"Наталья Астахова. Погонщик мулов с бульвара Клавы" - читать интересную книгу автора

несколько ином уровне. Ему это вполне удалось. Телефон я дала...
- Спать хочешь? - Это у меня спрашивают люди в белом.
- Нет, хочу пить.
- Пить нельзя. Сейчас спать будешь.
Потолок упал на лицо, и меня не стало...


...в редакции. Прежде у него было мало контактов с журналистами.
Откуда-то из книг, фильмов сложилось впечатление, что журналисты - это
мужики, прокаленные дорогами, циники, весельчаки, легко делающие какое-то
свое флибустьерское дело.
Пришли к ним, а тут просто контора. Дядечки какие-то плешивые в
потертых пиджачках. Ехидные тетки с жадными глазами одиноких женщин,
занятых партийной работой. Жажду свою маскируют богемными манерами. Их
сигаретки, их рискованные шуточки вызывают неизбывную жалость и убивают
всяческое желание перевести общение с ними в иные сферы.
Поначалу Алексей Павлович даже слегка растерялся, особенно когда
плешивые дядечки стали острить по поводу реактора и трубы, в которую все
мы должны вылететь. Понимали бы что, Господи! Какие все умные теперь
стали. Как гром грянул, так не то что креститься, лоб себе расшибить
готовы. А толку? Да что с ними, с дилетантами, разговаривать. Специалисты
по постановке проблем.
Себя Алексей Павлович считал не сильным специалистом, но так, средним.
Таких много, таких большинство. Они средне знают, средне любят и средне
делают свое дело. А все вместе творят тот самый средний уровень жизни, при
котором едят и пекут среднего качества хлеб, печатают и читают средней
паршивости книги, работают на самых средних станциях... Взрыв, правда, был
совсем не средний. Но не им, этим дилетантам, рассуждать.
Так думал, все более распаляясь, А.П.Лисович, находясь в доселе
незнакомой ему, какой-то агрессивной среде. А была-то это всего лишь
средняя, областного робкого размаха газета.
Успокоился он, когда позвали в какой-то отдел чай пить. Здесь он
почувствовал себя вполне в своей стихии. Дамочки томились, даже себе не
признаваясь в причинах своего томления.
Потянувшись за чашкой, он вдруг увидел в своей вытянутой руке кусок
витой веревки, а перед глазами круп мула. Была жара, воздух дрожал и
плавился, мулы еле брели. Он, их погонщик, тоже устал, хотел скорей домой,
хотел смыть с себя пыль, вытянуться в тени дерева, съесть свежую лепешку с
кислым молоком. Добравшись до дому, он и о животных не забудет. Распряжет
их и накормит, даст воды, а поздно вечером, когда спадет жара, отведет на
реку купать.
Тупые мулы будто бы не знают, что их ждет впереди, и еле плетутся,
разморенные жарой. Их широкие ленивые спины так и просят веревки.
Погонщик занес руку, но не успел опустить ее. Услышал смех.
Дорога шла в гору. Там, за холмом, на его противоположном склоне,
начиналось селение. А сейчас с холма ему навстречу спускалась женщина. Это
ее смех заставил застыть в воздухе веревку. Кажется, прежде они...


...Два одинаково сильных желания тащили меня из глубокого сна. Еще не