"Яков Арсенов. Тринити" - читать интересную книгу автора

разыскать хозяина записок могут оказаться безуспешными.
Меж тем я систематизировал бумаги. Перечитывая по настроению то одну
часть, то другую, я не замечал, как уходил в них с головой. Я проводил с
архивом все выходные и даже брал его с собою в отпуска. Не знаю, почему меня
влекло к нему. Может быть, потому, что время моей юности присутствовало в
записках по полной выкладке. Мне не доводилось видеть свое время вот так, со
стороны. Пожить в нем удалось, а вглядываться с расстояния не приходило в
голову. Записки не были привязаны к местности. Они были пришиты ко времени.
Причем самой что ни на есть смоленой дратвой. Создавалось впечатление, что
автор попросту оцифровал прошлое. Весь архив был сплошь испещрен
числительными - "76-Т3", 535-я комната, 540-я комната, магнитофон
"Снежеть-202", III крайнесеверный пояс Главснаба, транзисторный приемник
"VEF-212", общежитие № 2, в масштабе 1:2, проигрыватель "Арктур-520",
выварки № 13 и № 666, магнитофон "Юпитер-210", 1-й переулок им. М.
Ульяновой, 29 леспромхозов, 1 Мая, войсковая часть № 65471, столовая № 19,
автобус, случайно, не 11-й ли? заключенный № 123456, учреждение АН 243/8, 22
подосиновика на 1 кв. м. И так по всему тексту. Изобилующие цифрами страницы
при обработке взглядом, как выражаются специалисты, давали "зерно" и
превращались в пейзажи времени. Изображения получались отчетливыми, хотя и
крупнозернистыми. Обратный эффект высокого творческого разрешения.
Я читал и перечитывал тексты, сортировал уцелевшие и подклеивал
порвавшиеся бумаги. И не заметил, как потихоньку сжился с ними. Мне
нравилось, как снова и снова из хаоса незатейливых описаний не спеша
появляются на свет характеры и события. Я узнавал себя во многих героях и
понимал, что моя юность прошла где-то по соседству с ними. У меня было то же
самое. Странно, что мы разминулись.
...Тринадцать лет провел я в томительном ожидании. Я ждал произведения.
Чьего-нибудь произведения, в основу которого должны были лечь эти записки.
Должен же автор завершить начатое, тревожно думал я.
В те времена я выписывал все толстые журналы, просматривал прилавки
книжных магазинов, пролистывал и прочитывал десятки новых произведений,
следил за самиздатом, но ничего подобного ни под чьим именем в свет так и не
вышло.
Я стал подумывать, жив ли вообще человек, собравший архив.
Познав в пылу поиска весь современный литературный процесс, я едва не
превратился в критика.
В конце концов я окончательно убедился в том, что рукописи были не
забыты в балке на побережье, а намеренно оставлены. Кому-то они просто
перестали быть нужными. И я наконец-то понял почему.
И тогда я отважился на этот шаг - присвоил их себе. Попросту говоря,
украл и стал готовить к публикации под своим именем.
Я помнил эти чужие тексты наизусть, и мне оставалось только придать им
некое подобие сюжета, сюжета больше в хронологическом, чем в драматическом
смысле. Переделывать записки не было ни смысла, ни возможности, поэтому я
оставил стилистику нетронутой и доработал только те места, к которым автор,
задумай он издать книгу, и сам, вероятнее всего, не раз вернулся бы еще.
На свой страх и риск и не без помощи Олега я восстановил содержание
листов, сгоревших в буржуйке. Мне пришлось в течение многих часов
допрашивать своего напарника по телефону, чего он там такого интересного
прочитал без меня, пока разжигал печь. К слову сказать, он вспомнил почти