"Яков Арсенов. Избранные ходы (роман) [H]" - читать интересную книгу автора

Странно, что ее выпускает пищевая промышленность, а не фармацевтическая,
скажем, - подумал он вслух.
Всю ночь напролет таскали из затхлой темнотищи склада драгоценнейшую
картошку, наполовину тронутую порчей, гадая, откуда мог прибыть такой груз.
Не из Мелового ли?
- А может, все-таки прихватим по кило-два-три? - сказал Рудик.
Но нанюхавшийся миазмов Нынкин сморщился и выпалил:
- Макароны в соусе - вполне достойное блюдо! В гробу я видал жрать
эту тухлятину! Уж лучше сразу лягушек.
- Действительно, - поддакнул Пунтус. - Разве что на спирт прихватить
пару центнеров.
Хозяйки всех на свете помещений - обыкновенные серые крысы - как
болиды, сверкали тут и там своими люминесцентными глазами. По складу от них
не было никакого прохода.
- В Париже эти твари скоро будут заседать в муниципалитете, - заметил
Гриншпон. - Недавно прочитал, как эти твари перегрызли пополам
десятитысячевольтовый кабель в парижском метро, и хоть бы одну ионизировало
или там распылило как-нибудь!
В пику этому сомнительному анекдоту из светской жизни парижских крыс
Артамонов поведал, как при виде грызунов на мелькомбинате у себя на родине,
в Орле, ему довелось испытать самые волнующие минуты в жизни. Парижские
крысы, как ни крути, все же боятся людей, а мелькомбинатовские - те ни
грамма не стесняются. Ратициды они запросто употребляют на десерт и ходят по
территории, как свиньи, - споткнуться можно. Голубей едят, как кур. Голуби
нажираются дармового зерна - благо на плохо положенное у всех нас клюв
помпой - и становятся не способными к полету. Крысы подходят к ним как к
готовому блюду или полуфабрикату, устраиваются поудобнее и, разве что не
повязав салфетку, начинают кушать: хряп-хряп, с косточками, а потом - спать
в сушилку. Цепляй этой крысе за уши ошейник и веди, куда хочешь. Например в
столовую. Там большая очередь. Женщины через секунду освобождают раздачу.
Бери первое, второе, третье.
Доклад Артамонова о популяции мелькомбинатовских крыс сработал как
дезодорант. Грузчики добили протухший вагон, почти не морщась.
Город просыпался. Нежился, зевал безлюдными провалами подземных
переходов. Потом потихоньку начал потягиваться ранними троллейбусными
маршрутами и наконец вскочил, обдав себя снегом, клубящимся за
очистительными машинами, и распахнул хлебные магазины.
А завтра снова стайерская прогулка пешком на базу. И Нынкин опять будет
талдычить о каком-то своем особом зимнем солнцестоянии, при котором ночь,
как известно, максимальна, а если не спать - то и вообще бесконечна.

Татьяна ежедневно заскакивала в 535-ю. Она по-матерински потрепывала
больного Решетнева по загривку, как бы подталкивая его к скорейшему
выздоровлению. Но, невзирая на избыток женской ласки, Решетнев впадал в
тоску и хандру. Опираясь на костыли, он совершал мелководный каботаж от
койки до туалета в конце коридора и клялся, что больше никогда не падет так
низко. Каждый вечер, проводив друзей на работу, он пробирался на цыпочках к
себе в душу и копался там до утра. Когда спать можно сколько влезет, сон,
как назло, не идет. Устроившись на подоконнике, он рассматривал снеговика и
все больше понимал, кем стали для него Рудик, Мурат, Миша... Кто он теперь