"Елена Арсеньева. Медная Венера (Аграфена Закревская - Евгений Боратынский - Александр Пушкин) " - читать интересную книгу автора

уставившись ошалелым взором на крамольников.
Их было в комнате числом три, что уже изобличало неблагонамеренное
сборище, ибо установленный законом порядок гласил: больше двух не
собираться. Видать, разгорячившись при обсуждении ниспровержения основ
самодержавия, злодеи совлекли с себя всю одежду до последней нитки, ну а
заодно раздели находившуюся тут же даму.
Канделябров в комнате было достаточно, чтобы нагое тело сей особы видно
было во всех подробностях. Любой и каждый мужчина, будь он хоть младой пиит,
хоть обер-полицмейстер преклонных лет, не пожалел бы эпитетов для
восхвалений сего роскошного смугло-розового тела! Да и лицо дамы отличалось
красотой замечательной, хоть она была уже вовсе даже не первой молодости.
Впрочем, сей недостаток с лихвой возмещался юными летами ее сообщников.
Обсуждение ниспровержения упомянутых основ происходило на огромной
кровати. Даже обер-полицмейстер, не говоря о нижних чинах, ничего подобного
в жизни не видал! Кровать была воистину что вдоль, что поперек, поэтому на
ней вполне удобно распростерся один из крамольников. Дама сидела верхом на
нем и лихо при этом подпрыгивала. Для сохранения равновесия она держалась
обеими руками за оружие... вернее будет сказать - за орудие второго злодея,
который, судя по выражению его лица, ничего не имел против, а даже наоборот.
Впрочем, и лицо дамы было исполнено восторга... Но лишь до того
мгновения, как ее блуждающий, затуманенный взор не остановился на
остолбенелой фигуре господина обер-полицмейстера.
Небось целую минуту оторопевшая дама и ошалевший полицейский чин
смотрели в глаза друг другу, а потом дама, не прекращая упоительной скачки,
прокричала во весь голос:
- Негодяи! Мерзавцы! Кто посмел?!
- Великодушно из... - заикнулся оберполицмейстер, ощутив, что у него
подогнулись ноги. - Великодушно из...
- Вон отсюда! - с яростью завопила дама, и обер-полицмейстер отчаянным
движением сдвинул когорту навалившихся на него подчиненных, прохрипев:
- Осади назад! Великодушно из... Полицейских словно метлой вымело из
дому. Начальство вынесли на руках. Его не слушались ни ноги, ни язык. Он
только и мог что икать, беспрестанно повторяя:
- Великодушно из... ик! Великодушно из... ик!
Наконец Пятаков стукнул обер-полицмейстера по спине, и тот перестал
икать. Перевел дух, огляделся, обнаружил, что злодейский притон остался
далеко позади, и с глубокой горечью проговорил:
- Что ж я его сиятельству-то скажу, а? Потом подставил лицо свежему
ночному ветерку и тихо, скупо, сурово, по-мужски всхлипнул.
А между тем граф Закревский в нетерпении мерил шагами кабинет. Ночь шла
к исходу, и он понять не мог, отчего столь долго не возвращаются
подчиненные. Неужели крамольники оказали сопротивление? Злодеи! И своя жизнь
им не дорога, и чужой не жалко. Нет ли раненых средь храбрых полицейских?
Внезапно генерал-губернатору послышался какой-то шум в приемной.
Широкими шагами он пересек кабинет и толкнул дверь. Пречудная открылась пред
ним картина: дежурный адъютант чуть ли не за руку волок к кабинету
обер-полицмейстера, а тот упирался, отмахивался, отнекивался и бормотал:
- А может, позже? Может, погодя? Лучше я завтра зайду...
При виде изумленного лица графа Закревского он, впрочем, бормотать
перестал, страшно покраснел и на деревянных ногах промаршировал в кабинет.