"Виктор Астафьев. Жестокие романсы" - читать интересную книгу автора

- Ты достукаешься, достукаешься, - сердился шофер, что возил взвод
управления на своем "газике", - подшибут машину, ребят погубишь.
Но случилось обратное. В кои-то веки в небе была подбита немецкая
"рама" и со свистом, шипеньем и рокотом понеслась над землей, плюхнулась на
брюхо в поле, посшибав там прошлогодние скирды.
- Ну вы ж видали, военные, видали, как я дзыкнул ее в жопу, - и все
согласились: видали, видали, хотя, когда "рама" проносилась над дорогой, все
мы попадали на дно кузова и зажмурились от страха.
Сбитую "раму" приписали какой-то зенитной части. Колька-дзык
возмущался:
- Ну на груде, на моей боевой груде "Отечественная" была, а каким-то
портяночникам ее отдали. Вечно, ннамать, мне не везет.
Шло время, война катилась вперед на запад, и Колька-дзык
утвердился-таки на своем законном месте. Распоряжался людьми, проводил
нужные работы, точнее, не мешал их проводить, не путался под ногами, не
изображал перед бывалыми солдатами большого начальника. И только ничего он
не мог с собой поделать, когда садился в газушку, направо от шофера. Лицо
его тогда было преисполнено важности и даже величия, на зов дивизионного:
"Командиры, ко мне" - мчался сломя голову, придерживая заправленную под
ремень планшетку, в которой лепился обрывок какой-то старой карты,
фотокарточки разных его шмар и письма от якобы его многочисленных
возлюбленных.
Вернувшись с короткого совещания, где он знал уж свое место, не лез в
середку, взводный коротко командовал шоферу:
- Дзык, военный! - и из кабины уже перегибался к нам в кузов: - Мчимся
без остановок в прорыв, - по большому терпеть або ловчиться опростаться на
ходу, но не валить на радиатор вослед идущей машине, ссать через борт, у
кого отломается и потеряется, пеняй на себя... Х-хы. Дзык, военные!..
И очень возлюбил Колька-дзык возглавлять команды по добыче пропитания,
всяческих трофей, завел сапожника и портного тайно содержал уже давно во
взводе, который пришивал карманы к гимнастеркам. Из трофейной танковой кожи
первые сапоги были сшиты взводному, - парусиновые, форсистые, годные для
танцев, которыми он где-то обзавелся, давно уж презрел, такие сапоги
штабникам, танцорам, но не командиру взвода управления, мотающемуся то по
брюхо в грязи, то по брови в пыли.
Вообще он у нас приоделся, ободрился, наган на трофейный "вальтер"
сменил, медаль "За боевые заслуги" получил и, если б по барачной привычке не
пил, не выражался, давно бы уж и ордена удостоился.
Однажды, где-то в гоголевских местах, набрал наш взводный команду из
пяти человек и двинул под Миргород иль в Опошню, где созрели сады и ломились
от фруктов деревья. Ехали весело, песню пели. Двигались по колее, пробитой
танками и тягачами. И где-то уж под самой Опошней настигла нас колонна
бойких и франтоватых машин отечественного и иностранного происхождения.
С передней машины нам помаячили, чтоб мы уступили дорогу, на что мы
ответили гоготом и показали предмет личного пользования. Тогда машина
сердито заурчала и вмиг настигла нашу полуторку. Такой же франтоватый, как и
машина, капитан в портупеях крикнул, открыв дверцу джипа.
- Освободить дорогу немедленно!
- А ху-ху не хо-хо? - ответили мы ему. Тогда он отстал с машиною и
остановил всю колонну. Вперед вырвался броневичок на гусеницах и преградил