"Андреас Эшбах. Железный человек" - читать интересную книгу автора

тефлоновой оболочке внутри моей системы. Не было никакого спасения от
скальпеля. Я со вздохом нащупал место, в котором предполагал наличие
штекера, приставил туда шило, задержал дыхание и проткнул кожу.
Было страшно больно. Думаю, я даже закричал; по крайней мере, у меня
осталось воспоминание о булькающем ощущении в горле и о том, что после этого
я слегка охрип. Я проткнул кожу, почувствовал, как рана увлажнилась чем-то
горячим - кровью, чем же еще, и немалой, - и начал тыкать острой сталью в
поиске имплантата. Наконец наткнулся на что-то твердое. Я вперился взглядом
в потолок, дивясь, откуда там взялись темные облака, вдруг потянувшиеся надо
мной, а сам продолжал ковыряться в собственном мясе, не получая никакого
результата, кроме того, что весь мой живот становился все более мокрым и
липким. Внезапно появились мелкие мушки, которые обычно никогда не залетали
в спальню. Отбросы на кухне казались им куда привлекательнее, но тут они
носились надо мной и казались мне микроскопическими стервятниками. И тут
наконец-то щелкнуло.
Постепенно окоченение проходило, руки и ноги начали слушаться, правый
глаз начал что-то видеть, все тело стало приходить в движение, вызывая
многоголосый, шипящий шум во всей мускулатуре. Как же это здорово, что можно
отключить боль! Как хорошо, что можно остановить кровотечение! Я поднялся на
ноги, обливаясь потом, окровавленный, и пошатываясь направился в ванную, где
первым делом, зажав рану рукой, облегчил мочевой пузырь - ах, какое это
неописуемое блаженство!
Потом я уселся на край ванны, осмотрел живот со все еще торчащим в нем
шилом перочинного ножика и стал раздумывать, можно ли его снова вытащить без
риска. Из предосторожности я сел на пол и занял устойчивое положение, прежде
чем попытаться. И что же, паралич не вернулся. Не вернулся он и тогда, когда
я отважно принялся проминать живот. Кажется, я заново вернулся к жизни.
Но оставлять это так все же нельзя, сказал я себе, тщательно промывая
рану прозрачным дезинфицирующим средством и накладывая на нее марлевый
компресс. Ведь это может и повториться. Может, через год, а может, и завтра
утром. И когда-нибудь мне не удастся привести себя в норму. Даже если впредь
я каждую ночь буду засыпать в обнимку с ящиком инструментов.
Можно перенести телефон к кровати. И день, когда я больше не смогу
привести себя в действие, станет днем капитуляции. В этот день они смогут
забрать меня обратно. Поскольку предписания на случай, подобный
сегодняшнему, были совершенно внятными и однозначными. Если бы я захотел
действовать по инструкциям, я должен был бы сразу же, как только смою с рук
кровь, без промедления позвонить подполковнику Рейли, и он немедленно
направит меня обратно в Штаты на капитальный ремонт, безусловно по высшему
разряду, на борту военного самолета, который полетит специально из-за меня.
Но только в одну сторону. Рейли установит за мной полный контроль и
наблюдение, и смогу ли я когда-нибудь из-под него вырваться, еще большой
вопрос.
Поэтому я не собирался действовать по инструкциям. Информировать Рейли
означало бы единым махом лишиться свободы, с таким трудом достигнутой, а
этого мне хотелось меньше всего. Поэтому я хоть и смыл кровь с рук, но
подполковнику Рейли звонить не стал.
Вместо этого я залепил свой компресс пластырем, вышел в прихожую и
достал из тайника мобильный телефон. По своему стационарному телефону я
звонил редко, а если звонил, то разговоры были незначительные, поскольку мне