"Аристотель. Метафизика" - читать интересную книгу автора

когда ничего не было различено, об этой сущности ничего нельзя было
правильно сказать; я имею в виду, например, что она не была ни белого, ни
черного, ни серого или иного цвета, а необходимо была бесцветной, иначе у
нее был бы какой-нибудь из этих цветов. Подобным же образом и на этом же
самом основании она была без вкуса и унес не было и никакого другого из
подобных свойств. Ибо она не могла бы быть ни качеством, ни количеством, ни
определенным нечто; иначе у нее была бы какая-нибудь из так называемых
частичных форм (еде), а это невозможно, раз все находилось в смешении; ведь
в таком случае она была бы уже выделена, а между тем Анаксагор утверждает,
что все было смешано, кроме ума, и лишь один ум несмешан и чист. Исходя из
этого, Анаксагор должен был бы сказать, что единое [ведь оно просто и
несмешанно) и "иное" (оно соответствует неопределенному, которое мы
признаем, до того как оно стало определенным и причастным какой-нибудь
форме) суть начала. Так что хотя он и выражает свои мысли неправильно и
неясно, однако хочет сказать что-то близкое к тому, что говорят позднейшие
философы и что в настоящее время более очевидно.
Эти философы, однако, склонны рассуждать только о возникновении,
уничтожении и движении: ведь и начала и причины они исследуют почто
исключительно в отношении такого рода сущности. А те, кто рассматривает все
сущее в совокупности, а из сущего одно признает чувственно воспринимаемым, а
другое - невоспринимаемым чувствами, явно исследуют оба этих рода, и поэтому
можно было бы подробнее остановиться на них, выясняя, что сказано у них
правильно или неправильно для настоящего исследования.
Что касается так называемых пифагорейцев, то они рассуждают о более
необычных началах и элементах, нежели размышляющие о природе, и это потому,
что они заимствуют их не из чувственно воспринимаемого, ибо математические
предметы лишены движения, за исключением тех, которыми занимается учение о
небесных светилах; и все же они постоянно рассуждают о природе и исследуют
ее. В самом деле, они говорят о возникновении неба и наблюдают за тем, что
происходит с его частями, за его состояниями и действиями, и для объяснения
этого прибегают к своим началам и причинам, как бы соглашаясь с другими
размышляющими о природе, что сущее - это [лишь] то, что воспринимается
чувствами и что так называемое небо объемлет. Однако же, как мы сказали,
причины и начала, которые они указывают, пригодны к тому, чтобы восходить и
к высшим областям сущего, и более подходят для этого, нежели для рассуждений
о природе. С другой стороны, они ничего не говорят о том, откуда возникает
движение, если (как они считают) в основе лежат только предел и
беспредельное, нечетное и четное, и каким образом возникновение и
уничтожение или действия несущихся по небу тел возможны без движения и
изменения.
Далее, если согласиться с ними, что из этих начал образуется величина,
или если бы это было доказано, то все же каким образом получается, что одни
тела легкие, а другие тяжелые? В самом деле, исходя из тех начал, которые
они кладут в основу и указывают, они рассуждают о математических телах
ничуть не больше, чем о чувственно воспринимаемых; поэтому об огне, земле и
других таких телах ими ничего не сказано, поскольку, я полагаю, они о
чувственно воспринимаемом не сказали ничего свойственного лишь ему.
Далее, как это понять, что свойства числа и само число суть причина
того, что существует и совершается на небе изначала и в настоящее время, а
вместе с тем нет никакого другого числа, кроме числа, из которого