"Иван Арсентьевич Арсентьев. Короткая ночь долгой войны" - читать интересную книгу автора

не хочешь - приземляйся. А куда? До своих на задохнувшемся моторе не
дотянешь. А надо... Сколько раз опытный аэроклубовский инструктор внушал
курсантам: за спасение экипажа и матчасти борись до последнего! Вот и покажи
теперь, рядовой военной авиации, покажи, как это делать!
Михаил откинул фонарь кабины и выпустил шасси. На всякий случай. Не
понадобится - уберет в любой момент. Места внизу незнакомые.
Сориентироваться, сличить с полетной картой невозможно. Где линия фронта?
Сколько до нее? Самолет все больше теряет скорость, вот-вот начнет падать.
Высоты уже нет. Под крыло набегает пустошь, мелькает деревушка. Михаил
охватывает ее взглядом всю целиком. Немцев вроде нет, можно приземляться.
Сел на выгоне, где пасли скот. Выметнулся из кабины и почувствовал: что-то
его жжет. Ощупал себя - тлеет ком-бинезон. Стал кататься по земле, пытаясь
погасить. Подбежали женщины, что пасли скот, засуетились вокруг: "Наш это,
наш, русский..." Михаил встал, отер кровь с лица.
- Немцев нет?
- Нет.
- Самолет не пролетал?
Женщины не видели. "Сбили, похоже, ведущего. Охох-ох... Мудрено
остаться живым в такой мясорубке".
Обошел вокруг самолета. В броне кабины глубокая вмятина, от нее - косая
трещина, фюзеляж зияет пробоинами, точно его таранили железным столбом, на
посеченных элеронах трепыхаются клочья перкаля, кусок лопасти винта отбит.
Вот от чего умопомрачительная тряска, сообразил Михаил и сдернул с
головы шлемофон, как перед лежащим на смертном одре мучеником. Затем
взобрался в кабину, снял бортовые часы, сунул за пояс ракетницу, парашют -
на плечо, сказал женщинам, что скоро вернется, и попросил последить, чтоб
ребята не озоровали, а то подожгут самолет. Женщины глядели скорбно,
подперев щеки ладонью. В глазах их не было веры. Мысли о грядущей опасности,
неопределенность завтрашнего дня делали их жалкими. Из деревни не уйдешь, и
сознавать это еще большая душевная мука, чем идти куда глаза глядят. А этот,
израненный, издерганный летчик, упавший на их толоке, уверяет, что скоро
вернется...
По дороге пылила батарея. Михаил поднял руку, артиллеристы
остановились. Он присел боком на зарядный ящик и так доехал до Шахт. В
местной больнице его перевязали, всадили укол против столбняка и - опять на
дорогу, голосовать попутке. Скоро попались проезжие настолько сознательные,
что даже в кабину посадили.
Вот и летное поле показалось вдали. Вдруг по крыше кабины кабины громко
заботали, в кузове крики, шум. Шофер едва затормозил, как все из кузова
сига-нули на землю и - в степь. Михаил покрутил головой: зря взбулгачились,
дел-то-тьфу! Несколько "мессеров" штурмовали пустой аэродром. Михаил
присмотрелся, подумал с презрительным интересом: "Штурмовать нечего, а
штурмуют... Ну, пройды... Совсем опсовели. А что? Так воевать не накладно -
по ним не стреляют".
Когда налет закончился, полуторка поехала дальше, а Михаил свернул на
аэродром, направился к землянке КП. Управленцы полка толпились у входа и
осоловело смотрели куда-то сквозь Ворожбиева, словно он из стекла. Даже не
спроси-ли, что с ним. Видно, после испытанной штурмовки к разговорам не были
расположены. Лишь один проворчал глухо:
- Ишь, совсем потеряли совесть, бросают самолеты, где попало, а ты