"Хьелль Аскильдсен. Окружение " - читать интересную книгу автора

нерешительности, потом начинает спускаться по длинной лестнице. Заслышав
его шаги, Мария ставит ведро в проточную раковину и пускает воду. Он лезет
в чулан и достает бутылку пива. Давай, давай, думает она с высокомерной,
злорадной ухмылкой. Он открывает бутылку, роняя пробку на пол, и хлещет
пиво прямо из горла. Крафт лежит на кровати и изучает неровности на
потолке. Порыв ветра из распахнутой двери сдувает письмо на пол. Крафт
распечатал его ночью и перечел утром. "У меня страшные мигрени, я почти не
сплю. Но пока тебе пишется, поживи там". На глаза попадается чернеющий на
стуле блокнот. Не могу же я вернуться домой ни с чем. Прочти я письмо
сразу, все пошло бы по-другому. Тогда бы я не стал проситься на маяк, и все
сложилось бы иначе, и для меня, и для всех. Марион подплывает к пляжу.
Смотритель с бутылкой в кармане спускается к причалу, Мария наклоняется,
подбирает пробку и выходит на приступок. Потом ставит на плиту картошку и
снова выходит на лестницу. Уходит в дом накрыть на стол и торопится назад,
как раз вовремя, чтобы увидеть идущую к хижине Марион. Крафт лежит и
дремлет с закрытыми глазами, он погружается в предсонный хаос, где смешаны
далекое прошлое и близкое, и этот винегрет тихо сводит его с ума, причем
сначала он думает, что от наваждения легко отделаться - надо просто открыть
глаза, да не тут-то было: глядя в распахнутую дверь на неподвижный пейзаж,
словно бы запаянный нещадным светом, он вдруг чувствует или пугается, что
чувствует, как неудержимо соскальзывает в полнейшее безумие, сознание висит
на волоске, Крафт поднимается и почти бегом выскакивает из хижины, Марион
он не видит, хотя она его замечает. Она не настолько далеко, чтобы не
ужаснуться его перекошенному лицу, и первая ее мысль: в хижине отец! Но
потом она пугается - как бы он не подвинулся рассудком: Крафта едва можно
узнать, он несется прямо на нее, но, похоже, в упор ее не замечает. Но
постепенно он обнаруживает ее присутствие, успокаивается, смотрит на нее с
какой-то бесстрашной застенчивостью и пытается объясниться:
- Это свет... вообще я темноты не боюсь, но иногда от света... он как
будто выжигает из жизни все, что придает ей подобие смысла. Обычно у меня
от этого только портится настроение, но изредка случается... не знаю, как
объяснить... бывает, мне кажется, что я лишаюсь рассудка. Зря я лег - глупо
ложиться, когда на улице светло, особенно если палит солнце, а я к тому же
один.
Она не может найти слов, но смотрит на него так выразительно, что у
него теплеет на душе и он сам начинает верить, что был честен, и говорит,
решительно лишая себя возможности насладиться ее сочувствием: но теперь все
прошло. И добавляет, прекрасно чувствуя кокетство в своих по сути правдивых
словах: надеюсь, я тебя не замучил?
Она стоит лицом к солнцу и пылко уверяет его, что ему не следует даже
допускать такой мысли; по ходу сцены Крафт опять с горечью видит себя со
стороны - бездарный позер, и под надзором такого соглядатая он до конца
опошляет неподъемную роль: когда Марион говорит, что он не обязан мучить
себя одиночеством, если ему не хочется, он спрашивает ее, будто его
заставляют, - не хочет ли она пройтись после обеда? Потом, когда она
уходит, а он, стоя в дверях и вглядываясь в почти черную комнату, пытается
представить ее обнаженной, то вместо лица девушки видит чуточку вульгарные
черты ее тертой жизнью матери. Да, не кривитесь - вульгарные; он и раньше
знал, а теперь опять убедился: вульгарность горячит, так что лицо матери
всегда будет на первом плане. Крафт подходит к столу, усаживается,