"Аристотель. Метафизика" - читать интересную книгу автора

ничего не разъяснял и, кажется, не касался природы единого ни в том, ни в
другом смысле, а, обращая свои взоры на все небо, утверждал, что единое -
это бог. Этих философов, если исходить из целей настоящего исследования,
надлежит, как мы сказали, оставить без внимания, притом двоих, а именно
Ксенофана и Мелисса, даже совсем - как мыслящих более грубо; что же касается
Парменида, то он, кажется, говорит с большей проницательностью. Полагая, что
наряду с сущим вообще нет никакого не-сущего, он считает, что с
необходимостью существует [только] одно, а именно сущее, и больше ничего (об
этом мы яснее сказали в сочинении о природе). Однако, будучи вынужден
сообразоваться с явлениями и признавая, что единое существует как мысленное,
а множественность - как чувственно воспринимаемое, он затем устанавливает
две причины или два начала - теплое и холодное, словно говорит об огне и
земле; а из этих двух он к сущему относит теплое, а другое начало - к
несущему.
Итак, вот что мы почерпнули из сказанного ранее и у мудрецов, уже
занимавшихся выяснением этого вопроса: от первых из них - что начало
телесное (ведь вода, огонь и тому подобное суть тела), причем от одних - что
телесное начало одно, а от других - что имеется большее число таких начал,
но и от тех и от других - что начала материальные; а некоторые принимали и
эту причину, и кроме нее ту, откуда движение, причем одни из них признавали
одну такую причину, а другие - две.
Таким образом, до италийцев, и не считая их, остальные высказывались о
началах довольно скудно, разве что, как мы сказали, они усматривали две
причины, и из них вторую - ту, откуда движение, некоторые признают одну, а
другие - две. Что же касается пифагорейцев, то они точно так же утверждали,
что есть два начала, однако присовокупляли - и этим их мнение отличается от
других, - что предел, беспредельное и единое не какие-то разные естества,
как, например, огонь или земля или еще что-то в этом роде, а само
беспредельное и само единое есть сущность того, о чем они сказываются, и
потому число есть сущность всего. Вот как они прямо заявляли об этом, и
относительно сути вещи они стали рассуждать и давать ей определение, но
рассматривали ее слишком просто. Определения их были поверхностны, и то, к
чему прежде всего подходило указанное ими определение, они и считали
сущностью вещи, как если бы кто думал, что двойное и два одно и то же
потому, что двойное подходит прежде всего к двум. Однако бесспорно, что быть
двойным и быть двумя не одно и то же, иначе одно было бы многим, как это у
них и получалось. Вот то, что можно почерпнуть у более ранних философов и
следующих за ними.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

После философских учений, о которых шла речь, появилось учение Платона,
во многом примыкающее к пифагорейцам, но имеющее и свои особенности по
сравнению с философией италийцев. Смолоду сблизившись прежде всего с
Кратилом и гераклитовскими воззрениями, согласно которым все чувственно
воспринимаемое постоянно течет, а знания о нем нет, Платон и позже держался
таких же взглядов. А так как Сократ занимался вопросами нравственности,
природу же в целом не исследовал, а в нравственном искал общее и первый
обратил свою мысль на определения, то Платон, усвоив взгляд Сократа,
доказывал, что такие определения относятся не к чувственно воспринимаемому,