"Наталья Астахова. Погонщик мулов с бульвара Клавы" - читать интересную книгу автора

открыв глаза, не сообразив, где я, что я, почувствовала, что хочу курить и
молиться. Даже смешно стало. И рассмеялась. Но смеха не услышала. А
услышала стон. Глубокий, протяжный, громкий.
Здоровые парни, которые тащили носилки с моим почти что телом, а потом
еще что-то там делали, теперь наклонились надо мной, один тряс меня за
плечо и просил:
- Ну скажи, что там? Что за кайф такой, что вас оттуда не вытащишь? Что
там такое, что вы сами не хотите возвращаться? Ну скажи!
- Пошел вон, - устало попросила я.
- Понял, - соврал реаниматор.
Потом снова чье-то лицо взошло надо мной, как луна над полем. И
закатилось. Только теплое дыхание осталось на щеке.
Курить? Но я уже год, как бросила. Можно бы и снова начать, раз так
сильно хочется. Но здесь разве дадут? Молиться? Но я не умею. Та,
придуманная дома, накануне операции молитва, не в счет. Хотя за спасение
нужно же кого-то благодарить. Потом, когда оклемаюсь, - цветы доктору
Анжелике. А сейчас бы в самый раз молитву Господу. Но здесь разве дадут
спокойно помолиться, если умереть и то не дали.
Кроме двух желаний, проснулось одно чувство. Впрочем, оно не спало.
Чувство холода.
Только очень благополучные люди могут позволить себе любить зиму. У
обездоленных любимое время года - теплое. До какой же степени зажралось
несчастное человечество, если не боится даже ядерной зимы.
Я - святая. Кто же еще может скорбеть обо всем человечестве, когда у
самой все тело - сплошная боль. А еще - холод. Но разве у человечества не
все, как у меня? Или это у меня, как у него? Да какая разница!
И вот, не умея общаться с Богом, обращаться к нему, веду разговор с
человечеством, как будто бы это умею. Будто учили. Что ты сделало со мной?
Спрашиваю я. За что ввергло меня, слабую, беспомощную, в пучину страданий?
Меня знобит в предчувствии страшных твоих рукотворных зим. На меня дует
вселенский ветер из все растущих озоновых дыр. Въелся в меня до костей
страшный холод операционного стола, на котором меня вылущивали, как
стручок гороха. За что, скажи мне на милость?
- Что шепчешь? Молишься? Ко времени. Благодари Анжелику и Бога. С того
света вернули.
Снова это лицо взошло надо мной. И в сплошном холоде, сковавшем меня и
все вокруг, кроме теплых слез моих, еще тепло вот этого дыхания. Два
теплых местечка на щеке. След от слезы и след дыхания. Как быстро
остывают...


...встречались. И смех ее он уже слышал. Погонщик молчал, опустив
веревку, мулы уныло плелись в гору. А женщина смеялась и легко шла ему
навстречу. Белый цветок в ее волосах свеж и еще хранит капли росы. Бледная
кожа даже не порозовела на солнце, ни одна пылинка не забилась в складки
светлого платья. В эту безумную жару, в этой раскаленной пыли она была
такой свежей, казалась такой прохладной, что погонщик застонал.
А женщина, поравнявшись с повозкой, спросила:
- Твои мулы выдержат двоих?
- Да, только пойдут еще медленней, они устали.