"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

прописывал - и горжусь этим - благодаря моим научным и народным познаниям.
Для жизни, даже вечной, никогда не будет изобретено лучшего лечения, чем
банальное и общеизвестное биение сердца.
В Корпусе, как смогут убедиться мои столь хорошо укомплектованные
читатели, все было ни к чему, однако ничто не было ко всему до пяти часов
вечера. В этот час Тео хоронил в огороде мертвецов... если, имея в виду его
сноровку, таковые были.


XXIV

Что хорошо, когда пишешь роман - такой, какой я мог бы сочинить, или
такой, какой вы в данный момент читаете, - можно позволить себе все, что
угодно, даже прокатиться в Новую Зеландию, не затрудняя себя щекотливым
вопросом багажа.
Подлинная история, которую я излагаю моим небесталанным и
твердокаменным читателям, в своей вымышленной и фантастической части вполне
могла бы быть ориентирована на жизнь Тео, при одном условии, конечно: если
она будет избрана стержнем моего рассказа, что позволило бы мне
символическим образом всерьез заняться поиском корней, скажем, черноголовых
синиц - затея, совершенно очевидно, в корне неприемлемая.
Роман, за обидным исключением, может быть объемом равен автору, что
позволяет оценить внушительную дистанцию, отделяющую его от паспорта,
сжатого до простейшего его выражения. Преимущество романа в сравнении оперой
состоит в том, что в нем можно вывести любых персонажей вплоть до самых
скромных, тогда как в оперу допускаются только солисты или уж, не мелочась,
хоры, если они насчитывают как минимум тридцать человек, включая кормилиц и
солдат.
В этом романе высказаться могут все, и в особенности - мышь по имени
Гектор. Разве можно вообразить сонет, в котором кролик запросто рассказывал
бы о финише марафонского забега? Это был бы уже не сонет, а басня или, в
самом лучшем случае, метафорическое жаркое.
Все эти соображения о романе я изложил как с высоты орлиного полета
Сесилии, радуге моей семицветной. Она отвечала мне с места в карьер, что ей
до моего романа как до лампочки. Быть может, этот осветительный прибор еще с
младых ногтей наскучил ей в часы досуга?
Тео же, чья принадлежность к клану врагов электричества представлялась
проблематичной, идея моего романа показалась как нельзя суггестивной и
свежей - я точно знаю, поскольку он прямо заявил мне на этот счет: "Не
греет". Однажды он спросил меня: "Вы думаете, убийцы уразумели что-то, о чем
не ведают их жертвы?"
Как могут убедиться мои отборные читатели, я в точности воспроизвожу
его слова. Мне, как автору ни в коем случае нельзя их искажать, толковать и
приукрашивать больше, чем подсказывает моя необузданная фантазия.
Председатель совета Гильдии позвонил мне, не переводя дыхания, с
требованием вколоть Тео уж не помню какие наркотические средства усыпляющего
и снотворного действия. Я отказался очертя голову и положа руку на сердце.
Поскольку председатель был глух к моим возражениям, я предложил ему прочесть
роман, который как раз начал писать. Но что мог понимать в литературе этот
жалкий Диафуарус{18} в силу числа травм из-за недосмотров и ошибок на всех