убийства разъездного
кассира мы вступили в полосу какого-то необычного света, где жизнь текла
стремительно. Вы читали о наших похождениях в газетах тех лет, хотя в ту
пору еще учились в лицее. Однако рам не сообщали о том, как мы пировали на
привалах между двумя операциями, каким жгучим весельем были охвачены, как
читали великолепные огромные заголовки в "Пти паризьен", о чем же еще? О
тех мгновениях, когда мы умолкали. Погружались в сновидения.
После ограбления почты в Шантийи Б. предстал перед нами в ореоле героя,
каким был для летописцев событий. Вы не можете себе вообразить, до чего
кротким и благодушным он становился после своих безумств. Тогда мы не
могли предположить, что смерть уже караулит его. Ему предназначено было
быть в сонме ангелов: казалось, он шел по этой земле в сверкании, можно
сказать, самой доброты. А между тем, благодаря сочувствию множества людей,
мы продолжали свои акции, ускользая от преследований. Чудо скорости-оно
опьяняло и в то же время давало ощущение безнаказанности. Мы петляли по
дорогам, оставляя за собой кровавый след. Мы проносились по людскому морю,
захватывая по пути огромные богатства, а наш ужас и возбуждение все росли,
и головы кружились все сильнее. В этой безумной гонке, длившейся всего
мгновенье, озаряя весь мир вспышкой красного света, мы прожили целую
жизнь, исполненные непрестанного удивления и уверенности людей, не
сомневающихся, что они переживут самих себя, но всякий раз ощущавших как
чудо восстановление утраченного было равновесия.
Взгляды Франции, Европы, а вскоре и двух других континентов с тревогой
обратились к тому уголку земли, где возник некий метеор. Ужас, с которым