"Евгений Астахов. Ботфорты капитана Штормштиля " - читать интересную книгу автора

вместе с дочерью. То, что это дочь, - было совершенно ясно. Такие же косы,
только чуть потоньше, и голубые глаза, и ресницы черными стрелами.
Вскоре Тошка узнал, что муж этой женщины, капитан военного транспорта
Борисов, не вернулся с войны. Никто не мог точно сказать, что с ним
случилось. Транспорт был торпедирован немецкой подводной лодкой, большая
часть команды погибла. Но те, кто успел спастись, в один голос утверждали:
транспорт удержался на плаву. И капитан Борисов не сходил с мостика. Он
остался на полузатопленном судне. Один. Больше ничего сказать не могли - все
случилось в ненастный туманный вечер, в марте тысяча девятьсот сорок
четвертого года. О капитане Борисове с тех пор никто не слыхал.
- И чего ждет? - пожимали плечами соседки. - Погиб человек. Скоро уж
пять лет, как погиб.
- Не говорите, - отвечали другие. - А может, в плену он. Не всех ведь
отпустили пока. Мало ли что? А ожидание - что твой магнит. Кого с ходу не
позабудут, тот обязательно вернется...
И тогда Тошка тоже стал ждать капитана Борисова. Он никому об этом не
говорил. Только вот Бобоське сказал. Бобоське можно, тот понял.
Ложась спать, Тошка с нетерпением ждал момента, когда в квартире
потушат свет и все стихнет. Как только наступала тишина, он открывал глаза.
Серым квадратом светилось окно, перечеркнутое крестами переплетов. Дом стоял
у самого порта. Из ночной пустоты доносились приглушенные расстоянием звуки:
грохот якорных цепей, музыка - это танцевали в Приморском парке, свистки
маневренного паровоза и треск цикад.
А в доме тишина. Тошка ложился на спину, закидывал за голову руки и
думал о капитане Борисове. Тот представлялся ему высоким, широкоплечим и,
может, даже с курчавой бородой под выступающим вперед твердым подбородком.
Вот он стоит по колено в воде на мостике тонущего транспорта. Длинная
английская трубка зажата в углу прямого рта. Уродливая и скользкая,
всплывает подводная лодка. Ее тупорылая пушка шарит в тумане. Нащупав
ныряющие в волнах шлюпки, бьет по ним прямой наводкой. Летят в воздух щепки,
тонут моряки.
На залитую водой накренившуюся палубу транспорта, прижимая к животам
автоматы, карабкаются люди в вязаных шерстяных колпаках. Капитан Борисов
один, Один на разбитом корабле, против всех этих с автоматами. Он стреляет,
но их много, гораздо больше, чем патронов в пистолете капитана. И Тошка
видит, как наваливаются на Борисова немецкие подводники, как, вздрогнув,
падает красное полотнище флага...
В глубине квартиры часы бьют двенадцать. Смолкает музыка в Приморском
парке. И только маневренный паровоз и цикады не засыпают до самого рассвета.
- Ты не болен, сын? - спрашивала утром мама. - Что-то вид у тебя
рассеянный. Перекупался, может?
- Да, наверное, перекупался...
Дочь капитана Борисова звали Таней. Правда, Тошка об этом узнал гораздо
позже. И поэтому он сам выдумал ей имя. Оно пришло не сразу. Тошка перебрал
десятки, а может, даже и сотни имен. И ни одно из них не подходило для
девочки с золотыми косами и черными стрелами ресниц. И вдруг в памяти всплыл
обрывок песни, слышанной очень давно, еще там, в Нефтегорске. Ее пел мамин
брат, дядя Гога, веселый, чудаковатый человек.