"Михаил Ардов. Триптих " - читать интересную книгу автора

И ликом ангельским внемли.

С Крестом в руках, как светлый гений,
Любовью к ближнему согрет,
Ты в мир страстей и прегрешений
Христовой веры вносишь свет.

Прими же, Пастырь вдохновенный,
Простой наш искренний привет,
И стих простой, самосложенный
Пустынный хор Тебе поет.

А он стоит, и слезы у него так и капают... Ладно-хорошо... А на
Воздвиженье приехали ко мне родные первый раз. Сестра да тетка. Привезли мне
кое-что из одеянья да из обувки. Так и живу я у матушки Августы. Я у нее три
года жила. Она меня любила. Если расстроится, не ругается - только скажет,
бывало: "Ты, дорогая моя, ангел мой, как казанок, в самом деле". Лет ей было
семьдесят с лишком. Она была у нас самая первоначальная монахиня, прямо в
лес пришла. Первая Игуменья была Августина, по-мирскому Анна Она была за
священником замужем, полгода жила, он и умер. И был тогда старец Варнава, он
ей благословил пешком сходить в Иерусалим, два года она ходила, потом опять
к нему пришла. Он ее благословил: "Иди в это место и не оглядывайся". А тут
всего-то была одна келейка да часовня... И пришло с нею шесть человек -
матушка Августа моя, шестнадцати лет, матушка Таисия, регент наш, - зиму и
лето босиком ходила и в бане не бывала - так жила. И еще четверо. Стали к
ним приходить и другие сестры, стало двенадцать человек. Тут они домик
выстроили, тесно в келье стало. Стали жить. И вот кто-то этот домик поджег.
Среди ночи. Все у них сгорело. И они снова стали строить. И умерла матушка
Игуменья Августа ста трех годов. Монастырь уж большой стал - землю им барин
Лытиков пожертвовал. Два священника у нас было да диакон. Потом уж один
стал: иеромонах отец Антонин помер потом, один остался - отец Петр. Его
потом выслали и там, в ссылке, заморозили на Межвежьей горе. Его и отца
Димитрия Воскресенского.
В прорубь их опускали. Опустят, поморозят - лед схватится на них, потом
опять опускают...
Это уже в тридцать седьмом году, в резоляцию, когда нас всех поголовно
забирали. А лес вокруг был дремучий. До самого Архангельска полоса, и уже
двенадцати верст ни в каком месте эта полоса не была. Медведей много было.
Я, помню, коров пасла в скиту от Егория до Покрова. Коровы пройдут, телята
сзади - а в середке-то медведи ходят. Сорок лет монастырь существовал, и ни
одной не повалили они у нас. А как нас разогнали, да "скуйскую" артель
сделали, так начали валять коров - я те дам... Семнадцать штук повалили
медведи. Два пастуха пошли, да и с ружьями. А у нас, мы пасли - только
дудка... А сестры на меня поначалу роптали.
Зачем меня, такую, только пришла из миру - а уж в рясу одели и на
клирос хотят поставить? А там все на работу идут - поют, а я к ним и
приставала. А у меня пение было не хуже ихнего, я уж ноты знала... "Вот, -
говорят, - хотят на клирос поставить, а надо бы на скотном года три. Кажная
живет па скотном. Пришла какая-то из миру, соплятая девка деревенская..."
Которая чего скажет. Ведь им обидно. И я сознаю, что обидно. А работы у нас