"Хьелль Аскильдсен. Окружение " - читать интересную книгу автора

под окном. Она пытается представить мать в объятиях Крафта, картина выходит
смешная, абсурдная и в высшей степени омерзительная, но Марион не может
отогнать ее от себя. Нет, говорит она себе, непонятно что имея в виду,
потом встает, пересекает гостиную, кухню и под дождем спускается к хижине.
Она собирается прямо спросить его, что у него с матерью, но, увидев его за
столом, отказывается от такого невозможного плана. Я не помешала? -
спрашивает она; он встает, он учтив, и дружелюбен тоже; его поражает, что
он внезапно чувствует себя ни в чем перед ней не виноватым, и он думает
горделиво: вот такой я аморальный тип! Они разговаривают, сидя за столом,
почти безмятежно; она с улыбкой описывает, как заходила ночью. Что ж ты
меня не разбудила? Я хотела, но пока я раздумывала и смотрела на тебя, я
почувствовала себя то ли воришкой, то ли старой сплетницей, которая тайком
подглядывает в замочную скважину. Хотя было темно, добавляет она, и силится
вспомнить, почему еще она не стала будить его, но это ей не удается. Глядя
на нее, он сравнивает ее с Марией, а она как будто читает его мысли и
спрашивает: как ему нравится ее мать? Он велит себе впредь думать
аккуратнее и отвечает: вы похожи, а у самого чуть не слюнки текут - он
представляет в своих объятиях старшую. Марион убирает руку, но он успевает
перехватить ее и накрыть своей. Ей хочется, чтоб он целовал ей руку,
целовал ее всю, а он сидит и теребит ее пальцы. И думает, что должен
спросить, придет ли она ночью. Она смотрит на него, потом отворачивается
опять и отвечает: представь, я так тебя люблю, так, что ты даже можешь
делать мне больно. Он парирует неискренне: разве приятное может причинять
боль? - и, не давая ей ответить, тут же добавляет, что тогда это относится
и к нему, но и это заявление нуждается в разъяснении, а без него повисает в
воздухе, как бы не оспоренное им самим; ему бы хотелось не причинять ей
боли, но человек все равно не может обезопасить себя, так сказать, на
будущее, еще не известно, кстати, какое, тем, что сейчас станет упускать
свой счастливый билет - да, он наизусть знает, что будет переживать, когда
придет время уезжать отсюда и от нее, что станет скучать, но ведь все равно
ему этого не миновать, простись он с ней хоть сейчас же или даже вовсе не
повстречайся, и чем же таким немедленное расставание лучше того, что маячит
где-то в туманной дали, ведь если мы не в силах предугадать ближайшие пару
часов, то откуда смелость загадывать на дни вперед, коль всего-то у нас в
запасе - упование на будущее да пара-тройка надежд. Он изъясняется куда
многословнее, ей нравятся модуляции его голоса, пусть она половины и не
понимает, и она уходит от него на дождь одурманенная, будто запудренная
тихой радостью; но он выпотрошен, он чувствует пустоту, а тут еще всплывает
ночной сон, и Крафт накидывает дождевик и торопится на маяк. Он приставляет
бинокль к глазам и смотрит на дом внизу, потом поворачивает бинокль другой
стороной, потом еще раз, он жонглирует расстоянием до огромного -
крошечного белого коробка, но внезапно обнаруживает, что он не один ни кем
не замеченный, что внизу в гостиной тоже в работе бинокль. Он не дает себе
времени рассмотреть, кто манипулирует биноклем, наверняка смотритель, кто
же еще; его первая мысль - побыстрей сбежать и найти предлог подобающим
образом повиниться, но вторая и последующие мысли - еще чего, извиняться
перед смотрителем, который так кстати занят тем же самым, не говоря уж о
том, что этот смотритель - форменное... (он не сразу находит слово)...
животное. Наверняка он ее бьет, поэтому она и кричала тем вечером. Он
представляет себе, как именно ее бьет смотритель, но тот расплывается, а