"Виктор Астафьев. Трофейная пушка" - читать интересную книгу автора

- Бра-а-а-атцы, помилосердствуйте, - голос сохлый, в голосе этом была
уже безнадежность, так мог кричать только бывалый, знающий людскую стихию
человек.
Этот крик подстегнул Проскурякова. Где-то взялись еще силы, он ворвался
в круг, расталкивая бойцов. Били двух солдат, старого и молодого. Младший
лейтенант Растягаев, отброшенный к клуне, рылся в пыльных связках камышей,
стараясь подняться с колен, и одной рукой утирал разбитый нос, другой
судорожно выдергивал, к счастью его, зацепившийся в кирзовой кобуре,
вышедший из обихода наган. Еще миг - и никого уже остановить было бы нельзя.
- Прекратить! Стой! - сжавшимся от одышки голосом гаркнул Проскуряков,
крикнул всем, но бросился на комвзвода, вывернул у него наган из руки и уже
инстинктивно, просто по командирскому наитию, крикнул визговато: - Смирно! -
И прибавил толстущее ругательство, хотя не был ругателем, боролся с
матершинниками в своем окружении, наказывал их. - Смирна! - Повторил он
менее повелительно. - Все смирно!
Среди бледных, трясущихся в злобе бойцов произошло замешательство, двух
солдатиков перестали катать по земле, бить и пинать. Нужно было сейчас же,
немедленно, пока не заорали горлопаны, давать удовлетворение этой усталой и
оттого разом осатаневшей толпе, именно уже толпе, но не воинской команде.
Майор как можно строже, не особенно громко произнес:
- Младший лейтенант Растягаев, вы арестованы! Пищенко! - позвал он
своего денщика, - уведи младшего лейтенанта!
Пищенко возник откуда-то мгновенно и звонко крикнул, вскинув к пилотке
руку:
- Есть! - А Растягаеву сквозь зубы процедил: - Н-ну, пас-с-кудник, ну,
шкода, будет тебе баня.
Два избитых солдата между тем уже уселись на земле, младший из них, с
оторванным карманом гимнастерки, собирал вывалившиеся письма, карточки и,
горько плача, вопрошал:
- За что же нас, дядя Игнат? За что, а?
Игнат шарил большими, запачканными копотью от гильз руками по столбцу
гимнастерки, пытался застегнуть ее, но пуговица на гимнастерке осталась
всего одна, и он ее то застегивал, то расстегивал. Под глазом у него
вздувался и начинал окалинно синеть фонарь, совсем неуместный и нелепый на
его большом лице, усатом, строгом от глубоких морщин и лучистых заморщинок у
глаз.
Кругом стоял крик. Так всегда - солдат перестал действовать руками,
переходит на глотку:
- Повоевать захотели, суки!
- Старый хрыч, туда же!
- Сколько людей зацепило из-за них...
- Задрыги! Майору спасибо говорите, а то бы...
- Игрушку нашли! Войной балуются.
- Будто не успеют!
- Лейтенантишко-то орден захотел!
- Ну, один орден по морде уже получил!
- Дурак он, по молодости лет, а этот-то, старый хрыч, куда лез?
Слов было много, ругательств, попреков того больше, но главное уж
прошло, схлынула озверелость, съежилась, опускалась шерсть на загривке.
Старый солдат, почувствовав это, сказал еще раз: